Днем я урывками укладывался поспать, хотя время от времени мне приходилось вставать и слушать потоки перепуганных разговоров, лившихся в телефонной трубке. Им не было конца: звонки раздавались весь день, и мужчины иногда тоже разговаривали друг с другом, а не только женщины, монополией которых линия была до сих пор. Они говорили о том, чтобы согнать весь скот в одно стадо и хорошенько сторожить его, но в таком случае все боялись сторожить в одиночку; говорили они и о том, чтобы по ночам держать всех коров в хлевах, и я понял, что именно к этому решению они склонились. Женщины, однако, хотели, чтобы после темноты никто вообще не выходил наружу ни по какой надобности.
— Днем Оно не приходит, — втолковывала Эмма Уотли Мари Осборн. — Ничего же не делается днем. Вот я и говорю: сидеть дома, как только солнце сядет за холмы.
А Лавиния Хоу уехала в Бостон вместе с детьми, как и собиралась.
— Собиралась и укатила вместе с детишками, и оставила там Лабана одного, — говорила Хестер Хатчинс. — Хотя он там не один: привез человека из Аркхэма, и они там вдвоем устроились. Ох, какая ж это ужасная вещь, это ж просто наказание Господне на нас — и хуже всего, что никто не знает, ни как Оно выглядит, ни откуда приходит, ничего.
Вновь возникло и повторилось суеверие о том, что из коров высосали всю кровь.
— Говорят, от коров и крови много не было, и вот почему — у них ее просто не осталось, — говорила Ангелина Уилер. — Господи, что же с нами со всеми будет-то? Нельзя ведь сидеть и ждать, пока нас всех поубивают.
Эти испуганные разговоры были чем-то вроде насвистывания в темноте: телефон давал им — как женщинам, так и мужчинам — ощущение меньшего одиночества, меньшей изолированности. Я не думал о том, почему никто из них ни разу не позвонил мне: я был посторонним, а люди извне редко принимаются в деревенские кружки вроде того, который образовался вокруг Распадка Харропа, раньше, чем через десять лет — если вообще принимаются. Ближе к вечеру я перестал слушать телефон вообще: усталость все еще давала себя знать.
А на следующую ночь снова появились голоса.
И видение пришло вместе с ними. Я опять был в огромном и величественном месте со странными базальтовыми строениями и страшными лесными зарослями. И я знал, что в этом месте я был Избранным, был горд тем, что служу Древним, принадлежу величайшему из всех, подобному всем остальным и все же иному, тому из них, кто один может принимать форму скопления сияющих сфер, Хранителю Порога, Охранителю Врат, Великому Йог-Сототу, выжидающему, чтобы вернуться на свою давнюю земную твердь, в то измерение, где я должен буду продолжать свое служение ему. О, власть и слава! О, чудо и ужас! О, вечное блаженство! И я слышал, как кричат козодои, как их голоса поднимаются и опадают, и на их фоне поющие гимн выкрикивают под чужими звездами, под чужими небесами, выкрикивают в пропасти заливов и навстречу укутанным пеленой горным пикам, выкрикивают громко:
— Лллллллл-нглуи, ннннн-лагл, фхтагн-нгах, айи Йог-Сотот!
И я тоже возвысил свой голос во славу Его, Таящегося на Пороге:
— Лллллллл-нглуи, ннннн-лагл, фхтагн-нгах айи Йог-Сотот!
Говорят, именно это я вопил, когда они оторвали меня от тела бедной Амелии Хатчинс, съежившегося, разрывающего ей горло, — беззащитная женщина была сбита с ног, когда возвращалась по хребту от Эбби Джайлз. Говорят, именно это вырвалось из моих уст полное звериной ярости, а вокруг везде были козодои, они плакали и вопили, сводя с ума. И вот почему они заперли меня в этой комнате с решетками на окнах. Глупцы! Ох, какие глупцы! У них не получилось с Абелем, и они цепляются за соломинку. Как они могут хотя бы помыслить о том, чтобы удержать одного из Избранных от Них? Что Им решетки?
Но они к тому же пытаются запугать меня, когда говорят, что все это сделал я. Я никогда в жизни не поднимал руку ни на одно человеческое существо. Я рассказал им, как все было, — если только они захотят понять. Я сказал им. Это был не я, нет! Я знаю, кто это был. Мне кажется, я всегда это знал, и если они захотят посмотреть, они найдут доказательства.
Это были козодои, беспрестанно зовущие козодои, проклятые кричащие козодои, козодои, таящиеся в ожидании, козодои, козодои в Распадке…
Нечто из дерева
Очень хорошо, что ограниченность человеческого разума не часто позволяет созерцать в должной перспективе вое факты и события, которых этот разум касается. Я размышлял об этом множество раз — особенно в связи с любопытными обстоятельствами, окружающими исчезновение Джейсона Уэктера, музыкального и художественного критика бостонской газеты "Дайал", которое имело место год назад. По его поводу выдвигалось множество теорий: от подозрения на убийство каким-нибудь разочаровавшимся художником, которого больно задели ядовитые инвективы Уэктера, до уверенности в том, что он просто сбежал неизвестно куда, не сказав никому ни слова, по причине, ведомой лишь ему одному.
Возможно, последняя гипотеза гораздо ближе к действительности, нежели принято предполагать, хотя принимать ее или нет — вопрос терминологии, подразумевающий выбор: является отсутствие Уэктера добровольным или же нет. Однако существует одно объяснение, предлагающее себя всем, кто обладает достаточным воображением, чтобы понять, о чем идет речь; а определенные обстоятельства, приведшие к этому событию, не способствуют, на самом деле, никакому иному заключению. Вот в этих обстоятельствах я и принимал участие — ни в коей мере не малое, хотя таковым его не признавал даже я сам до тех пор, пока Джейсон Уэктер в действительности не пропал.
Все эти события начались более чем прозаически — с желания. Уэктер, живший один в старом доме на Кингз-Лейн в Кембридже, достаточно далеко от кипения жизни, коллекционировал произведения примитивного искусства — в основном из дерева или камня.
У него были такие курьезные вещи, как странная религиозная резьба Ордена Кающихся Грешников, барельефы майя, противоречивые скульптуры Кларка Эштона Смита, деревянные фетиши и резные фигурки богов и богинь с островов Южного Моря и многое другое. Еще он хотел иметь нечто из дерева, что как-то "отличалось" бы от всего остального, хотя, по моему мнению, даже работы Смита предлагали такое разнообразие, которое могло бы удовлетворить любого. Но Смит не работал по дереву: Уэктеру же хотелось чего-то именно из дерева, чтобы, как он выражался, "уравновесить коллекцию", и приходилось признать, что, в самом деле, изделий из дерева у него почти не было, если не считать нескольких масок с Понапе, которые по странной и чудесной образности перекликались с работами Смита.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});