Так или иначе, но появление «Альбатроса» должно было вскоре сделаться достоянием газет Соединенных Штатов и послужить объяснением загадочному явлению, которое столько времени занимало, и тревожило весь мир.
Час спустя Омаха уже скрылась из виду. И вскоре не осталось сомнений, что воздушный корабль взял курс на север, оставляя в стороне русло Платт-ривер, по долине которой Тихоокеанская железная дорога следует через прерии. Это никак не могло прийтись по вкусу дядюшке Пруденту и Филу Эвансу.
– Неужели он собирается всерьез осуществить свой нелепый план и увезти нас на другую сторону земного шара? – спросил один из них.
– И к тому же против нашей воли? – подхватил другой. – Ну, Робур, берегись же! Я не такой человек, чтобы позволить делать с собой, что кому вздумается!..
– И я тоже! – подхватил Фил Эванс. – Но, поверьте, дядюшка Прудент, вам надо умерить свой пыл…
– Умерить пыл!..
– И сдержать гнев до поры до времени…
Часов в пять вечера, миновав Черные горы, поросшие елями и кедрами, «Альбатрос» летел над территорией, которую метко назвали Дикими Землями штата Небраска. Взору открылось беспорядочное нагромождение холмов цвета охры – обломков гор, которые словно рухнули на землю и при падении раскололись на множество кусков. Издали эти глыбы принимали самые причудливые очертания. То тут, то там посреди этого гигантского каменного кегельбана, казалось, поднимались руины средневековых городов с замками, фортами и башнями и развалины крепостей с бойницами и сторожевыми будками. На самом же деле Дикие Земли – всего лишь грандиозное кладбище, где белеют мириады костей допотопных толстокожих и панцирных животных и, говорят, даже ископаемых людей, занесенные в эти места какой-то неведомой геологической катастрофой в глубокой древности.
К ночи весь бассейн Платт-ривер остался позади. Теперь вплоть до самого горизонта, сильно раздвинувшегося благодаря высоте, на которой летел «Альбатрос», простиралась гладкая равнина.
Этой ночью пронзительные свистки паровозов и низкие гудки пароходов уже не нарушали покоя звездного небосклона. Порою до ушей пассажиров воздушного корабля, летевшего в то время на значительно меньшей высоте, доносилось протяжное мычание: это ревели стада бизонов, бродившие по прерии в поисках водопоя и пастбищ. А когда они замолкали, слышался хруст травы под их копытами, напоминавший глухой рокот волн; и на этом фоне отчетливо выделялся непрерывный, вибрирующий звук винтов «Альбатроса».
Время от времени внизу раздавался вой волка или лисицы, крик дикой кошки да завывание койота, этого canis latrans[12], чье латинское название вполне оправдывается его звонким лаем.
Ночной воздух был напоен острым запахом мяты, шалфея и полыни, перемешанным с сильным ароматом хвойных деревьев.
Наконец, чтобы перечислить все звуки, доносившиеся с земли, надо упомянуть и о зловещем вое, который издавал уже не койот: то был крик краснокожего, и ни один житель прерий не спутал бы его с голосами хищников.
На следующее утро, 15 июня, часов в пять, Фил Эванс вышел на палубу из своей каюты, надеясь, что ему, наконец, посчастливится встретить Робура.
Желая узнать, почему инженер не показывался накануне, он обратился к боцману Тому Тэрнеру.
То был англичанин лет сорока пяти, могучего сложения, коренастый, широкоплечий, с непомерно крупной головой: такие некрасивые головы любил рисовать Гогарт, запечатлевший своей кистью эту характерную особенность представителей англосаксонской расы. Пусть читатель внимательно вглядится в четвертую гравюру, помещенную в «Harlots Progress», и он не только обнаружит там голову Тома Тэрнера на плечах у тюремщика, но и убедится, что лицо его отнюдь не производит приятного впечатления.
– Увидим ли мы сегодня инженера Робура? – спросил Фил Эванс.
– Не знаю, – ответил Том Тэрнер.
– Я не спрашиваю вас, отлучился, ли он…
– Возможно.
– Ни когда он возвратится…
– Как только закончит свои дела?
Сказав это, Том Тэрнер вошел в рубку.
Пришлось удовольствоваться этим ответом, в котором не было ничего утешительного, ибо, сверившись с буссолью, Фил Эванс установил, что «Альбатрос» продолжает двигаться на северо-запад.
Как непохож был пейзаж, возникший теперь перед глазами пассажиров воздушного корабля, на оставленную накануне бесплодную территорию Диких Земель!
Удалившись на тысячу километров от Омахи, «Альбатрос» летел над местностью, которую Фил Эванс не мог узнать по той причине, что никогда здесь не бывал. Немногочисленные форты, воздвигнутые для того, чтобы сдерживать индейцев, высились на холмах, расчерченных правильными геометрическими линиями палисадов, которыми были обнесены строения. Деревни редко попадались в этом малонаселенном крае, столь непохожем на золотоносные земли Колорадо, расположенные несколькими градусами южнее.
Вдалеке, пока еще очень смутно, начали вырисовываться очертания горной цепи; лучи встающего солнца окрашивали ее вершины в розовые тона.
Это были Скалистые горы.
В то утро дядюшка Прудент и Фил Эванс сразу же почувствовали резкий холод. Однако понижение температуры не объяснялось переменой погоды: солнце по-прежнему заливало небо ослепительным светом.
– Как видно, «Альбатрос» поднялся в верхние слои атмосферы, – заметил Фил Эванс.
И в самом деле, барометр, висевший на наружной стене центральной рубки, упал до пятисот сорока миллиметров, что соответствовало примерно высоте в три тысячи метров. Необходимость вести воздушный корабль на такой значительной высоте была вызвана горным рельефом местности.
Впрочем, часом раньше он, вероятно, летел на высоте не меньше четырех тысяч метров, ибо оставил за собой горные вершины, покрытые вечными снегами.
Ничто не могло помочь дядюшке Пруденту и его спутнику определить, что это был за край. Ночью «Альбатрос», летевший с большой скоростью, мог отклониться к северу или к югу, и этого было достаточно, чтобы сбить их с толку.
И все же, обсудив различные, более или менее правдоподобные гипотезы, они остановились на следующей: лежавшая под ними местность, окруженная со всех сторон горами, была, должно быть, той областью, которую конгресс в марте 1872 года провозгласил Национальным парком Соединенных Штатов.
«Альбатрос» и в самом деле летел над этим единственным в своем роде краем. Он вполне заслуживал имени парка, но парка, где вместо холмов были горы, вместо прудов – озера, вместо ручьев – реки, вместо лабиринтов – горные цирки, а вместо фонтанов – гейзеры необыкновенной силы.