«Два раза в год по одному э».
— Что два раза в год по одному э? — не понял Меф.
Дафна не ответила. Она осторожно открыла пузырек и, подставив ладонь, перевернула. Спеша покинуть его, на ладонь хлынула сухая струйка эйдосов. Их было несколько сотен. Яркие, сияющие. Даф вскрикнула, засветилась. Для светлого стража нет радости больше, чем вырвать у мрака эти частицы вечности.
Меф недоверчиво моргнул.
— Почему они не в дархе? — поинтересовался он.
— А тебе нужно, чтобы они были в дархе? — возмутилась Даф.
— Мне — нет. Но если «халат» — страж, его эйдосы должны находиться в дархе. Или как он собирался получать их силу?
— Для силы он мог использовать другие. Эти же эйдосы — корм, — предположила Дафна, еще раз взглянув на этикетку.
Она не ошиблась. Ощутив неподалеку эйдосы, не отгороженные от него больше стеклом, серый пергамент попытался обвиться вокруг ноги Дафны.
— Эге! А вот и зверушка, которую надо кормить! — сказал Меф.
Ему впервые приходилось видеть артефакт мрака, который кормят эйдосами. Признаться, он и не предполагал, что такие существуют.
Подняв с пола пустой пузырек, Меф хотел разбить его, но внезапно увидел на дне песчинку, почему-то не последовавшую за остальными. Буслаев уже открыл рот, чтобы сообщить Дафне о еще одном эйдосе, который, видимо, прилип, но внезапно недоверчиво потряс головой и принялся жмурить ослепленный глаз. Ему пришло в голову, что это глаз виноват в том, что казалось Мефу явным обманом зрения.
Да и чем еще это могло оказаться, когда песчинка эйдоса вместо обычного голубоватого и ровного сияния была окутана сиянием, четко состоящим из двух половин? Одна часть привычная, пронзительно-голубая, а другая темно-фиолетовая, с мутными разводами.
Приглядевшись, Меф обнаружил, что эйдос состоит из двух приблизительно равных половин — одной яркой и другой тусклой, пустой, как мертвый зрачок.
— Не посмотришь? Тут что-то непонятное! — окликнул Меф Дафну.
Кивнув, Даф поднесла к губам флейту. Подчиняясь тихой маголодии, странный эйдос отлип от дна пузырька. Несколько мгновений он, покачиваясь, провисел в воздухе, а затем опустился Дафне на ладонь немного в стороне от остальных эйдосов. Заметно было, что он дичится и желает быть сам по себе.
Даф молчала. Только лицо ее вытягивалось все больше.
— Ну? Что? — спросил Меф.
— Ты не поверишь, чей это эйдос! — нервно отозвалась Даф.
— Чей?
— Улиты. Нашей Улиты.
— Откуда ты знаешь?
Даф не смогла объяснить. Истинное знание невыразимо словами. Все, что высказано, невольно прикручено к словам незримыми шурупчиками, и оттого имеет элемент натяжки.
Меф тем временем вспомнил о пергаменте. Он поднял его и потянулся к печати, собираясь сорвать ее и прочитать, но Дафна, кинувшись, поспешно отобрала у него пергамент.
— Почему? — удивился Меф.
— Не делай этого! Вообще лучше не прикасайся!
— Почему?
— Нельзя. Я чувствую. Там зло, — отрезала Даф.
В этом Меф как раз и не сомневался. Добро не нужно подкармливать эйдосами.
— Ну зло и зло. Давай посмотрим. Вдруг там что-то важное? — Он протянул руку к пергаменту, но Даф отскочила.
— Важного зла не бывает. Бывает опасное зло. Обещай, что никогда не порвешь эту нить! Я знаю, что этого делать не надо! Верь мне! — настойчиво повторила Дафна.
Буслаев неохотно пообещал.
— Все же я хотел бы понять, для кого «халат» писал напоминалку про кормление пергамента? Не верю, что для себя. Кому он собирался отдать пергамент и эйдосы? Неужели дебилу с удавкой? — спросил он.
Даф развела руками. Так далеко ее интуитивные знания не заходили.
Глава 5
От ладьи Харона к ладье Хаврона
Что такое, собственно, успех? Это таинственная, необъяснимая сила — осмотрительность, собранность, сознание, что ты воздействуешь на ход жизненных событий уже самим фактом своего существования, вера в то, что жизнь угодливо приспосабливается к тебе. Счастье и успех внутри нас. И мы должны держать их прочно, цепко. И как только тут, внутри, что-то начинает размягчаться, ослабевать, поддаваться усталости, тогда и там, вовне, все силы вырываются на свободу, противятся тебе, восстают против тебя, ускользают из-под твоего влияния. И тут все начинает наслаиваться одно на другое, удар следует за ударом и… человеку — крышка!
Томас Манн. Будденброки
Каждый день приносит свои радости и свои мелкие гадости. Главное — суметь объяснить дню, почему он должен унести гадости обратно. Об этот простой закон спотыкаются миллионы людей, не понявшие еще простого правила: слабый человек всегда жертва своих настроений. Настроения швыряют его как волны пустую лодку и бьют о житейские камни. Стань хозяином своих настроений, и добрая половина неприятностей отправится топиться на пруд.
Примерно об этом и еще о многом думала Ирка, бродя в сопровождении тоскующего по взбучке Антигона по Лосиному Острову.
Ирка давно обнаружила странное свойство своего характера: когда она точно знала, что нужно сделать что-то определенное, обязательное, она никак не могла на этом сосредоточиться. А вот когда делать что-то было необязательно, она набрасывалась на это занятие со всей возможной горячностью.
Вот и сейчас сработал тот же механизм. Ирка понимала, что нужно искать стража мрака, убившего Филомену, а вместо этого шла к Бабане, собираясь принять электронную почту. Зачем ей нужна была электронная почта именно теперь, когда она уже излечилась от Интернета, никому не писала и никто ей не писал, Ирка понятия не имела. Это происходило машинально: сознание искало выхода из тупика и находило его в чем-то привычном, хотя и явно бессмысленном.
По дороге Ирка от нечего делать разглядывала людей. Даже сделала мимолетную, несколько искусственную попытку слегка влюбиться в одного юношу. Юноша — гибкий, длинноволосый, похожий на эльфа — сидел на бортике подземного перехода и что-то читал. Лицо у него было мыслящее и тонкое, чем-то похожее на лицо Мефа, только еще приятнее, без буслаевского солдафонства и его снисходительной крутизны. Ирка уже размечталась, но случайно взглянула на то, что было у эльфа в руках, и иллюзия осыпалась прахом. Эльф изучал желтую газетенку из тех, что носят по поездам и электричкам.
«Нет, все! Хватит тупить! Я явно перегрелась! Пора чем-то заняться. Ни от чего человек не взрывается так быстро, как от собственной пустоты», — напомнила себе Ирка.
Антигон тащился следом и что-то монотонно бубнил. В его бормотании угадывалась часто повторяющаяся тема некой красотуси подзаборной, которой надо голову отвинтить. Ирка догадывалась, о какой красотусе речь. В маршрутке некая пыхтящая дама взгромоздила сумку прямо кикимору на ласты и долго не понимала, почему так громко орет этот сизый, гневный ребенок с глазами сердитого старца. Когда же сообразила — стала совать Антигону в рот мятую конфету.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});