Вернувшись в кабинет, Тэнго сел за стол и перечитал исправленное начало романа. Отслеживая каждую строчку так же придирчиво, как генерал в начале «Троп славы» Кубрика изучает линию фронтовых укреплений. Неплохо. Лучше, чем было, на целый порядок. Но пока не идеально. Есть, есть еще над чем поработать! Здесь мешок с песком прохудился. А у этого пулемета маловато боеприпасов. А вон там поредела колючая проволока…
Распечатав исправленный текст, Тэнго сохранил работу в памяти процессора, отключил аппарат и спрятал в ящик стола. Затем положил перед собой распечатку и принялся вычитывать работу заново с карандашом в руке. Сокращая все лишнее. Переписывая все невнятное. Причесывая все выпирающее из контекста. Подобно мастеру, что выкладывает кафель на стенах купальни, Тэнго подбирал слова, точно плитки различной формы, подставляя новые к предыдущим так, чтобы не оставалось зазоров. И если какое-то слово не подходило, обтачивал, пока не вставало меж других как надо. Ведь что ни говори, а именно от тончайших, почти незаметных нюансов между словами оживают (или, наоборот, умирают) любые истории.
Один и тот же текст воспринимается с экрана процессора немного не так, как распечатанный на бумаге. Говоря строго, это два текста, между которыми существует неуловимая разница. Ну и конечно, править текст карандашом от руки — совсем не то что перебивать его на клавиатуре: ощущение от слов меняется. Для оптимального результата нужно выверять все и так и эдак. А потому включаем процессор, забиваем в него все исправленное карандашом — и читаем на экране, что получилось. Что ж, неплохо. Очень неплохо. До сих пор каждый текст обладал своим собственным весом. Но лишь теперь, когда оба слились, из несовпадающих тяжестей и родился естественный ритм.
Не вставая со стула, Тэнго потянулся всем телом, оглядел потолок и протяжно вздохнул. Понятно, что до совершенства еще далеко. Через несколько дней, когда текст «отлежится», Тэнго еще найдет над чем покорпеть. Но на сегодня — все. Он выложился на полную. Теперь нужно время, чтобы остыть и подзарядиться. Стрелки часов подбирались к пяти, за окном начинало понемногу смеркаться. Завтра одолеем еще десяток страниц, сказал себе Тэнго. Надо же: совсем небольшое начало романа отняло чуть ли не целый день! Работа оказалась сложней, чем он думал. Но ничего: первые рельсы проложены, основной ритм задан. Теперь дело пойдет живее. Все-таки самое трудное — это начало. Главное — преодолеть его, а уж дальше…
Тэнго вдруг представил, как Фукаэри читает исправленный им роман. С какими чувствами? Об этом оставалось только гадать. Что он вообще о ней знает? Девчонке семнадцать, о поступлении в вуз и не думает, разговаривает, как марсианка, любит белое вино — и одним своим взглядом способна разбить сердце любому мужчине. Вот, пожалуй, и все.
Но теперь в душе Тэнго появилась уверенность (или нечто похожее на уверенность) в том, что он четко знает, как именно следует сохранять тот особенный мир, который Фукаэри зафиксировала (или старалась зафиксировать) в «Воздушном коконе». Все эти запредельные сцены и фантастические события, которые она пыталась описать примитивным, до предела ограниченным языком, заиграли куда более яркими, свежими красками после того, как он пропустил их через кончики пальцев. Вдохновение окрыляло его. Пускай его задача сводится лишь к технической поддержке того, что придумал кто— то другой, — он готов выполнять ее так же естественно и с той же отдачей, как работу над собственной книгой. Феерическая сага, имя которой «Воздушный кокон», ждала своего часа, чтобы появиться на свет.
И это для Тэнго было радостнее всего. Выжатый как лимон несколькими часами напряженной работы, он тем не менее блаженствовал. Даже выключив процессор и отойдя от стола, долго не мог избавиться от желания вернуться и продолжить работу. Ему нравилось это занятие. Правя роман, Тэнго словно погружался в нирвану. Если так пойдет дальше, подумал он, кто знает — может, и не придется расстраивать Фукаэри? Впрочем, эту девочку сложно представить расстроенной — равно как и обрадованной. Он также не представлял, что заставило бы ее улыбнуться или нахмуриться. Никаких настроений на ее лице не проявлялось. То ли нет чувств, которые можно как-нибудь выразить, то ли чувства никак не связаны с выражением — этого Тэнго не знал. Странная девочка, что и говорить.
В героине «Воздушного кокона» Фукаэри, похоже, описала саму себя в детстве. Ей десять лет. Живет в горах, в какой-то общине (или вроде того) и присматривает за слепой козой. Это работа, которую ей поручили. Все дети в коммуне выполняют какую-нибудь работу. Коза совсем старая, но для членов общины она олицетворяет некий Великий Смысл, а потому нужно следить очень тщательно, чтобы коза никуда не пропала. То есть вообще не спускать с нее глаз. Так наставляют девочку взрослые изо дня в день. Но однажды она отвлекается по какому-то пустяку — и тут коза, как назло, подыхает. Девочку сурово наказывают. Ее поселяют в глиняном амбаре вместе с трупом козы. Десять дней и ночей, отрезанная от мира, девочка не должна возвращаться к людям. Даже словом перекинуться с кем-либо ей настрого запрещено.
Коза играет роль коридора, по которому на этот свет пробираются LittlePeople. Кто такие LittlePeople, добрые они или злые, — девочке непонятно (как, впрочем, и самому Тэнго). Но с наступлением ночи LittlePeople переправляются в наш мир через труп козы. А с рассветом точно так же возвращаются восвояси. Девочка может разговаривать с ними. Они показывают ей, как плести Воздушный Кокон.
Пожалуй, больше всего Тэнго поразило, как подробно, в мельчайших деталях, Фукаэри описала характер и повадки слепой козы. Настолько ярко и живо, что начинало казаться, будто события «Кокона» случились на самом деле. Неужели ей и впрямь довелось присматривать за старой слепой козой? И жить среди гор в общине вроде той, что описана в «Коконе»? Скорее всего, да, предположил Тэнго. Ведь чтобы сочинить такую запредельную историю без подобного опыта за плечами, нужно быть семи пядей во лбу.
При следующей встрече (то есть в воскресенье) обязательно уточню у Фукаэри насчет козы и общины, решил Тэнго. Бог знает, конечно, ответит она или нет. Судя по ее поведению в прошлый раз, отвечала она лишь на то, что считала нужным. Те же вопросы, на которые она реагировать не хотела (или которых сознательно избегала), повисали в воздухе, словно она их вообще не слышала. Совсем как Комацу, подумал Тэнго. Что одного, что другую о чем-либо спрашивать — все равно что горохом об стену. Явно какое-то врожденное свойство натуры.
В полшестого раздался звонок от замужней подруги.
— Чем занимался? — спросила она.
— Весь день писал книгу, — ответил Тэнго.
Полуправда, полуложь. А что тут еще ответишь? Книга, конечно, не его, но писать-то он писал. Не объяснять же на пальцах всю ситуацию.
— На работе все хорошо?
— Слава богу.
— Извини, что сегодня все пришлось отменить. Через неделю обязательно встретимся.
— Буду ждать, — пообещал Тэнго.
— Я тоже, — сказала она.
Потом заговорила о детях. Она вообще часто рассказывала ему о своих детях, двух дочурках. У самого Тэнго ни братьев, ни сестер не было, а уж детей и подавно. Что такое дети, он представлял очень смутно. Но подругу это не смущало, и она постоянно болтала с ним о дочерях. Собеседник из Тэнго был пассивный. В любых разговорах ему больше нравилось слушать других, нежели говорить самому. Вот и подругу он слушал с искренним интересом. Старшую дочь-второклассницу, кажется, дразнят в школе, с тревогой поделилась она. Сама-то бедняжка отмалчивается, но мамы ее одноклассниц подозревают, что так оно и есть. Девочку эту Тэнго, разумеется, никогда не встречал. Только однажды мать показала ему фотографию. Почти никакого сходства.
— А за что ее могут дразнить? — спросил Тэнго.
— Иногда ее мучают приступы астмы, и она не может делать то же, что и все остальные. Наверно, за это. Девочка добрая, открытая, учится неплохо. А вот поди ж ты…
— Что-то я не пойму, — нахмурился Тэнго. — По идее, если у человека астма, его нужно защищать, а не дразнить, разве не так?
— У детей все не так просто, — вздохнула она. — Достаточно быть не таким, как все, — и ты уже изгой. Все совсем как у взрослых, но в более трагических проявлениях.
— В каких именно?
Она привела примеры. Каждый пример в отдельности, может, и не покажется особо трагичным, но когда это продолжается изо дня в день, ребенок начинает реагировать. Что-то скрывать. Отмалчиваться. Злиться и грубить на пустом месте.
— Да господи, разве тебя самого в детстве не доводили?
Тэнго напряг память.
— Пожалуй, нет… Может, что-то и было, да я как-то внимания не обращал.
— Если внимания не обращал, считай, ничего и не было. Ведь главная цель того, кто унижает, — заставить свою жертву заметить, что ее унижают. А иначе и унижения не получается.