Читать интересную книгу Гоминиды - Роберт Сойер

Глава 17

В генетической лаборатории Лаврентийского университета не было такого оборудования для извлечения дергадировавшей ДНК из старых образцов, как в лаборатории Мэри в Йоркском. Однако в данном случае оно и не требовалось. Взять клетки у Понтера из ротовой полости и извлечь из них митохондриальную ДНК — эта рутинная операция была под силу любой генетической лаборатории мира.

Мэри ввела два праймера — коротких отрезка митохондриальной ДНК, соответствующих началу последовательности, которую она идентифицировала много лет назад в образце, взятом у германского неандертальца. Потом она добавила фермент — ДНК-полимеразу, запустив полимеразную цепную реакцию, в ходе которой интересующий её участок подвергнется амплификации — будет воспроизводить себя снова и снова, каждый раз вдвое увеличиваясь в объёме. Скоро у неё будут миллионы копий этого участка для анализа.

Как сказал Рубен Монтего, лаборатория в Лаврентийском много работала по заказу полицейской судмедэкспертизы, так что здесь был запас специальной ленты для герметизации ёмкостей. Это лента использовалась для того, чтобы генетики могли без тени сомнения утверждать в суде, что содержимое ёмкости не могло быть фальсифицировано в то время, когда на неё никто не смотрел. Мэри запечатала контейнер с результатами продолжающейся полимеразной амплификации и расписалась на ленте.

Потом она воспользовалась лабораторным терминалом для того, чтобы проверить свою почту в Йоркском. За последние сутки почты пришло больше, чем за весь предшествующий месяц; многие письма были от экспертов по неандертальцам со всего мира, которые как-то прознали о том, что она в Садбери. Пришли письма из Вашингтонского, Мичиганского, Стэнфордского, Кембриджского университетов, из UCB[12], UCLA, Университета Брауна, Университета штата Нью-Йорк, из британского Музея естественной истории, французского Института четвертичной истории и геологии, её старых друзей из Rheinisches Landesmuseum и от многих других — и все спрашивали образцы неандертальской ДНК, в то же самое время отпуская по этому поводу шутки, поскольку, разумеется, такого попросту не могло было быть.

Она проигнорировала все эти письма, но посчитала необходимым написать своей аспирантке в Йоркском:

Дария,

Прошу прощения за свой поспешный отъезд, но я знаю, что вы со всем отлично справитесь. Уверена, что вы уже видели новости, и я могу сказать — да, есть реальный шанс, что этот человек действительно неандерталец. Я сейчас провожу тестирование его ДНК для окончательного подтверждения.

Я не знаю, когда смогу вернуться. Я задержусь здесь по меньшей мере ещё на несколько дней. Но я хочу вам сказать… вернее, предупредить… мне показалось, что когда я ушла с работы в пятницу, меня пытался преследовать мужчина. Будьте осторожны. Если собираетесь работать допоздна, то пусть ваш друг приезжает и встречает вас, либо звоните в службу сопровождения, чтобы вас проводили до дома.

Будьте здоровы,

МНВ

Мэри перечитала письмо несколько раз, потом нажала «Отправить».

А потом долгое время просто сидела, тупо уставившись в экран.

Да провались оно.

Провались, провались, провались.

Она не могла выбросить это из головы — даже на пять минут. Похоже, не менее половины её сегодняшних мыслей было посвящено ужасным событиям… Боже мой, неужели это было только вчера? Казалось, прошло гораздо больше времени, несмотря на то, что воспоминания о том, что он с ней сделал, были по-прежнему остры, как скальпель.

Если бы она была в Торонто, то могла бы поговорить об этом с матерью…

Но её мать — добрая католичка, и, обсуждая изнасилование, не избежать других неприятных тем. Мама беспокоилась бы о том, чтобы Мэри не забеременела, хотя ни за что не одобрила бы аборт — у Мэри был с ней горячий спор по поводу эдикта Иоанна Павла, предписавшего изнасилованным в Боснии монахиням родить в срок. Но сказать, что об этом нечего беспокоиться, потому что Мэри принимает противозачаточные таблетки, было бы ничуть не лучше. С точки зрения родителей Мэри календарный метод был единственным приемлемым способом планирования семьи — Мэри считала подлинным чудом, что у них было всего четверо детей, а не целая дюжина.

Конечно, она могла бы поговорить об этом с братьями или сестрой. Вот только… вряд ли она смогла бы говорить о таком с мужчиной — любым мужчиной. Так что Билл и Джон исключались. А её единственная сестра, Кристина, уехала в Сакраменто, а это не такая вещь, которую захочешь обсуждать по телефону.

И всё же, ей надо с кем-то поговорить. Поговорить с кем-то лично.

То есть, с кем-то отсюда.

На лабораторном столе стоял рекламный календарь Лаврентийского университета. Мэри нашла в нём карту кампуса и отыскала на ней то, что искала. Она поднялась из-за стола. Пройдя по коридору к лестничному пролёту, она перешла из 1-го Научного в Учебный корпус и прошла через то, что, как она узнала, местные студенты называют боулинговой аллеей — длинный наземный стеклянный переход между Учебным и Главным корпусами. Переход был залит светом полуденного солнца; она прошла мимо киоска с пончиками «Тим Хортонс» и несколькими стендами, посвящёнными студенческой деятельности. Наконец, на дальнем конце боулинговой аллеи она свернула налево, прошла мимо отделения связи, поднялась по лестнице и прошла по короткому коридору.

Посещение центра помощи жертвам изнасилований в Йоркском университете исключалось без вопросов; там работали в основном волонтёры, и хотя предполагалось, что они будут поддерживать конфиденциальность, искушение рассказать кому-нибудь по секрету, что насилию подвергся кто-то из преподавательского состава, могло оказаться непреодолимым. К тому же, её могли увидеть входящей туда или выходящей оттуда.

Но в Лаврентийском университете, при его скромных размерах, такой центр тоже был. Грустная истина состоит в том, что такой центр нужен в каждом университете; она слышала, что такой есть даже в Университете Орала Робертса[13]. Никто здесь не знал Мэри, её ещё не показывали по телевизору, хотя, несомненно, покажут, когда она будет представлять результаты анализа ДНК Понтера. Так что если она хочет хоть какой-нибудь анонимности, стоит поторопиться.

Дверь была открыта. Мэри вошла в маленькую приёмную.

— Здравствуйте, — сказала молодая чернокожая женщина, сидящая за столом. Она встала и вышла из-за стола к Мэри. — Входите, входите.

Мэри понимала логику её действий. Вероятно, многие женщины доходили до порога, но потом бросались наутёк, не в силах рассказать кому-то о том, что с ними произошло.

Впрочем, женщина, похоже, сообразила, что если Мэри и подверглась насилию, это произошло не только что. Одежда Мэри была в полном порядке, равно как причёска и макияж. К тому же, сюда наверняка заходят не только жертвы — люди приходят поработать волонтёрами или провести исследование, просто воспользоваться ксероксом.

— Вам сделали больно? — спросила женщина.

Больно. Да, это правильный подход. Гораздо проще признать, что тебе сделали больно, чем произнести слово на букву «и».

Мэри кивнула.

— Я обязана спросить, — сказала женщина. У неё были большие карие глаза; ноздря проколота крошечным гвоздиком с блестящим камешком. — Это случилось сегодня?

Мэри покачала головой.

Какую-то долю секунды женщина выглядела… нет, «разочарованной» было неподходящим словом, подумала Мэри, но случай, несомненно, был бы более интересным, если бы это произошло только что, если бы надо было вскрывать комплект для сбора улик, если бы…

— Вчера, — сказала Мэри, впервые заговорив. — Вчера вечером.

— Это был… кто-то знакомый?

— Нет, — сказала Мэри… но потом задумалась. По сути, она не была уверена в ответе на этот вопрос. Насильник был в лыжной маске. Это мог быть кто угодно: студент из её группы, другой преподаватель, кто-то из технического персонала, какой-нибудь подонок из Дрифтвуда[14]. Кто угодно. — Я не знаю. Он… на нём была маска.

— Я знаю, что он сделал вам больно, — сказала женщина, беря Мэри под руку и ведя вглубь офиса, — но он вас не ранил? Вам не нужен доктор? — Женщина сделала упреждающий жест. — Мы можем вызвать доктора-женщину.

Мэри снова покачала головой.

— Нет, — сказала она. — У него был… — её голос дрогнул, удивив её саму. Она начала сначала. — У него был нож, но он им не воспользовался.

— Животное, — сказала женщина.

Мэри кивнула в знак согласия.

Они вошли во внутренний офис, стены которого были выкрашены в мягкий розовый цвет. Здесь было два стула, но не было дивана — даже здесь, в этом убежище, его вид мог быть невыносим. Женщина указала Мэри на стул — простой стул с мягким сиденьем, а сама уселась на другой напротив неё, но тут же потянулась и мягко взяла Мэри за левую руку.