Увидев, что она смутилась, Коннор резко выдохнул и устало провел рукой по затылку. Ему никогда не нравилось говорить о прошлом, но он решил, что должен хотя бы коротко все ей объяснить.
– Когда я был мальчиком, мой отчим держал таверну на Темз-стрит, недалеко от реки. Его и близко нельзя было назвать хорошим отцом. Моя жизнь в семье была... ну, проще сказать, что я и мой брат старались бывать дома как можно реже.
Джиллиан оживилась, и Коннор сразу же понял, что допустил тактическую ошибку – упомянул о Бреннане. Любознательная от природы девушка наверняка станет сейчас расспрашивать его о нем, но ему не хотелось говорить о брате. Эта тема была слишком мучительной.
Коннор продолжил свой рассказ, надеясь отвлечь ее:
– Большую часть времени я шатался по улицам, на пристани, наблюдая за кораблями, разговаривая с моряками и портовыми рабочими. И когда мне исполнилось тринадцать, я окончательно сбежал из дому.
Его план, видимо, сработал. Леди Джиллиан не стала задавать вопросы о Бреннане, ей явно хотелось услышать продолжение, как только Коннор прервался.
– И что дальше?
– И довольно долго я жил на улице. Там я познакомился с Хайрамом. Остальные люди почти не обращали внимания на еще одного грязного мальчишку, но он всегда останавливался, чтобы поговорить со мной, узнать, что со мной все в порядке. Наверное, я выглядел очень жалко. Он часто давал мне фрукты со своей тележки, даже когда ему самому приходилось туго. – Коннор печально улыбнулся одним уголком рта. – Я остался перед ним в неоплатном долгу.
Леди Джиллиан наклонила голову, изучая его сквозь опущенные ресницы.
– Что-то подсказывает мне, что вы не только ему пытались помочь. Как насчет миссис Ридли?
Он подтвердил правильность ее догадки, пожав плечами. Не было смысла отрицать это.
– Я встретился с Пег, когда мне было шестнадцать. Я всегда был крупным для своего возраста и уже выполнял всякую черную работу в порту, чтобы получать хоть какие-то деньги. Вот тогда Пег и предложила мне пожить в одной из комнат своей гостиницы. Она обнаружила, что мне нравится все, связанное с кораблями, и познакомила меня со Стюартом. Он взял меня под свое крыло и научил корабельному делу.
– Вы сказали, что у Пег было слабое сердце. Вы предложили ей работу, когда она заболела?
– Я знал, что она примет мою помощь только на таких условиях. Пег была такой же упрямой, как и Хайрам. Но когда она стала моей экономкой, то по крайней мере я знал, что у нее есть крыша над головой, что о ней заботятся и к ней приходят врачи.
– Знаете, мистер Монро, вы совсем не такой жесткий, каким хотите казаться. Я начинаю верить, что вы настоящий филантроп.
Некая самоуверенность в тоне ее голоса неожиданно разозлила его. Она говорила о том, чего совсем не знала, а Коннору не хотелось, чтобы у нее сложилось впечатление о нем как о каком-то чертовом спасителе человечества. Это закончилось бы тем, что она стала бы возлагать на него надежды, которые ему никогда не удастся оправдать.
Стиснув зубы, Коннор подошел вплотную к Джиллиан.
– Не надо, – спокойным голосом предупредил он девушку, глядя в ее испуганные глаза. – Не надо идеализировать меня. Я возвращаю долги. Это все.
Хотя его близость явно привела ее в замешательство, леди Джиллиан не отступила назад. Вместо этого она подняла подбородок, открыто бросая ему вызов.
– Право, мистер Монро, разве имеет какое-то значение то, что я думаю о вас?
Коннор прервал ее, схватив за руку, и тут же пожалел об этом. Как он мог забыть о том, что к ней нельзя прикасаться? Жар, пронзивший его тело, мешал ему говорить, но он заставил себя сделать это:
– Я говорю серьезно, леди Джиллиан. Если вы будете настаивать на том, чтобы видеть во мне какого-то героя, уверяю, в скором времени вы разочаруетесь. Вы понимаете?
Воцарилась мучительная тишина. Их взгляды скрестились в молчаливой борьбе, но леди Джиллиан первой отвела глаза, признавая свое поражение.
– Конечно. – Она высвободила руку. На ее лице появилось выражение ледяного высокомерия. – Как вы думаете, не пора ли мне взглянуть на письма?
От резкой перемены темы у Коннора едва не закружилась голова, но ему удалось без запинки ответить таким же невозмутимым голосом:
– Разумеется. – Он махнул в сторону столика, на котором оставил их. – Они вон там.
Его гостья повернулась и направилась через комнату, чтобы взять бумаги. Она держалась прямо, но в каждом звуке шагов и шорохе юбок леди Джиллиан чувствовалась охватившая ее злость. Коннор положил часы Хайрама к себе в карман и пошел вслед за ней, сожалея, что из-за его слов она опять стала враждебно к нему относиться. Но это было сделано для ее же блага. Он не сомневался.
Жаль, что эти мысли не уменьшали чувства разочарования, не помогали бороться с желанием еще раз ощутить устремленный на него мягкий одобрительный взгляд.
Он увидел, как леди Джиллиан взяла письма со стола и уселась с ними на небольшой двухместный диванчик, стоявший перед камином.
Она сняла перчатки и положила их рядом с собой на подушку. Туда же леди Джиллиан поместила сумочку. Сдвинув очки на самый кончик носа, она кинула на него ледяной вопрошающий взгляд:
– Это все письма?
Коннор кивнул. Вдруг, по какой-то непонятной для него причине, какой-то злой духдернул его сесть рядом с ней. Он знал, что это была глупая затея, потому что таким образом его левое бедро оказывалось слишком близко от ее правой ноги. Их тела могли случайно соприкоснуться в любой момент. Такое положение было губительнымдля его душевного спокойствия. Видимо, он не имел сил сопротивляться желанию еще раз досадить ей.
Леди Джиллиан нахмурилась, но решила, что не стоит выражать свое неудовольствие вслух. Она лишь надменно фыркнула, а потом склонилась над бумагами.
Минуты летели одна за другой. Его гостья все продолжала изучать письма. Большинство посланий было написано едва понятным почерком на каких-то скомканных и грязных клочках бумаги. Они состояли из одного-двух предложений, смысл которых варьировался от коротких утверждений до язвительных насмешек. Например: «Явернулся!», «Готовпоспорить, тынепомнишь меня».
Коннор наклонился вперед и оперся локтями о колени, пытаясь понять по выражению лица леди Джиллиан, о чем она думает, читая эти письма.
– Как я сказал раньше, первую записку я получил около месяца назад, – сказал Коннор. – Через неделю или две после убийства Хайрама. Я не придавал им особого значения. Они выглядели безобидными. Немного сбивали с толку и раздражали, но я отмахивался от них. Я был уверен, что скоро все прекратится.