бедных, глупых или… у мелких буржуа… как я, например.
— Следовательно, вы строго бы осудили многих женщин известного круга? Но за что вы могли бы упрекнуть этих бедняжек?
— За их скуку.
— А кто вам сказал, что они скучают?
— Их бесплодная, суровая добродетель, а чаще их выбор любовников.
— Вот как? Есть такие, которые имеют любовников?
— Иногда это очевидно.
— Что же вы, милостивый государь, думаете о любви?
— О какой любви?
— Разве несколько родов любви?
— Тысяча! Но мы ограничимся, если желаете, только тем чувством, которое в вашем обществе принято называть любовью. Оно заключается в том, что мужчина из общества своим более или менее долгим ухаживанием за светской женщиной компрометирует ее изо всех сил и, наконец, торжествует над ее добродетелью, как другие торжествовали или восторжествуют.
— Картина не особенно лестная. Но пусть так. Что же вы думаете о такой любви?
— Чтобы быть верной принципу, из которого она исходит, подобная любовь должна находить удовольствие в непостоянстве.
— А как же быть с сердцем? Что за любовь без сердца?
— Говорить о сердце в подобных связях — ошибка. Эта любовь не знает огорчений.
— Но что же остается? Как жить без сердца?
— Остается самая неоспоримая вещь в мире, наслаждения чувств и ума.
— Да, если имеется ум.
— Да, только умные люди способны любить так, как я говорю.
— Чем же сердце могло бы вредить этому сорту любви?
— Ах, сударыня, когда в такие связи замешивается сердце, то оно есть не что иное, как ревность их к настоящему, или к прошедшему, или к будущему; деспотизм, который предъявляют или терпят; горькое чувство, что к тебе охладели или ты сам охладел; однообразие, строгая супружеская верность, приложенная к веселенькой встрече, основанной на взаимном развращении. Вот что такое сердце в подобных связях!
— Но в свете встречается любовь, которая длится годами.
— Ее не существует.
— Подите, вы смеетесь. Бывает, что любят год, два года, десять лет.
— Десять лет — это слишком много. Не согласен. А что бывает в конце десяти лет? Усталость и отвращение. Чтобы избежать их, не лучше ли прибегнуть к взаимной неверности?
— Не лучше: в память того, что в продолжение десяти лет любили друг друга.
— Этого не бывает.
— Что вы, милостивый государь!
— Сударыня, если вы мне скажете, что любовники так долго выносят друг друга по привычке, из-за удобства, или желания соблюсти приличия, или по другим соображениям, иногда очень постыдным, — я соглашусь с вами. Но обыкновенно возлюбленный сто раз изменяет своей даме, она подражает ему, и оба влачат самую глупую, смешную жизнь. Я говорю о старых незаконных связях, которые так часты в вашем обществе. Любовь уже обветшала, завяла, и люди только по внешности выказывают верность. Верность можно требовать лишь в честном браке. Светские любовники до такой степени выставляют на вид свои отношения, что мало-мальски гостеприимная хозяйка никогда не пригласит одного без другого. Жалкие, неумелые люди! Лишают себя того, что, может быть, самое приятное, пикантное в любви подобного сорта, — именно тайны!
— Вы хвалите скромность? Странно. Она противоречит страшной легкости нравов, которую вы проповедуете.
— Ошибаетесь, сударыня. Я проповедую свободу легкой любви. Но никто больше меня не преклоняется, не восхищается супружеской любовью и верностью.
— Вы преклоняетесь перед нею? И это серьезно?
— Очень серьезно.
— Вы шутите?
— Нисколько. Я преклоняюсь перед верностью, потому что она настолько же почтенна, насколько трудна. Неизменно нежные и верные супруги представляются мне совершенным и логичным явлением, как логичны любовники, жаждущие перемены и новых наслаждений. Непостоянство — право вторых, как постоянство — обязанность первых. И они имеют силу для исполнения суровой обязанности, мужество для сопротивления тысяче увлечений и соблазнов. А ведь исполнение всякой обязанности — славная и доблестная вещь.
Незнакомец проговорил это вполне серьезно и искренно, и герцогиня не могла не воскликнуть:
— Как? Это вы, вы так говорите?
— Я говорю так, потому что сердце мое полно еще нежного волнения. Нынче вечером я был у одного из друзей детства и видел образчик редкой и прелестной любви между супругами.
— Где же вы открыли эти супружеские перлы?
— Не в знатном семействе; хотя там, благодаря богатству, можно бы найти тысячу способов украсить, опоэтизировать подобную любовь, где роскошная жизнь и развлечения могли бы продлить ее. Нет, сударыня, мой друг и его жена люди с очень ограниченными средствами; они торговцы, и вследствие своего занятия им приходится постоянно бывать вместе. Жена занимается хозяйством и воспитанием ребенка; она всегда мила и, что главное в супружестве, всегда желанна для мужа. Они слишком мало образованны, чтобы искать развлечения в литературе и искусствах; им приходится вести жизнь с глазу на глаз, и все же они не одни: с ними их любовь. И я говорю вам, сударыня, как она меня тронула: она так горяча, наивна, так искренно довольна собою, что не нуждается ни в каких благах.
По голосу незнакомца было слышно, что он растроган, и это делало его еще симпатичней; герцогиня также почувствовала себя взволнованной. Ее удивляло противоречие в незнакомце: то он нагло отрицал все, над всем издевался, то вдруг показал себя способным к деликатным и возвышенным чувствам. Ее размышления были прерваны совершенно неожиданно.
XIII
Читатель помнит, что незнакомец оставил дверь ложи полуоткрытой. Вдруг в коридоре поднялся шум, какая-то ссора. Герцогиня и молодой человек невольно обернулись. Две маски грубо перебранивались между собой. Среди столпившейся вокруг них публики герцогиня де Бопертюи по лентам на пелеринах заметила своего отца и баронессу де Роберсак. Вдруг она увидела, что князь де Морсен быстро выпустил руку баронессы, как бы желая принять участие в споре. Баронесса напрасно старалась удержать его, говоря вполголоса: «Ради Бога, не вмешивайтесь!» Герцогиня, зная крайнюю сдержанность своего отца, удивилась, какая причина могла побудить его изменить своим привычкам и приличию, к которому обязывали его возраст и положение. Но он тотчас же вернулся к баронессе, потерявшей его из виду лишь на несколько секунд, предложил ей руку, и они двинулись дальше по коридору вместе с толпой, потому что ссора прекратилась. Показалось ли герцогине или вследствие ее близорукости, но она заметила, что, воротившись к баронессе, князь стал вдруг меньше ростом. Она ненадолго остановилась на этой мысли, приняла прежнюю позу и взглянула на незнакомца. Он улыбнулся и сказал:
— Вероятно, сцена ревности. Маска возбуждает страсти, которые скрываются под ней.
— Но это возбуждение страстен неизвестно, конечно, в образцовом буржуазном супружестве, о котором вы только что рассказывали мне, — заметила герцогиня с иронией. — Эта достойная пара никогда не