Читать интересную книгу Бастион одиночества - Джонатан Летем

Авраам достал подгоревшие тосты и взял тонкую стопку открыток — осторожно, чуть не роняя их на пол и хмуря брови, словно прикоснулся к чему-то ветхому или сгнившему. Разложив открытки на обеденном столе, он внимательно изучил пальцы, проверяя, не остаюсь ли на них запаха или пятен. У него возникло ощущение, что открытки заражены каким-то злом и их можно избавить от пагубы, если протереть или, наоборот, чем-нибудь смазать — маслом или апельсиновым желе. Казалось, они так и просятся в помойное ведро. Но Авраам отдал их сыну.

— У тебя есть знакомые в Индиане?

Мальчик пришел завтракать уже с рюкзаком за спиной, как всегда, опаздывая. Отец и сын жили как два старика — уходили к своим будильникам, в спальни, и встречались только за завтраком. Дилан просыпался под радио, настроенное на новости. Позывные сигналы и слоган «Новости весь день» проникали сквозь стену в спальню Авраама будто из отягощенного головной болью сна. Дилан жил в тревожном мире, его нервная система, казалось, превратилась в какой-то оцепеневший механизм. Сев на стул — рюкзак уперся в спинку, — он посмотрел на открытки и залпом выпил сок из стакана.

— Первая пришла месяц назад, — сказал Авраам. — Та, на которой краб.

Авраам отметил для себя, что должен купить сыну новые ботинки. Дилан моментально превращал обувь черт знает во что, надевал и снимал, не развязывая шнурки, внутренние края подошв стирались из-за того, что он косолапил. Ортопедические ботинки так и не исправили его походку. Ему хотелось каждый день носить кеды, только кеды — они были у всех детей. Разговаривал он дерзко, и Авраам понимал, что эта дерзость порождена не чем иным, как унижением, желанием защититься, каждодневными испытаниями, школой. Авраам купил ему кеды, но настоял, чтобы Дилан продолжал носить коричневые ортопедические ботинки, которые выглядели как штиблеты пятидесятых. Два дня — кеды, три дня — ботинки, так они договорились.

Дилан молча просмотрел открытки.

— Тост подгорел. — Он взял открытку с изображением краба, покрутил в руке, прочел надпись на обороте, нахмурился и уставился на изображение — ярко-красного краба на желтокоричневом песке. Очки съехали на кончик носа, и он вернул их на место большим пальцем — ловким жестом, характерным для вечного беглеца. Ребенок таил в себе множество секретов.

— Дай-ка мне очки, — сказал Авраам.

Дилан без слов снял очки и протянул отцу. Авраам достал из выдвижного ящика маленькую отвертку и подтянул винтики, крепившие к оправе дужки. Очки были дрянь, хлипкий пластик. Авраам нахмурился, еще крепче затянул винты. Он вдруг пожалел, что не забрал подозрительные открытки в свою студию и не внес в них какие-нибудь исправления: не убрал отпечатанные на машинке буквы и не написал тонкими кисточками другой текст, менее загадочный, более наполненный смыслом, не покрасил огненно-красного краба в естественные зелено-коричневые тона. Неужели эти идиоты не знают, что краб становится красным только после варки?

Когда пять недель назад пришла первая открытка, Авраам изучал ее, наверное, целый час. Имя Дилана, адрес и послание были напечатаны на машинке. На марке красовалась копия «Любви» этого шарлатана Роберта Индианы, а текст, в котором отсутствовали заглавные буквы и знаки препинания, гласил:

краб боком бежит на западон любит травусвежую душистую травкусны русалок из тихого океанабудь молодцом когда-нибудь они приснятся и тебе

Подписи не было. Марку погасили в Блумингтоне, штат Индиана, Аврааму это ни о чем не говорило. В последующие недели пришли еще три открытки. Вторая тоже из Блумингтона, по двум другим можно было судить о перемещении отправителя на запад — в Шайенн, штат Вайоминг, потом в Финикс, штат Аризона. На всех открытках была наклеена «Любовь», текст везде отпечатан, но последние две отличались от первых проставленной под безумным текстом подписью, тоже напечатанной: «Бегущий Краб». Авраам прочитывал послания Бегущего Краба в бешенстве, от которого глупые фразы начинали плясать перед глазами. Но как бы то ни было, присылали открытки не ему.

Он повторил свой вопрос, сознавая, что пытается силой вытянуть из Дилана ответ, но не в состоянии ничего с собой поделать:

— У тебя есть знакомые в Индиане?

Дилан не ответил. Молча собрал открытки, как колоду игральных карт, и сунул в рюкзак. Наверное, решил ознакомиться с посланиями позже, в одиночестве. На лице не было удивления.

— Мне следовало отдать их тебе сразу же. Впредь так и буду поступать. Если тебе опять пришлют открытку.

Дилан взглянул на него. Очки теперь сидели на месте.

— Уже прислали. Целых две. Я получил их в субботу.

Теперь уже Авраам ничего не ответил.

Выйдя из дома и удостоверившись, что отец не выглядывает из окна гостиной, Дилан, стоя на нижней ступеньке крыльца, снял рюкзак. В нем лежали кеды — темно-синие, с красно-белыми резиновыми полосками на толстых подошвах. Если нажать на полосы пальцем, они пружинили, будто новенький сполдин. Сегодня никто не пропоет ему «Бракованный, как твои ноги? Бракованный, смотри на дорогу!». Потому что в кедах Дилан не был бракованным. Он также снял очки и засунул в рюкзак, туда, где лежали шесть открыток от Бегущего Краба — две вытащенные им из почтового ящика и четыре полученные от отца. Три из них он еще не прочитал и собирался изучить попозже. Послания казались забавными, но не имели никакого отношения к его жизни и напоминали старые телешоу, «Остров Джиллиган» или «Мистер Эд», которые ты быстро забывал, но смотрел всегда, гордясь тем, что очень редко они вызывали у тебя смех или даже улыбку.

Переобувшись в кеды, Дилан и не подумал засунуть в рюкзак ботинки. С ними не следовало приближаться к школе. Он нашел для них место на клумбе под беспорядочно разросшимися цветами Рейчел, в специально вырытом углублении. До его возвращения из школы в ботинках поселялись жуки и скапливалась разная труха. Эти безбожно старомодные ботинки напоминали о гадком прошлом, и в земле им было самое место. Их называли «таракашками», потому что они и впрямь походили на коричневых тараканов. То, что Дилану до сих пор покупали лишь такие, усугубляло его незавидное положение. Было бы здорово, если бы ботинки сами обо всем догадались, отрастили бы крылья и улетели, подобно птицам, исчезли бы, как динозавры. Или превратились в черепах и уплыли в океан. Но ничего подобного не происходило, и Дилан прятал их в земле между цветами, за которыми никто теперь не ухаживал. Под защитой листьев туфли не видели солнечного света, и им так было лучше. Если бы Бегущий Краб написала на открытке свой адрес, Дилан отправил бы ей ботинки по почте. Пусть себе с разбегу прыгают в океан. Что до Дилана, он предпочитал кеды.

Весной, когда учеба почти подошла к концу, они вновь нашли друг друга. Все произошло само собой, словно вовсе и не было шести месяцев разлуки. Мингус носил куртку защитного цвета, хотя на улице уже стояла теплынь, и бряцал провалившейся через рваные карманы за подкладку всякой всячиной. Сзади на куртке красовался тэг «ДОЗА», окруженный звездами и направленными вниз стрелами. Дилан никак не откомментировал это. В тот день он забросил рюкзак на крыльцо дома Мингуса, и они вместе зашагали по Дин-стрит — теперь на удивление пустой, забывшей о сполдине и скалли. Ребята, с которыми раньше тебе доводилось играть, теперь вращались в каких-то компаниях или состояли в группировках. Показывались на улице только Марилла и Ла-Ла, но при встречах они будто не узнавали тебя или были слишком увлечены пением: «Мне восемнадцать, и у меня есть пистолет, палец ложится на спуск, я выстрелю, в этом сомнений нет…»

Дилан и Мингус молча направились в сторону Бруклин-Хайтс: оставили позади Дин, прошли Гованус Хаузис и Уикофф-Гарденс, обогнули Корт-стрит и школу № 293. Проскочив мимо Казенного дома, они вошли в Хайте со стороны Шермерхорн-стрит. На здешних тихих, затененных улочках, застроенных старинными домами, — Ремсен-стрит, Генри, — всегда царил мир и не устраивалось бандитских разборок. В особенности на Ремсен, похожей на парк-дендрарий, — с ее аккуратными домиками, уютно устроившимися в сени деревьев. Неярко освещенные потолки гостиных сияли сквозь занавешенные окна, как сливочное масло, металлические панели на дверях и ручки тускло поблескивали, будто карнавальные украшения, номера и название улицы казались вырезанными на серебряных и золотых пластинах. Каждое крыльцо выглядело как вход в замок. Это была гордость Бруклина, о такой жизни, как здесь, Бурум-Хилл мог только мечтать. Дилан все время смотрел по сторонам, но никого не видел.

Дойдя до Монтегю-стрит, они затерялись в толпе. Было три часа дня, учащиеся школ «Пэкер», «Френдз» и Сент-Энн возвращались домой. У «Бургер Кинг» и «Баскин Роббинс» собирались шумными компаниями дети — мальчишки и девчонки, все в рубашках «Лакосте» и вельветовых брюках, замшевых куртках, завязанных на поясе. Рюкзаки вместе с флейтами и кларнетами в кожаных футлярах лежали на асфальте. Парни увлеченно флиртовали с девочками, поэтому Мингус и Дилан прошли сквозь толпу никем незамеченные, будто два рентгеновских луча.