Легенда как легенда, вполне достойная, а главное — достоверная. Даже жаль немного, что воспользоваться ею вряд ли придется, поскольку личный контакт с туземцами в мои планы не входит. А входит в мои планы всего лишь добраться до места и разобраться с увечным кибером. Ничего сложного. Судьба, на наше счастье, застигла горемыку «Айвенго» в месте диковатом и от жилья людского отдаленном, где-то в самой гуще лесного массива, покрывающего весь север континента. К тому же перед безвременным успением автоматика все же сработала, и бедняга успел-таки выдать в эфир аварийный сигнал, безукоризненно записанный датчиками орбитала.
Координаты есть. Район поиска, учитывая все возможные погрешности, определен с радиусом до километра. Осложнений не предвидится: все зверье в округе разгонит пугалка, а на случай встречи с местными хомо я — бродячий лекарь Ирруах дан-Гоххо.
Суток, отведенных на операцию планом, хватит с лихвой, тем паче самое сложное уже позади: я добрался; остается найти и уничтожить.
Хотелось бы, конечно, забрать утиль с собой. Хомяк, вполне возможно, рассказал не все, а наши очкарики, дай им бог здоровья, даже по горстке праха смогли бы определить поставщика. На предмет розыска и обстоятельной беседы — не корысти ради, а исключительно потомству в пример, чтобы потенциальное жулье раз и навсегда зарубило на длинных хитрых носах: не нужно обманывать щедрый и великодушный Департамент; Департамент умеет и обижаться.
Да, очень хотелось бы, но — нельзя.
Ни в коем случае.
В космослужбах Федерации мой полет, естественно, задокументирован самым что ни на есть благопристойным образом, но в секретариат Совета Земли информация, столь же естественно, не поступала; Маэстро, мой друг и начальник, почти всемогущ, но связи связями, а всему есть предел. Так что, вполне возможно и даже наверняка, где-то на орбите меня притормозят рейдеры Поднебесной. Или Лиги. Или Халифата. А вовсе не исключено, что и Кагала. И досмотр будет произведен хоть и безукоризненно учтиво, но самым тщательным образом.
Не стоит подставляться по мелочам.
Ассамблея простит солдату Федерации все, кроме ошибки.
А жуликоватых поставщиков ребята Ромео все равно отловят, так или иначе…
Ну что ж, придется разлагать калеку на атомы, не отходя от кассы. Не самое легкое дело, между прочим. Суперпласт, даже бракованный, он и есть суперпласт; низкие сорта могут при определенных условиях не выдержать удара атмосферных разрядов, но полностью испепелить его практически невозможно, разве что прямым попаданием двух-трех «Сургутов», каковых на Брдокве нет и в ближайшем будущем не предвидится. Или направленным лучом «Мурзилки», а вот как раз «Мурзилка» на Брдокве имеется. В единственном экземпляре и, волею случая, как раз у меня…
Я провел ладонью по лицу, стирая совершенно неуместную улыбку.
Когда я вернусь, меня, безусловно, снова засунут в стационар. Но до того никак не обойтись без сабантуя. Настоящего, без подделок, с цыганами, тройками, очень желательно — с мордобоем. Пусть Смуглянка притащит потрепанный аккордеон в антикварном, безумно дорогом футляре из настоящего дерматина, а Ромео — дутар, а Маэстро станет дирижировать, как бывало раньше, и пусть под утро Кузнечик, приподняв обгорелую рожу из миски с салатом, произнесет: «Помни Кашаду!»
И станет тихо.
Мы нальем стаканы дополна, всклень; алый рассветный луч прыгнет в окно, но мы не заметим его; каждый из нас в этот миг увидит одно и то же: пляшущий закат над руинами посольского квартала, срезанные осколками верхушки пальм и прогоревший насквозь остов бронемашины, взгромоздившейся на полусплющенный автобус; это был самый конец весны, мутный прибой грыз бурый от крови и мазута пляж, и девятнадцать парней затерялись в паутине переулков, давно уже не выходя на связь. Глаза Маэстро по-кошачьи светились в сумраке; где-то справа бежал Ромео, чуть впереди, цинкуя дорогу, Смуглянка, а я волок Кузнечика; я тащил его, обвисшего, уже на две трети неживого, почти зубами, как кошка котенка; Кузнечик тихонько стонал, а с выпотрошенных коробок отелей стреляли по мне, движущейся мишени, бестолковые, но неприятно настойчивые снайперы Бубахая.
«Помни Кашаду!» — повторит мой первый зам.
«Кашада не будет забыта!» — негромко отзовемся мы.
И выпьем последнюю стоя, не чокаясь.
Все пятеро; весь личный состав группы «Тэта» — за себя и за всех, кто незримо стоит рядом; за тех, кто не вернулся.
Я — вернусь.
…Шагнув за порог, я оглянулся.
За моей спиной высился темно-серый, шершавый на вид валун в два с половиной человеческих роста, густо усеянный оспинками вмятин и мшистыми бархатными лишаями. Тяжелый, основательный, почти правильной сферической формы, камень-гигант всем видом своим внушал почтение; еле ощутимым запашком гнили тянуло от него и еще чем-то совсем чуждым, непонятным, не сегодняшним; тьму тем веков тому неведомая буря, оторвав от далекого горного кряжа, зашвырнула его сюда, вмяла в мягкую землю и оставила, наскучив забавляться; впрочем, уже и тогда он был тяжек, невозмутим и невообразимо дряхл…
И только очень внимательно всмотревшись, можно обнаружить в самом низу валуна, там, где буро-зеленый лишай сливается с зелено-бурым ковром палых листьев, микроскопическое, едва заметное клеймо: «HAMELEO. Made in League».
Вот так-то. Ни больше ни меньше.
В принципе, Лигу мало кто уважает. Не за что ее уважать. Сытые, вечно полусонные суслики-однодневки жируют на проценты с прадедовского капитала, не желая замечать, что капитал понемногу истаивает. Они любят читать нотации всем подряд, они велеречивы, занудливы и напыщенны, но, в сущности, Лига, вопреки всякой логике, еще существует лишь потому, что Поднебесной она совершенно неинтересна, а Халифат и Федерация, имея определенный опыт, стараются не слишком сильно нарушать status quo.
На месте умников, придумывающих штуки вроде «Хамелео», я давно бросил бы их тусклое, однообразно благополучное болото. Мир велик; даже хмурые халифатские шейхи умеют ценить мозги вплоть до предоставления владельцам таковых права распивать спиртное в общественных местах. Умники, однако, рассуждают иначе; из Лиги не эмигрируют, во всяком случае, я о таком не слыхал. Вполне возможно, что прав Маэстро, и суслик, даже самый башковитый, все равно остается сусликом и ничем больше…
Я приложил ладонь к полукруглой вмятине и ощутил слабенький укол.
Включился ужастик.
Мера, конечно, жесткая, ибо всякий туземец, испытавший воздействие поля, рискует поехать мозгами до конца жизни, но и неизбежная. Поскольку рано или поздно информацию о Брдокве придется огласить, и, когда это случится, державы-конкуренты неизбежно попробуют оспорить законность прав Федерации, а свежие сплетни о свалившемся с неба валуне — крайне лакомая кость для экспертов.