Читать интересную книгу Черный фотограф - Светлана Успенская

— Не называю пока, но могу назвать, — заупрямился Леня. — И молодец! Тогда все имел, еще и сумел в новой жизни устроиться, тепленькое местечко себе организовал. Теперь ходит и на всех поплевывает, потому что старая подлость давно забылась, а деньги остались.

Отец встал и, схватившись рукой за грудь, пошел на кухню пить валидол.

— Смотри, до чего ты отца своими разговорами доводишь, — упрекнула мама. — Встречаетесь раз в два месяца, неужели нельзя промолчать?

— Это моя принципиальная позиция, — угрюмо парировал Леня.

Елена испуганно молчала.

— Между прочим, не так уж и сладко живется твоему Феофанову, — заметила Анна Павловна, собирая посуду.

— Да уж, не сладко. Директор акционерного общества. Ему, наверное, от этого плохо — некуда уже деньги девать.

— Директор-то он, положим, никакой. Директор сейчас его жена. Он ее сначала только формально главой сделал, а теперь уж она все дела к рукам прибрала, его даже и на пушечный выстрел не подпускает.

— Неужели? — изумился Леня. — Я ее помню, такая маленькая, белобрысая, тихонькая? Тетя Вика — директор?!

— Директор! И еще какой! Всю контору в руках держит, все у нее по струночке ходят и ее одну только и боятся. А твой Феофанов только появляется свою подпись никому не нужную поставить. Помнишь Ливановых? Так вот, Ливанова сама лично просила его свою дочь на работу секретаршей взять, а он ей отказал. Не могу, мол, персонал набран. Ничего он там не может, в фирме этой. Шишка на ровном месте.

— Ма, а откуда ты все это знаешь? — заинтересовавшись, спросил Леня. — Вы же лет восемь не встречаетесь и не разговариваете.

— Слухом земля полнится, — торжествующе сказала мама, уверенная, что доказала сыну его неправоту. — Его не только на работе никто ни во что не ставит, его и жена теперь презирает. Вот так.

Леня задумался. Пожалуй, Феофанов — это то, что нужно ему в данный момент. Богат, нечист на руку. В таких людях, только копни, — кучу дерьма найдешь. Пока есть деньги, можно не спеша заняться сбором компромата на Феофанова. Тем более что он далеко не ангел. Может быть, у него даже есть любовница или еще что-нибудь в этом роде… Надо выяснить это у матери, наверняка земля полнится еще кое-какими слухами. Леня раздумывал, как бы поинтеллигентнее выспросить насчет личных привязанностей Феофанова, ведь обычно он с мамой на такие щекотливые темы не разговаривал.

— Сейчас все богатые имеют по нескольку любовниц, — глубокомысленно заявил Леня. — Это считается хорошим тоном.

Елена удивленно посмотрела на него.

— Ой, да ты откуда знаешь? — рассмеялась Анна Павловна и потрепала сына по голове. — В своей газете вычитал?

— Наверняка и Феофанов имеет их штуки три…

— Может, и имеет, а может, и нет. Его Виктория всегда была ужас какая ревнивая! Вряд ли и теперь позволит ему такое, хотя бы и у всех других это было принято.

— Неужели так любит?

— Ну, любит не любит, а не позволяет. Раньше, помню, на вечерах в райкоме он только женщину танцевать пригласит, она тут как тут — стоит и его взглядом буравит. А ему-то, помнится мне, женский пол всегда нравился. Секретарши у него менялись одна за одной, беременели не то от него, не то от ветра. Ни одной юбки не пропускал, а от жены прятался, боялся. Только она ему позвонит, как он тут же: «Да, Викуля, бегу». А как сейчас, не знаю, уже не молодой, кажется. Может, угомонился, возраст да положение уже не те.

«Как же, угомонится такой», — ухмыльнулся про себя Леня. Феофанов как объект начал казаться ему очень привлекательным. Кроме желания сорвать куш, примешивались еще и давние чувства, и воспоминания юности. Леня помнил, как он, шестнадцатилетний мальчик, сжимал кулаки при одной мысли о дяде Толе, с которым, пока семьи дружили, он всегда был на дружеской ноге. После отцовского инфаркта и всех событий той поры он возненавидел его так пылко, как можно ненавидеть только в шестнадцать лет. Леня помнил тот день, когда, увидев отца, лежащего в отдельной палате закрытой больницы для партийной номенклатуры, отца, неподвижно уставившегося взглядом в потолок, опутанного трубками капельниц, он клялся самому себе. Он клялся отомстить дяде Толе, убить его, сжить со свету. «Кажется, клиента лучше мне не найти», — решил Соколовский, а вслух спросил:

— Мам, а они все там же живут? Не переехали?

— Да там же, куда же квартиру им еще шикарнее — тихий центр, прекрасное место.

— Я помню, — вздохнул Леня. — Мне тот район всегда нравился. А офис у него где? А фирма чем занимается?

— Зачем это тебе? — удивилась мама. — Не знаю, торгует чем-то, кажется. Да я откуда могу знать? Только нервы себе мотать. Давайте, ребятки, лучше о ваших планах на жизнь поговорим…

Но Лене было уже не до жизненных планов. Он загорелся идеей, и теперь остановить его было столь же трудно, как остановить паровоз, мчащийся на полном ходу. Он уже не слушал женской болтовни, а когда ловил молящие о поддержке взоры своей подруги, только отсутствующе улыбался потусторонней улыбкой.

Отец, возможно, знал немного больше про своего бывшего друга, но любое напоминание о нем могло спровоцировать очередной сердечный приступ.

«Насчет офиса у Ливановой Светки попробую разведать. Если она на работу туда пыталась устроиться — должна знать». В уме Леня уже разрабатывал план действий.

Ливанова Светка была подругой детства — из тех, с которыми во младенчестве лепишь в песочнице куличики, а потом при встрече как-то не о чем говорить. Они некогда жили в одном доме, ходили в одну школу, но после скандала с отцом, после того, как Соколовские переехали, их пути постепенно разошлись. Ради такого случая стоило восстановить прервавшиеся много лет назад отношения.

Возвращаясь домой после вечера, плодотворно проведенного у родителей, Соколовский продолжал напряженно размышлять о том, какие шаги он предпримет по розыску компромата на Феофанова. Первым делом нужно было выяснить, где тот живет и где находится его фирма. Дальше сыщик надеялся лично осмотреть клиента и, исходя из результатов осмотра, разработать подробный план по добыче сведений.

Он был так погружен в свои мысли, что не замечал обиженного молчания подруги. Наконец Елена не выдержала и спросила:

— Так и будем в молчанку играть? Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет, а что? — автоматически ответил ее спутник, но потом спохватился и сказал: — Вспомнил, я тебя люблю.

Елена вздохнула. Этого явно было маловато.

— О чем ты думаешь? Целый вечер ты спорил с матерью о каком-то своем знакомом, а на меня не обращал ни малейшего внимания, как будто я пустое место. И теперь идешь и что-то бормочешь себе под нос. Расскажи хотя бы, о чем ты все время думаешь?

— А что тебя волнует? — Сейчас лучше было уйти от прямого ответа. — Да ты не переживай, все было нормально. Только торт, по-моему, оказался не очень свежий. Не буду больше брать в той булочной. Ты не находишь?

Они медленно шли по заснеженным улицам. В призрачном свете фонарей плавно кружились крупные хлопья и опускались на шапки и на воротники редких прохожих. Было так тихо, что казалось, они находятся за городом: снеговое покрывало приглушало все звуки, светящиеся дома казались завернутыми в вату новогодними игрушками.

— Как красиво, — вздохнула Елена. — Слушай, я так и не поняла, кто такой этот Феофанов. Расскажешь?

— Во-первых, он подлец, и это главное, — начал Леня. — А во-вторых, он все равно подлец.

— Это я уже усвоила. Жду продолжения.

— Ну, короче, работали они раньше с моим отцом в райкоме, еще до перестройки. Отец был первым секретарем, а Феофанов всю жизнь за ним ноздря в ноздрю по служебной лестнице шел, не отставая. Отец его всегда за собой тащил, друг все-таки… Сначала в исполком, потом в райком. А когда объявили перестройку, Феофанов дождался момента и выступил с объективной критикой руководства, то есть отца. Мол, смотрите, я ради правды даже друга не пожалею, хотя и сам во многом замешан был. Ну, короче, после его дружеского выступления отца сняли под горячую руку, надо же было кого-то снимать. Все бы ничего могло устроиться: с одного места сняли — на другое бы поставили, но тут дело попало в газеты. И закрутилось!.. Отец так переживал! Он же с молодости с этим подлецом работал, верил ему, как самому себе, а тут такой удар. Ну и не выдержал, инфаркт. А Феофанова как принципиального партийца назначили на его место. И еще, каков подлец, благородство разыгрывал, в больницу к отцу приезжал, мол, больного товарища навестить: «Виктор, ты мне друг, но истина дороже». Отец, понятно, не выдержал, накричал на него. Пощечину дал, чуть с ним тогда второй инфаркт не случился. Сразу же и дачу забрали, служебную «Волгу», из квартиры мы сами переехали, дом-то был — все знакомые, половина из райкома, и этот там тоже обитал. Вот такие дела.