Читать интересную книгу Винсент, убей пастора - Винсент Килпастор

***

Похоже, лукавый и в самом деле, твёрдо решил меня извести.

Дома у Лили ждет новый удар — Виктор, лысеющий гандон, в чьей жизни едиственным ярким пятном была служба на атомной подводной лодке. Отсюда — и плешь, собственно. Отсюда же — и куча остросюжетных историй.

Подууумаешь, на подводной лодке он служил, ха! Капитан Немо сыктывкарский. Да если бы можно было рассказывать в приличном обществе, о том что я в зоне усиленного режима вытворял, вот тогда бы… Дешевка ты, Витя, и лодка твоя — гавно.

Виктор — брат Олега, того самого что после собрания с огромной мошной собирает у публики бабло. «Проводит служение пожертвования» — если пользоваться одной из идиом брата Стефана.

Приехал Виктор в Америцу -погостить, но видно американская мечта увлекла и морского волка. Явно хочет жениться и остаться здесь.

Другой причины каяться в грехах матросу атомохода я просто не нахожу. Матросы обычно не сентиментальны. Да и если судить по его скучным историям — он и Света-то и не видел никогда. Просто понты колотит, скотина. Залез в мой малинник и изготовился к испражнению.

Все Мракисяне сгрудились вокруг Виктора и благоговейно внимают. Еще бы — немногие пятидесятники могут похвастаться подводной одиссеей, да и вообще службой в вооруженных силах. Брать в руки оружие — смертный грех.

Теперь же они смотрят как на мессию на человека взявшего в руки оружие атомное. Наивные. Им перебить бы его, перевести разговор на Спасителя, вот тебе и зрелые христиане! Нет же «полубак» и «кабельтовые» подавай им теперь.

Мракисянам — гражданам Соединненых Штатов, особенно приятно послушать как американцев долбили во время холодной войны славные советские подводники. И разумеется Виктор в том числе. А как же! Сейчас славный советский подводник временно красит стены в домах потенциального противника. Но это все временно — «с Божье помощью, у него все наладится».

Я уже вижу в чьем направлении эта лысеющая тартилла направила свой торпедный аппарат, и мне становится горько. Он здесь только с одной целью — похитить мою Лилиан!

Ну, тут то ты зубки и сломаешь, капитан счастливой щуки! Принцесса-то не так проста, как сперва кажется.

А может и нет. А вдруг запудрит мозги девочке моей. Боже, за что мне это все. Сколько усилий, нервов, времени, а этот проходимец хочет все разрушить одним махом. И главное — эта вертихвостка Лиля смотрит на крепкого, спортивного Виктора теми же жадными глазами, что смотрела день назад на меня. Какая глупость все и мерзость. Животные!

А главное и не укуришься и не нанюхаешься сейчас — в завязке. Жить не хочется совсем. Вот они — нападки лукавого. И ведь в самое больное место бьет, в самое больное.

Все кипящее во мне гавно решительно обрушиваю на этого донжуана, с прической Владимира Этуша на восмидесятом году жизни. Мне хочется стереть его в порошок.

Видите ли, в тюрьме нет дедовщины и вообще армейского беспредела. Там чтобы поднять на какого-то руку, нужны железобетонные основания. Вы годы находитесь в окружениии одних и тех же людей, и начинаете их всех люто ненавидить.

Вот тут вашим единственным оружием становится язык — «метла» — способность «преподносить» противнику «как ана есть». На ваши стальные мускулы плевать — можно любого арнольда так словесно отметелить — рад не будет.

Что я с удовольствием и проделываю. Четко, жестко, больно. К глубокому ужасу Мракисянов и багровому, не миновавшему обширную лысину, конфузу Виктора. Ешь мореход плешивый! Хлебай, босота тряпичная!

Мой рейтинг у Мракисянов от этой выходки явно не повышается, скорее наоборот. Теперь все стараются не смотреть мне в глаза и как-то вымученно улыбаются, когда я, полностью захватив инициативу в театре военных действий, начинаю вествовать о чудесах Духа Святого, кои мне удалось засвидетельствовать сегодня на работе.

Тема политически правильная, никто не смеет меня перебивать, но готов поклясться, что камбуз и гальюн их интересуют сейчас несравнено больше. Почуствовав себя в исскуственном созданном вакууме, я быстро запихиваю в рот остатки бесвкусной какой-то куриной лапши, и вылетаю из дома, как пробка.

Люди, люди, люди. Самые противные животные на свете. Ничего святого ни у кого. Лицемерные скоты. Плотские угодники. И за таких вот уютных семейных обедов со скатерочками Иисус кровь проливал? Хрен вам, а не рай, фарисеи уездные!

Обидно, больно до слез. Вытерли ноги о мои новые идеалы, мою любовь и мечту. Я пост держу по пять суток, а они женишка повыгодней для дочки шукают!

Рвать с миром, уходить в церковь пятидесятников, чтобы найти там то же мещанство? То же тупое мелкобуржуазное чванство, когда раздуваешься от гордости как жаба, если у тебя машина поновей и дом подороже?

И это те люди которые годами по три раза в неделю на собранье ходят, молятся с утра, перед едой, перед сном. Говорят, что веруют, а сами… Слепцы!

Два раза проезжаю на красный, потому что не вижу ничего вокруг, обида душит. Меня предали. Предали в лучших чувствах. Обманули и растоптали все нежное и святое. Предали как и Тебя, Иисус.

Люди! Ты прав, Господь, это самое тяжелое исскуство — любить этих засранцев и лживых предателей, называющих себя людьми.

Замки мои хрустальные обсыпаются к ногам серым песком. Прощай Лиля! Прощайте нежные мечты. Спите спокойно, наши нерожденные дети. Отправляйтесь в ад, все те, кому мы теперь не поведаем благую весть о спасении. А особенно ты, Лиля, продажная и грязная сука, похотливое животное, тварь!

Неужели же все женщины такие? Ведь не видела ничего в жизни, не жила толком — а уже такая гнилая!

Я доехал до магазина и не видя ничего вокруг, шатающейся походкой потерявшего всех солдат политрука Клочкова, иду работать. Отбывать трудовую повиность за «счастье прикоснуться к американской мечте».

Хотя какой-там нахрен работать!

Вся жизнь обрушилась. Я не знаю, что делать дальше. Смысл? Какой во всем этом смысл?

Пойду ли в церковь?

Продам ли по-дешевке дяди Сашин додж, и куплю самый дешевый тикет на рейс Аэрофлота? Незнаю. Ничего незнаю. Как и раньше.

Свет, любовь, счастье — было ли это? Или подлый мираж?

И ведь даже нажраться сейчас толком не могу, потеряю способность видеть Свет. Хотя давненько Он меня что-то не баловал. А был ли он вообще, Свет-то? Видел ли я его?

Может пост-амфетаминный глюк, шутка вербовочного центра Грибов? А может гипноз какой, АААРГИБИДЕ ШТАЙНЕ, АРГИБИДЕ ГЛАЙНЕ?

Нажрусь нахрен. Як свиня нажрусь, курррва. И пошли все знаете куда!

Решительно направляюсь в винный отдел магазина.

1989 Lynch-Bages коллекционое, аукционное винище, до пятихатки может в онлайне потянуть.

К нему сигнализацию надо привязывать, как с серьгам бриллиантовым. «Ненавязчивый аромат ягод с послевкусием эвкалипта. Вельветовый и срчный вкус» — пойдет для такого прощелыги, как я.

Говорят лето 1989 года было жарким в деревушках на окраине Бордо.

Беру два пузыря стоящие прямо под змеиным циклопьим глазом камеры. Плевать в камеру, я тут уже давно. Да, правда, камер в магазине больше, чем иной раз покупателей. Но кто же станет просматривать весь 24 часовой видеострим со всех «игрушек»? Можно же по фазе поехать! Поэтому смотрят весь материал они только в случае ЧП, вроде ограбления или покупателя инфаркт часом тряханет от ихних цен.

Если же все-таки вас спалили на экспроприации, не ссыте. Они будут за вами пасти пока не скоммуниздите ровно на штуку баксов, копить будут кадры.

Со штуки ущерба уже статья со сроком, а так отделаетесь легким штрафом и стоимостью судебных расходов. Просто всегда считайте, сколько экспроприировали и не наглейте. Золотое правило механики — бери только, то что необходимо, и бери в меру… Ээх, не робей, голытьба, грабь награбленное!

Закусь — превосходные камчатские крабы в пакетах российского триколора и с русским же орлом. Икорка. Опять же импортная — с самой России, экзотика! Если уж собрались грешить — жмите на полную, семь бед — один ответ.

Вино, кстати, оказалось изумительным, и вскоре жаркое бордоское лето лихо шибануло мне прямо в голову.

Все. Хватит с меня деланой святости. Я есмь грешник. У кого с этим проблемы — пусть идут строем. И Лиля! Пусть тоже идет! Я на миг представил Лилю неумело оказывающую внимание вялому члену атомного подводника, и мне опять стало нехорошо.

Магазин в ту ночь я убирать уже не стал. Все равно повешусь утром, к чему суетиться?

***

Утром, а вернее вечером, кой есть для меня, ведущего дракульский образ жизни, утро, мне позвонил брат Стефан.

— Ну что братик! Все ли Слава Богу?

— Все Слава Богу, брат Стефан, не устаем прославлять Спасителя! (я вспомнил как крадучись вытягивал из холодильника гиганских паукообразных крабов)

— Ну вот и — Слава Богу! А ты собираешьеся ли активнее бороться с лукавым, стать солдатом в армии Господа?

— Да я… Да я ведь и так … (-«пошел бы ты», чуть было не добавил «вместе с господом»: мне вспомнилась эта подлюка Лиля)