Читать интересную книгу Алхимия - Вадим Рабинович

Для серы: смола, масло, солнце, точность, устойчивость, красный камень, кислое молоко, шафран, мак, желтая медь, сухость, краска, огонь, спирт, кровь, дух, красный человек, земля, царь, супруг, бескрылый дракон, змей, лев, кобель, бронза, философское золото… И это еще не все!

Каждое из этих бессчетных наименований выступает не как ярлычок на память, а естественно включается в алхимическую житийную историю. Халид (VII в.) советует взять двух черных собак, случить их, и тогда они понесут. Здесь сера — кобель, ртуть — сука (Calid, 1974; ВСС, 2, с. 183–188). Идея соития мужского и женского алхимических начал охватывает всю фауну: две рыбы, лев и львица, орел и орлица, олень и лань…

Алхимические аллегории усматривают в сумятице символов сходные атрибуты, что как будто вносит — лишь на мгновение! — порядок, останавливая мерцающую мозаику калейдоскопа. Находящееся внизу без крыльев, по Николаю Фламелю, представляет устойчивое, или мужское, тогда как вверху — летучее, или женское, которое возьмет верх. Первое называют сульфуром, или холодом и сухостью, а второе — Меркурием, или сыростью и теплотой (ВСС', 2, с. 368–370). Намек на один из способов упорядочить этот символический сумбур: скрепляющий смысл вертикали Верх — Низ.

Сюжеты алхимического мифа рядятся в христианские одежды. Тут-то и возникает околокультурный тон алхимической фуги. Авраам-еврей, например, настаивая на придании устойчивости летучему, легко и весело распинает гностического — теперь уже алхимического — змея на кресте (Пуассон, 1914–1915, № 4, с. 9).

Ощущаемые признаки символов овеществляют символические муляжи, делая их рельефней и выразительней исходных объектов. Алхимические бестиарии переходят в символические мирки, сгруппированные вокруг иных символообразующих центров. Змее-драконная символика оборачивается символикой геометрической. Тайна жизни изображается кругом, составленным из двух змей, крылатой и без крыльев, что обозначает две природы тел — устойчивую и летучую, соединенные вместе. Верх и низ встретились, сомкнулись, сплелись[40]. Змей без крыльев — сера, с крыльями — Меркурий. Но признаки — летучесть и устойчивость — связаны с технохимической процедурой получения киноварного философского камня и потому постоянны. Уподобления сменяют друг друга, обозначаемые же качества (сера относительно устойчива — температура кипения 445 °C, ртуть летуча — температура кипения 356 °C) остаются: сера — лев, ртуть — орел. Поэтому чаще всего единоборство именно этих животных.

Мир живого завершается в человеческих персонификациях: сера — король, активное, мужское начало; ртуть-Меркурий — королева, начало женское, пассивное. Но это лишь повод, чтобы вернуться, пройдя сквозь практику восходящих металлических трансмутаций (сера — золото, Меркурий — серебро), к космостворящим задачам. Так, по Джону Ди (XVI в.), Меркурий составлен из Луны, Солнца и четырех элементов (ТС, 2, с. 192–214). Алхимический Меркурий не есть предмет, к которому подбираются символические подобия; скорее, наоборот: он сам становится символическим представителем-заместителем алхимического мироздания-монады. Вещь и символ в символотворческой алхимической игре поменялись местами. Можно начинать все сначала…

Символы философского камня, пожалуй, наиболее многочисленны. Это зеленый лев и василиск, ихневмон и саламандра, летящий орел и жаба, хвост дракона и его же кровь, пятнистая пантера и вороний клюв, синее олово и пурпурное одеяние, красный эликсир — белый король и королева, красный жених и лилейная невеста. Он же и золотое руно.

Металлы — главный объект алхимического совершенствования. Металлопланетная символика, халдейско-вавилонско-античное происхождение которой несомненно, заимствуется все же из Книги Бытия. Золото — Солнце, серебро — Луна, ртуть — Меркурий, свинец — Сатурн, олово — Юпитер, железо — Марс, медь — Венера (Lindsay, 1970, с. 217). Рисованная символика богаче, нежели геометрическая или словесная. Свинец — это Сатурн с серпом, железо — Марс в каске и с мечом, ртуть — Меркурий с кадуцеем[41] и крыльями на ногах и голове. Полисемантичность символических уподоблений всплывает не вдруг, а лишь в соответствующих контекстах. Раймонд Луллий провозглашает Солнце отцом всех металлов, Луну — их матерью, хотя Луна и получает свой свет от Солнца. От этих двух планет зависит состав магистерия (ВСС, 1, с. 872–874). Солнце и Луна выступают в двух ролях: сера и ртуть как алхимические представители Аристотелевых начал, золото и серебро — предельные состояния совершенствования металлов.

Последнее движение конструктивного символотворчества — к человеку через мир растений и животных. В «Margarita pretiosa» Петра Бонуса (XIV в.) шесть юношей на коленях пред королем. Коронация. Это шесть металлов перед седьмым — золотом (ТС, 5, с. 507). У Василия Валентина в «Двенадцати ключах мудрости» золото — король, серебро — королева, сурьмяной блеск — волк. Трехцветная одежда королевы предписывает трехкратность очищения (ВСС, 2, с. 413–420).

Символические микросюжеты пластично увязываются, свидетельствуя об алхимической утопии, ориентированной на будущее, хотя и живущей в недвижной сиюминутности.

Но прежде, нежели венчать чистоту любви короля и королевы и допустить их до брачной постели, вещает Барма, надо их тщательно омыть ото всех грехов, как врожденных, так и благоприобретенных. Надо приготовить для них теплую ванну, в которой их следует вымыть каждого отдельно, ибо слабая женщина не могла бы перенести едкости мужской ванны. Она была бы неизбежно разрушена или уничтожена. Мужская ванна приготовляется из сурьмы. Что же до женской ванны, то Сатурн покажет, какой она должна быть (Пуассон, 1914–1915, № 5, с. 12). Упрощенный комментарий здесь такой: золото очищают сурьмой, серебро — свинцом. Но все это куда значительней. Алхимический миф гипертрофированно изображает миф христианский. Алхимические грех — крещение — искупление. История эта разыгрывается в пределах двенадцати операций Великого деяния, канонизированного с не меньшей святостью, нежели жизнь великомученика, и воспроизводимого во всеобъемлемых и всеобъемлющих символических экспозициях. Одно и то же — многажды и в разном.

МОЖНО каждый алхимический объект представить центром алхимического космоса, выходя за пределы этого объекта и каждый раз к нему же и возвращаясь. С. С. Аверинцев точно так, впрочем, и поступил с золотом, распредметив-одухотворив его в многоразличных символических

Между тем схема эта, схватывая символическое многообразие и внося в него первоначальный порядок, не всеобъемлюща, ибо оперирует с именами-понятиями, а не с именами-вещами. К тому же иерархия достаточно произвольна. Да и связи могут быть иными. Даже Бог, вершина иерархической пирамиды, в конечном счете может быть заменен (отождествлен с) золотом — как, впрочем, и всем иным. Принципиальная неопределенность. Заведомая неупорядоченность, от которой рябит в глазах и звенит в ушах[42]. Но именно так и должно быть в мире алхимических феерий. Но чем же ценна эта схема? Прежде всего указанием на безграничность возможностей уподобить что угодно чему угодно. Она есть знак всеобщего беспорядка — алхимического порядка. Но вновь обращусь к фундаментальному алхимическому прафеномену — философскому камню.

Философский камень — это небесный брак Меркурия-ртути и серы; rebis — гермафродит — бородатая богиня, женоподобный святой, бесполый бог; духи воздуха, леса и моря; летящий орел — вороний клюв; король и королева — красный жених и лилейная невеста; наземная фауна — зеленый лев и пятнистая пантера; пресмыкающиеся, но и летающий дракон — земноводная жаба; чудища преисподней: ихневмон, саламандра, василиск и, наконец, вещи и имена неживого минерального царства, но одушевляемые в алхимическом самосознании: синее олово, пурпурное одеяние, золотое руно. Намек на порядок.

Но… еще раз — сверху вниз. Предельно упрощенная, но и предельно одухотворенная иерархия алхимического космоса, иерархия стихий, отражающая человека и отражаемая в человеке: ангелы, демоны, планетные духи кабалы, духи умерших, низшие стихийные духи, духи огня (саламандры), воздуха (сильфы и сильфиды), духи воды (ундины), духи земли (гномы). И наконец, величественный Homo faber. Все названное — в нем, для него, через него.

Символотворческая природа мышления вообще, казалось бы, выводит проблему за пределы конкретной исторической реальности в мир устойчивых архетипических конструкций. Нечто уподоблено, приравнено чему-то, отождествлено с чем-то. При этом всегда сохраняется каприз разночтения, принципиальная несходимость. Синонимия — со всеми следствиями, вытекающими из определения: синоним есть то же, да не то же.

Исследуя логику символа, А. Ф. Лосев дает набор содержательных признаков символического уподобления (1973). Прежде всего предметность символического подобия, укорененного в чувственном созерцании действительности (вороний клюв, пятнистая пантера, зеленый лев). Атрибут при символе делает символ уникальным.