Читать интересную книгу Забайкальцы. Книга 3. - Василий Балябин

И вдруг с самого утра там, у белых, начался переполох, стрельба их по лагерю прекратилась, и стало заметно, что снимаются с занятых ими позиций, отступают, а откуда-то с тыла, из тайги, по ним бьют и бьют из пулеметов. Обо всем этом рассказал потом Фролу хорошо говоривший по-русски Янош Витрис. Особенно запечатлелся в памяти Фрола тот момент, когда он и его товарищи после отступления белых спустились с гор в злополучный лагерь.

Жуткая картина представилась их глазам. По всей утоптанной до черноты, пропитанной кровью поляне валялись трупы убитых венгров. Куда бы ни глянул, — в окопах, на поляне, возле землянок — трупы, трупы, в самых разнообразных позах, в лужах замерзшей крови, повсюду раскиданы винтовки, стреляные гильзы, клочья окровавленной ваты, обрывки бинтов.

А день, как нарочно, выдался теплый, ласково грело мартовское солнце, в безмолвном величии притихли обступившие лагерь горы, покрытые вечнозеленым, отливающим голубизной кедровым стлаником. В другое время и Фрол и Богомягков полюбовались бы этой красотой, но сейчас было не до этого, надо спешить, спасать оставшихся в живых защитников лагеря. Их снесли к одной из землянок, сделали перевязку, накормили, напоили горячим чаем и, уложив спать на ветках стланика, принялись хоронить убитых.

Хоронить пришлось в окопах, благо, что были они глубокие, почти в рост человека. Укладывали их рядами, на самое дно, закрывали шинелями и засыпали мерзлой землей. Работали до позднего вечера и чуть не весь следующий день. К вечеру схоронили еще двоих из тех семи, что были в живых, — оба скончались от ран, — а пятерых посадили на заводных коней, повезли в Могочу…

Давно уже наступила ночь. В узенькую бойницу видел Фрол полоску темно-синего неба, яркую звезду, она то скроется на поворотах дороги — и тогда увидятся другие звездочки, поменьше, то появится вновь. Наверно, это Полярная звезда, ведь этой стороной дорога обращена к северу.

За стенкой кто-то громко вскрикнул во сне, и проснулся Шандор Ковач, молчаливый, угрюмый горняк, с крупными, мозолистыми руками и накрепко въевшейся в поры смуглого лица синеватыми пятнами угольной пыли. Вот он заговорил что-то по-своему хрипловатым, стонущим полушепотом, наверное вспомнил родину, угольные копи, близких ему людей и поселок на берегу мутного Брошо. Слышно было, как проснулся Витрис, как он, загремев цепями, подошел к Шандору, заговорил с ним дружески ласковым голосом. Какой чудесный человек этот кареглазый красавец Янош Витрис, спокойный, отзывчивый к чужой беде, добрейший человек. Из разговоров с ним Фрол знал, что на родине у Яноша осталась невеста, по имени Коти, что живет она недалеко от города Круш, в небольшой горной деревушке на берегу стремительного Мороша. Ждет, бедняжка, своего Яноша, а ему вот какая выпала доля.

Должно быть, Ковач заснул, притих; Янош тихонько отошел на свое место, прилег, и снова тишина. За другой стенкой ворочается во сне Семен, а рядом, можно дотянуться до него рукой, похрапывает на голых досках Гоша Богомягков, самый близкий, самый преданный друг Фрола. Подружились они еще в 1911 году, когда вместе принимали участие в работе студенческих марксистских кружков в Чите. Вместе же в январе 1914 года вступили в партию большевиков и с этого времени уже не разлучались: вместе ушли на фронт воевать с немцами, вместе агитировали казаков-аргунцев за революцию, вместе повели их против семеновщины, вместе руководили Даурским фронтом, делились и радостями, и горем, и последним сухарем, а теперь вот и умирать поехали вместе.

«Эх, Гоша, ведь мог бы ты избежать этой участи, если бы согласился пробираться в Забайкалье в одиночку, но нет, не пошел на это, так и заявил: „Погибать, так вместе“».

Тогда же на тайной сходке посоветовались с большевиками Могочи: как быть, как пробираться в Забайкалье? Ехать по железной дороге стало невозможным, ибо Фрола и его товарища усиленно разыскивают белогвардейские власти, за их поимку атаман Семенов обещает большую награду, а их приметы: высокий рост, богатырская наружность братьев Балябиных — хорошо известны милиции и агентам семеновской контрразведки. Поэтому решили добираться до Забайкалья по китайской стороне.

От русских товарищей не отстали и венгры, уже успевшие оправиться от ран. Поздней ночью все десять человек, вооруженные одними лишь наганами, вышли из Могочи и тайгой двинулись на восток к русско-китайской границе. В районе станицы Игнашинской раздобыли лодку, переплыли на ней Амур. Но тут начались еще большие неудачи. На первой же ночевке хозяин постоялого двора, пожилой китаец, догадался, очевидно, что в гости к нему пожаловали те самые большевики, которых разыскивают власти. Догадку его подтвердил Богомягков: укладываясь на нарах спать, он нечаянно из кармана выронил наган в присутствии хозяина.

Утром из постоялого вышли затемно, но не успели пройти и десяти верст, как их догнал и окружил отряд китайской чжанцзолиновской конницы. Пока было чем, отбивались от них, даже успели захоронить убитого наповал Тихона Бугаева. Могилу ему вырыли в песке сохранившейся у Витриса саперной лопаткой, распрощались и наскоро зарыли Тихона, когда уже на исходе были патроны.

Забрали их китайские солдаты, связали им руки и, окружив конвоем, погнали в город Сахалин, что находится на правом берегу Амура, против русского города Благовещенска. Из тюрьмы Фрол сумел переправить записку большевикам Благовещенска, там сразу же начался переполох, жена большевика Днепровского дважды побывала у начальника тюрьмы, зная продажность китайских властей, договорилась с ними о выкупе арестованных.

Рабочие Амурского затона собрали нужную сумму, причем в ход пошли часы, золотые серьги, обручальные кольца, но доставить это начальнику тюрьмы в назначенный срок опоздали. Арестованных, всех девятерых человек, уже выдали белогвардейским властям, заплатившим за арестованных вдвое больший выкуп. Из Читы специально за ними был выслан бронепоезд с двумя бронированными вагонами.

Ничего этого не знал Фрол, полагая, что записка его к благовещенским большевикам потерялась или запоздала. В одном он был уверен, что дни его сочтены, что вместе с ним погибнут соратники его и эти вот славные венгры.

В Читу приехали под вечер, и едва стемнело, как Фрола в закрытом автомобиле под усиленным конвоем увезли из вагона в город. Доставили его в тот самый дом, где в прошлом году помещался областной Совет депутатов и забайкальский Совнарком.

По широкой, хорошо знакомой Фролу лестнице поднялись на второй этаж, по коридору прошли мимо длинного ряда закрытых дверей и очутились в громадном зале с люстрами под высоким потолком. Множество венских стульев стояло вдоль стен и вокруг столов под зеленым сукном, составленных в форме буквы «Т».

За передним столом, с массивным чернильным прибором из светлосерого мрамора, настольной лампой под зеленым абажуром и множеством папок с бумагами, сидел атаман Семенов. Рыжеусый, с темнокаштановым чубом, он был в гимнастерке цвета хаки, с погонами генерал-лейтенанта на плечах.

Конвоирующие Фрола два казака подвели его к атаману так, что их разделял только широкий письменный стол, и с шашками наголо встали по бокам.

— Здравствуй, большевистский главарь Забайкалья! — сказал атаман Семенов, окидывая взглядом могутную фигуру бородатого пленника.

— Здравствуй, атаман белогвардейских бандитов, — ответил Фрол, сощурившись в презрительной улыбке.

Рыжие брови Семенова гневно сдвинулись, широкий лоб пересекли три глубокие складки, чуть дрогнули усы. Однако заговорил он сдержанно, сухо:

— У нас не банды, а регулярное войско русской армии и добровольческие дружины при станицах. Да, я поставлен над ними походным атаманом по приказу Временного правительства. — И кивнул головой на стул: — Садись.

Один из казаков услужливо придвинул пленнику стул. Загремев цепями, Фрол сел, скованными руками уперся в колени.

— Теперь ты в наших руках, — сказал Семенов, устремив на Фрола злобный взгляд. — Надеюсь, понимаешь, что ожидает тебя за измену родине, казачеству нашему, за все злодеяния, тобой свершенные?

Фрол пожал плечами, губы его под черными усами поежились в улыбке.

— Хм, значит, то, что мы боремся за свободу, за счастье народное, это, по-вашему, злодеяние! А то, что палачи ваши порют, расстреливают невинных людей, это есть благо? Странные у вас понятия. Ну, а родине своей, России Советской, я не изменял, не-ет, наоборот, я боролся за нее, за честь ее и свободу и буду бороться до последнего вздоха.

— Хватит, — багровея лицом, Семенов прихлопнул по столу ладонью. — Бороться тебе с нами не придется больше. За смуту, за одурачивание людей, за бунтарство против правительства нашего всех вас настигнет карающая рука правосудия. Ты понимаешь, что по законам военного времени тебе не избежать смертной казни? Тем не менее и жизнь твоя и дальнейшая судьба зависит от тебя самого.