Читать интересную книгу Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга

Он был сыном простых земледельцев, которые упросили жрецов взять сына в храмовую школу, так как не могли прокормить его. Амени сразу приметил мальчика, схватывавшего все налету, когда другим приходилось вколачивать знания палочными ударами. Казалось, юношу не интересовало ничего, кроме знаний. Даже в жреческом сане Пентаур остался равнодушным к богатствам. Он продолжал довольствоваться набедренной повязкой, сандалиями из грубой кожи и, когда того требовалось, белоснежным жреческим облачением. Он вел такой же аскетический образ жизни, как и Амени, которого Пентаур почитал за отца. Настоящих родителей он почти не помнил. Они пришли издалека, чтобы передать сына под покровительство мемфисского божества, и больше не возвращались.

У Пентаура была только одна страсть: белокурая девушка с глазами зелеными, как глубинные воды Нила. Несмотря на большую занятость и ответственность за храм, Пентаур не оставил занятий с воспитанницей. Нен-Нуфер уже могла свободно писать, считать и даже имела кое-какие познания в медицине. Маленький найденыш подрастал. Ей перестали брить голову задолго до того, как тело из детского стало превращаться во взрослое. Теперь вместо чубчика, по плечам струился светлый лен тонких волос, и настал день, когда в теле ее расцвел красный цветок.

2. "Пентаур и его прекрасный лотос"

Родительские отношения между Пентауром и Нен-Нуфер дали трещину. Девушка отдалилась от воспитателя и больше времени стала проводить в пристройке с рабынями. А он продолжал жаждать встреч, день за днем с ужасом примечая, что ее тело из подростково-угловатого превратилось в округлое и притягательное. Нен- Нуфер, как и следовало обладательнице такого имени, стала стройной и прекрасной, как лотос.

Пентаур довольно повидал прекрасных женщин среди танцовщиц и прихожанок, закутанных в тончайший царский лен, но свято верил, что сердце его навсегда закрыто для них, потому что он отдался учению и не имел права на плотские утехи. Теперь же толстая корка безразличия пала с его сердца, и оно трепетало и обливалось кровью при одном лишь взгляде на Нен-Нуфер, которая, преодолев девичью стеснительность, вновь потянулась к учителю. Красавица глядела на него чистыми изумрудными глазами, не понимая причин отчужденности, и жрецу требовалось много сил, чтобы солгать воспитаннице, сославшись на многочисленные храмовые дела.

Тело жестоко требовало близости, но Пентаур знал, что время брака еще не пришло. Сейчас его мысли должны быть заняты лишь священными папирусами, во власть которых он сознательно отдал себя. Но рисунки не желали складываться в слова. Перед мысленным взором днем и ночью стояло ее лицо. Девушка была настолько осязаема, что, казалось, один шаг и коснешься ее губ, но образ таял, лишь он пытался обнять его, и Пентаур со стоном падал на ледяной пол.

Нен-Нуфер продолжала жить в пристройке вместе с прислужниками и храмовыми невольниками. Она помогала собирать целебные травы, иногда убирала пыльные помещения и даже стирала. Девушка не брезговала никакой работой, но ей почти ничего и не поручали, потому кожа ее не огрубела, как у молчаливых невольниц, и не страдала от палящего солнца. Нен-Нуфер редко появлялась в самом храме. Только на великие праздники можно было заметить ее в толпе прихожан. Но случалось такое, что она тайком пробиралась к Пентауру, когда тот спасался от тревожных мыслей в высокой башне храма. Она садилась у ног молодого жреца и подбирала оброненные свитки.

— Ты научил меня читать, Пентаур. Но я не понимаю значения написанного. Я, наверное, глупая?

— Нет, — отвечал тот, едва совладая с трепетом тела. — Ты умнее многих девушек Кемета. Просто есть тайны, открытые только жрецам.

Он брал из ее рук папирусы и нес в хранилище, но Нен-Нуфер продолжала сидеть на каменном полу, не желая уходить.

— Ты такой умный, Пентаур. Ты знаешь столько неведомых мне вещей. Это прекрасно обладать знаниями.

— Да, знания — это дар богов. Мудрость — это божественный свет, дарованный избранным. Я не знаю многих тайн, которыми владеют верховные жрецы и наш досточтимый Амени. Но и они не знают всего. Все могут знать только великие боги. И земной бог, фараон.

Нен-Нуфер задумчиво смотрела в пол. Пентаур отодвинулся на циновке как можно дальше, чтобы даже краем одеяния не коснуться босых ног девушки.

— Наверное, он общается с Амоном лично.

— Ты о ком?

— О его святейшестве — да живет он вечно.

— Земные связи фараона нам известны, о небесных же знают только боги да он сам.

В небе уже таяли звезды. Пентаур часто встречал рассвет, склонившись над столом. Только вот Нен-Нуфер давно должна была вернуться в пристройку. Мучительные и сладостные минуты ее присутствия казались одновременно вечностью и мгновением. Он уже сполз с циновки и оказался в самом углу башни. Ранним утром Амени иногда поднимался к нему, и застань он его наедине с Нен- Нуфер, не достаточно будет слов, чтобы защитить ее честь и свою собственную. Даже любовь не могла затмить его желания добиться высокого сана. Слишком долго он стремился к своей цели, чтобы одним махом разрушить многолетние труды, хотя порой ее близость становилась настолько мучительна, что он готов был отдать все за минуту счастья, которое можно найти только в ее объятьях.

— Ступай, Нен-Нуфер.

Когда Пентаур не вышел из темноты проема, девушка поднялась с пола и направилась к нему, чтобы поцеловать руку, как всегда делала при прощании, но жрец отмахнулся от нее и зло повторил просьбу оставить его одного. В полумраке ее едва скрытые одеждой формы были соблазнительны, как никогда прежде, и Пентаур впервые действительно испугался не справиться с желанием, но боль в любимых изумрудных глазах была сильнее огня, сжигавшего тело.

— Ты сердишься на меня, Пентаур?

Он не мог слышать грустные нотки в обожаемом голосе и почти простонал:

Он не мог слышать грустные нотки в обожаемом голосе и почти простонал:

— Нет, Нен-Нуфер. Ступай. Сейчас сюда придет Амени.

Девушка вздохнула и стала медленно спускаться по огромным ступеням. Она знала их, как свои пять пальцев, поэтому и в темноте безошибочно находила опору для своих маленьких ног. Она не боялась темных тайн храма. Ее не пугали высокие изваяния богов. Она с детства скользила между ними, подобно легкой тени. Когда Нен-Нуфер дошла до пристроек, тусклая луна ушла за тучи. Для сна оставалось всего пару часов, но мысли путались и мешали заснуть. Девушку пугала внезапная холодность молодого жреца. Она пыталась, как прежде, веселить его, но от ее шуток он становился только мрачнее и уходил. Теперь чтобы увидеться с ним, приходилось долго искать его и ждать, когда он наконец останется один. Она понимала, что наставник загружен работой, но ведь даже верховный жрец находит время для отдыха и общения с детьми, которые вместе с матерью живут в прекрасном городском доме.

Нен-Нуфер любила смотреть с храмовой башни на город. Днем отсюда можно наблюдать за ремесленниками, мастерящими посуду на порогах своих глиняных домов, и крикливыми продавцами фиников и сладостей, снующими между прохожими. Когда маленькая Нен-Нуфер впервые увидела, как вооруженный человек избивает безоружного, она кинулась к Пентауру, чтобы тот остановил безобразие, но жрец лишь улыбнулся:

— Городская стража следит за порядком. Эти люди — воры. Тебе не следует их жалеть.

И Нен-Нуфер перестала их жалеть и даже не отворачивалась, когда стража жестоко расправлялась с ворами. Лишь переводила взгляд на более интересное. Например, красивые носилки, которые несли темнокожие рабы в ту часть города, где рядом с царским дворцом высились дома знати. Она видела богатых людей в храме и любовалась украшениями и тончайшим льном их одеяний, но никогда не просила жреца о подобных. Ей хватало простых белых одеяний и сандалий из тонкой кожи.

Вечерами, когда тьма опускалась на город, вокруг царского дворца зажигались сотни факелов, и до слуха девушки доносились смех и музыка. В эти минуты Нен- Нуфер мечтала побывать среди людей, которым дарована честь взирать на фараона, а может и того больше — прикасаться к его руке, руке Бога. Она бы никогда не посмела этого сделать. Одно дело прикасаться к изваянию, а другое — к теплой руке… И тут же ругала себя за глупые мысли, ведь никто не смеет прикасаться к Божественному, это карается смертью. Только царицы и царские наложницы удостоены этой великой чести. Она пыталась разглядеть фараона во время великих праздников, но тот был окружен пышной толпой придворных и стеной телохранителей, чьи копья сверкали на солнце так, что приходилось щуриться.