Читать интересную книгу Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник) - Жорж Сименон

Женщину убили ради денег? Маловероятно. Какие деньги у дешевой проститутки!

Возможно, это был какой-то старик, пораженный безумием, или незнакомец из другого района, один из тех сумасшедших, кто, предчувствуя приближение обострения, повторяющегося через равные интервалы времени, четко знает, что ему делать, и принимает все меры предосторожности, о которых другие преступники даже не помышляют?

Мы даже представить себе не можем, сколько в городе таких сумасшедших. В каждой столице мира есть свои маньяки, они наносят удар внезапно, а затем вновь на протяжении долгого времени ведут размеренную, ничем не примечательную жизнь.

Это могут быть весьма респектабельные мужчины, отцы семейства, образцовые служащие.

Никто не знает, как они выглядят, и когда мы случайно арестовываем одного из таких убийц, мы почти никогда не можем предъявить ему убедительное обвинение.

Мы располагаем достаточно точными статистическими данными по разным типам преступлений.

За исключением одного.

Отравление.

В данном случае любые приблизительные цифры неизбежно будут неверными: или завышенными, или заниженными.

Каждые три месяца или каждые полгода в Париже или в провинции, в основном в провинции, в маленьком городке или в деревне врач немного внимательнее, чем обычно, осматривает тело умершего и неожиданно обнаруживает интригующие симптомы.

Я употребил слово «неожиданно», потому что чаще всего это один из его пациентов, за чьей болезнью врач наблюдал уже давно. И вот больной внезапно умирает в своей постели, в лоне семьи, которая выказывает горе, подобающее случаю.

Родственники даже слышать не желают об аутопсии. Врач решается на вскрытие лишь в том случае, если его подозрения достаточно обоснованны.

Или же через несколько недель после похорон в полицию приходит анонимное письмо, в котором излагаются совершенно невероятные на первый взгляд детали.

Я описываю все это так подробно с целью донести до читателя, что только при условии стечения всевозможных обстоятельств можно начать следствие по делу об отравлении. Слишком сложны административные формальности.

Обычно речь идет об охваченной нетерпением жене фермера, которая уже долгие годы ждет смерти супруга, чтобы счастливо зажить с кем-то из работников.

Она просто помогает природе, как напрямик заявляют некоторые из подобных особ.

Иногда, но реже, отравителем становится мужчина, который таким образом избавляется от больной супруги, мертвым грузом повисшей на его шее.

Разоблачить преступника помогает случай. Но как часто случай не срабатывает? Этого мы не знаем и можем только выдвигать гипотезы. В нашем ведомстве, как и в ведомстве на улице Соссэ, многие полагают, что среди убийств, особенно убийств не раскрытых, отравления занимают первое место.

Конечно, есть и другие преступления, которые интересуют писателей и так называемых психологов, но они настолько редки, что составляют лишь малую толику нашей работы.

Но именно о таких злодеяниях узнает публика. Именно о них рассказывал и, я думаю, продолжит рассказывать в своих произведениях Сименон.

Я говорю о преступлениях, совершенных в социальных кругах, где их меньше всего можно было ожидать, и представляющих собой словно бы следствие долгого и незаметного брожения.

Некая улица, чистенькая, зажиточная – улица Парижа или иного города. Люди, у которых есть уютный дом, благополучная семья, достойная уважения профессия.

В принципе, мы не должны были бы даже переступать порог их дома. Зачастую это такой круг, куда нас допускают с великим трудом, где мы неуместны и поэтому чувствуем себя там весьма неуютно.

Но вот здесь кто-то умирает насильственной смертью, и мы тут как тут, звоним в дверь и видим перед собой непроницаемые лица – семью, каждый член которой, кажется, имеет свою тайну.

И в таких случаях не поможет весь опыт, приобретенный за долгие годы дежурств на улицах, вокзалах, в меблированных комнатах. Не поможет и то безотчетное уважение, которые испытывают к представителям власти, к полиции обычные люди.

Никто не боится, что его выдворят за границу. Никого нельзя увезти в кабинет на набережной Орфевр и подвергнуть многочасовому, неспешному допросу.

Перед нами стоят те самые здравомыслящие люди, которые при других обстоятельствах спросили бы нас:

– Неужели вам не противно?

Как раз у них нам и становится противно. Правда, не сразу. И не всегда. Так как расследование дела может затянуться и даже потребовать определенного мужества.

Всегда может раздаться телефонный звонок от министра, депутата или любого другого влиятельного деятеля, который предпримет попытку прекратить следствие.

Но вот понемногу внешний глянец респектабельности начинает трескаться и на поверхность всплывают более или менее отвратительные фамильные тайны, которые семейство решило скрыть от нас и которые необходимо вытащить на свет, не обращая внимания на мятежи и угрозы.

Иногда их бывает пять или шесть человек, и все они дружно лгут по тому или иному пункту, при этом стараясь исподтишка потопить остальных.

Сименон часто описывает меня как брюзгу, человека тяжелого, недовольного всем и вся, который смотрит на людей исподлобья и чьи вопросы порой звучат, как злобный лай.

Да, он видел меня таким, когда я расследовал так называемые «любительские» преступления, которые в конечном итоге всегда оказывались преступлениями, совершенными из корысти.

Нет, на них шли не из-за острой потребности в деньгах. Вернее, не из-за сиюминутной необходимости в деньгах, которая, как я уже говорил, толкала на преступление юных головорезов, убивающих старых женщин.

Речь идет о более сложных, «долгосрочных» интересах, которые заботливо прячутся за фасадами добропорядочности. Часто преступление зреет годами, подготавливается чередой нечистоплотных делишек и темных махинаций.

Когда ты наконец прижимаешь таких людей к стенке и добиваешься признания, состоящего из весьма гнусных откровений, виновный испытывает панический ужас главным образом перед вероятными последствиями.

– Это невозможно, подумайте сами, разве допустимо смешивать с грязью нашу семью? Должен быть какой-то выход.

Увы, часто этот выход находится. Некоторые респектабельные граждане, которые должны были бы отправиться из моего кабинета прямиком в камеру тюрьмы Санте, неожиданно куда-то исчезают. И все потому, что существуют некие влиятельные силы, которым не может противостоять ни инспектор, ни даже комиссар полиции.

– Неужели вам не противно?

Мне никогда не бывало противно, когда я, будучи простым инспектором, дни и ночи напролет карабкался по лестницам грязных, перенаселенных домов с меблированными комнатами, где за каждой дверью таилась нищета или драма.

Слово «противно» не соответствовало и тем чувствам, которые я испытывал, глядя на тысячи и тысячи профессиональных преступников, прошедших через мой кабинет.

Они разыгрывали свою партию и проиграли. Каждый из них старался выглядеть честным игроком, а некоторые, приговоренные к долгому заключению, просили меня навестить их в тюрьме, где мы порой болтали как добрые друзья.

Я также могу вспомнить о тех, кто умолял меня присутствовать при их казни, и именно ко мне был обращен их последний взгляд.

– Я буду держаться молодцом, вот увидите!

Они старались изо всех сил. Не у всех получалось. Частенько я уносил в кармане их прощальные письма, которые я брался передать адресату, порой добавляя несколько слов от себя.

Когда я возвращался домой, моей жене стоило только взглянуть на меня, чтобы тотчас понять, что произошло. И не задавать вопросов.

Что касается других преступников, о которых я предпочитаю не распространяться, мадам Мегрэ также всегда догадывалась о причине моего дурного настроения просто по тому, как я возвращался домой, как садился за стол, как наполнял свою тарелку, и она никогда не настаивала на откровениях.

Все это еще раз доказывает, что она не была предназначена для дорожного ведомства!

Глава 7

В которой описывается утро, звонкое, как сигнал кавалерийской трубы, и молодой человек, который уже не был худым, но еще не стал слишком толстым

Даже сегодня я все еще помню пьянящий вкус и солнечные краски того далекого утра. Дело было в марте. Весна выдалась ранней. У меня уже сформировалась привычка ходить пешком каждый раз, когда выпадала возможность, от бульвара Ришар-Ленуар до набережной Орфевр.

В тот день у меня не было никаких дел вне нашего ведомства и, сидя в одном из самых темных кабинетов всего Дворца правосудия, я занимался классификацией карточек иммигрантов, проживающих в меблированных комнатах. Кабинет располагался на первом этаже, и я оставил приоткрытой небольшую дверь, ведущую во внутренний двор.