всё больше приближается к лесу, за которым лежит Грузия. Ничего не оставалось, кроме как стрелять. Если уйдёт, сдаст односельчан, которые принимали их ночью.
Выстрелил ТІинав трижды, от сильного ветра и снега невозможно было прицелиться, да и расстояние было приличное. Мальчик достиг леса и исчез из виду, искать его там — всё равно что иглу в стоге сена.
ТІинав оказался в ужасном положении. Друг с трудом передвигал ноги, выбившись из сил и замерзая. Овцы отказывались идти навстречу снежной буре, бичІикІо сбежал, он может дойти до грузин и передать им, у кого джурмутовцы останавливались.
И непонятно, что легче: до Джурмута добраться, или вернуться в Цор. Друг начал просить, чтобы пошли домой, в Джурмут. Но лошадь дальше идти не могла. ТІинав решил отогнать её в сторону Цора — может, доберётся до леса, выживет. Стемнело, когда они с большим трудом добрались до небольшой пещеры, в которой могли укрыться два человека.
Буря на перевале волком выла всю ночь. Отара превратилась в чёрный ком — так тесно овцы прижались друг к другу. Когда рассвело, друзья не могли понять, в каком направлении им идти. Весь мир был одной снежной стихией, не различишь, где небо, где земля.
Друг стонал от боли в ногах и дрожал от холода. О перегоне овец не могло быть и речи. Надо было спасаться. Оставив джарца и отару в пещере, ТІинав направился домой, звать людей на помощь. К вечеру следующего дня он добрался до Чорода полуживым.
— А отара овец? Лошадь? — захваченный рассказом отца, спросил я.
— Говорят, через пару лет нашли седло и хурджины недалеко от местности под названием Онжо чІвараб (там, где убили некоего Онжо). Сама лошадь пропала. Джарца нашли мёртвым, он замёрз и умер. А отара чёрных барашков стала трапезой для стаи голодных волков. Старики рассказывали, что по речке Болъоор от водораздела в сторону Джурмута долго ещё находили клочья чёрной шерсти и куски шкур. Это была ужасная картина.
— О мальчике, который убежал, известно что-либо?
— Мальчик в ту же ночь добрался до дома, в Тушетию. На следующее утро он поднял весь аул и прямо вывел их на чабанов, где провёл ночь привязанным к дереву.
Озлобленные грузины, у которых убили чабанов и угнали овец, не пощадили братьев жены ТIинава. Их забрали в один грузинский город, заперли в какой-то крепости.
А отару их теперь пасли грузинские мальчики.
Окошко камеры, где разместили арестованных, как раз выходило на этот луг, и они могли видеть своих овец. Говорят, что как-то старший из братьев не выдержал и крикнул, и овцы, узнав голос, заблеяли на всю округу. Животные ведь чувствуют состояние своих хозяев.
— Была одна печальная песня этих арестантов, старые женщины напевали, а о чём, сейчас не помню, — сказал отец и задумался.
— Они вернулись домой?
— Нет, их судьба неизвестна. То ли сосланы в Сибирь и там умерли, или грузины отомстили за своих убитых, хотя они и не были причастны к убийству грузин. Они имели несчастье принять у себя с отарой ГІалимасул ТІинава. Но ведь и не принять ТІинава они тоже не могли.
— Откуда тогда известна эта история про барашков и песня братьев, если они не вернулись?
— Чабаны, зимовавшие в Цоре, ходили и пытались освободить их, но ничего не получилось. Отсюда, наверное, песня и рассказы про отару, которая собиралась под окошком крепости, где они были заперты.
А тем временем родственники мстили за них.
Наши чабаны знали одного грузина, который был за главного в крепости, где держали пленников. Его убили позже братья из тухума Розал (Роз — леопард, название тухума; в прошлом выходцы из древнего аула Нодтчли, который был разорён во время распространения ислама) из Чорода.
— А что сам ТІинав, который заварил эту кашу?
— У ТІинава была мучительная зима в Джурмуте. Односельчане из-за него пропали, друг из Джара умер — он не мог показаться на людях. Отара овец досталась волкам, лучший иноходец-конь пропал. А это тоже сильный удар по репутации горца. Говорят, целую зиму он был в халвате (аскетом), молился и не выходил из дома. Изредка выглядывал из окна и искал признаки весны, чтобы вернуться в Цор.
Наступила весна, он пришёл на рузман, а после рузмана попросил прощения у джамаата, сказал, что идёт на газават и не вернётся больше в Джурмут. У него было две жены: одна — из своего села Чорода, джурмутская, вторая — из Тохота (лъебелай). Развёлся он с обеими женами; говорят, сыновей у него не было, только две дочери. Какова их дальнейшая судьба, я не могу знать, — говорит отец.
— И куда он…
— Всё туда же, в Грузию. На этот раз умереть шахидом на пути к Аллаху. Ибо его самолюбие и честь задеты, нет обратно пути, должен был умереть газием. Говорят, при первой же встрече пошла рубка, он зарубил несколько людей и был сам убит. Я видел его могилу в Грузии, там цорские аварцы ещё в советское время заново установили надгробие. Ты видел памятную плиту и белое знамя, которое вешают шахидам в местности Охнохда, где источник воды и памятники усопшим в Чорода?
— Видел, знаю я это место.
Когда отец произнёс название местности «Охнохда», я тут же вспомнил обрывки из назму, которое читала покойная бабушка о некоем шахиде. За точность не отвечаю, примерно так:
Охънохъда щубаа со гІири бугу,
Бодул цевехъанас жиб чІези богъраб.
ГІиридул къадануб байрахги бугу,
Чабхъадулъ лебалас жиб махъи тараб.
Постараюсь передать смысл песни-плача, звучание будет далеко от оригинала, надеюсь, что вы мне великодушно простите. Итак:
В местности Охнохда есть памятная стела,
Которую установил предводитель
войска (в честь подвига).
Возле стелы водрузили знамя,
Наследство повелителя войск.
— Это знамя и назар (памятник) ГІалимасул ТІинаву, шахиду, как говорят. Шахид ли он? — вопрошает отец с неким скепсисом.
Его недоверие вполне понятно. Ведь и у меня самого по сей день нет однозначной оценки этим поступкам.
* * *
Дозволено ли забирать имущество людей иной веры, только лишь потому, что они другой веры? Что говорит шариат по этому поводу? Это вполне логичные и требующие разъяснения вопросы.
Чувствую, что в сегодняшних реалиях Дагестана моя собственная точка зрения окажется не самой популярной. Потому что, полагаю, гораздо удобнее, наверное, слыть не просто крутым мачо, наследником дерзких предков, но и обернуть это как подвиг и борьбу за ислам.
Ведь, оправдав жестокость, придётся отвечать за это в Судный день. Но, при всей противоречивости натуры человека, о котором я рассказываю, о нём должны знать потомки. Чтобы брать с него пример в мужестве и доблести. И не брать того, что