– Как же, понимаю, – с насмешкой ответил молодой герцог. – Нам не по нраву вести бой в темноте, не так ли? – и он сделал шаг вперед с поднятой шпагой. Лагардеру волей неволей пришлось отскочить назад и обнажить оружие.
– Только выслушайте!
– Чтобы вы снова оскорбляли мадемуазель де Келюс? – голос герцога дрожал от гнева.
– Нет же, нет. Клянусь. Я должен вам сказать. Ах ты дьявол! – Он прервал сам себя отбивая первую атаку Невера. – Осторожнее же!
Услышав эти слова и решив, что шевалье над ним потешается, разъяренный Невер со всем пылом ринулся на противника и стал ему наносить удар за ударом с той ловкостью, которая успела прославить клинок герцога во всей Франции. Парижанин, впечатав ноги в землю, искусно отбивая все атаки, но не переходил в контрнаступление. Немного спустя шевалье все – таки пришлось отступать; при этом, парируя удары Невера: отбивая его шпагу то вправо, то влево, с каждым звоном клинков он неустанно повторял:
– Послушайте же! Послушайте! Послушайте!
– Нет! Нет! Нет!
Отвечал Невер и каждое свое слово сопровождал новой стремительной эстокадой. Вынужденный отступать, парижанин оказался прижатым спиной к стене. В его висках и ушах неистово пульсировала кровь. Еще бы! Столько времени только лишь отбиваться и ни разу не позволить себе нанести нападающий удар. Это истинный героизм.
– Выслушайте же! – прокричал он в последний раз.
– Нет! – был ответ Невера.
– Вы же видите, что мне больше некуда отступать! – воззвал к противнику Лагардер с отчаянием, которое могло показаться комичным.
– Тем лучше! – неумолимо стоял на своем Невер.
– Черт вас подери! – от безрезультатных увещеваний голос шевалье охрип, терпение иссякло. – Неужели вам нужно обязательно раскроить череп, чтобы вы не убили собственного ребенка?!
Невер застыл, словно пораженный молнией. Его шпага упала на землю.
– Что? Что вы сказали? Мой ребенок? У вас на руках моя дочь?
Лагардер поверх укутавшей дитя пелерины обернул еще полу своего плаща. Весь этот бесценный сверток Невер принял за обыкновенный тряпичный щит, (прием, которым в боевых схватках пользуются многие мастера шпаги). Он вспомнил о страшных ударах, с которыми только что бросался на шевалье, и его кровь застыла в жилах от ужаса, который мог бы произойти, благодаря его же, (Невера), клинку.
– Шевалье, – произнес он, наконец. – Вы безумец. Как я и многие другие. Честь и мужество порой лишают нас рассудка. Если бы кто-то мне сказал, что вы продались маркизу де Келюсу, я бы не поверил.
– Очень признателен, – ответил парижанин, дыша как лошадь, только что завоевавшая первый приз на скачках. – Какой град ударов! Вы просто мельница для серийного производства блистательных фехтовальных эстокад, мсьё герцог!
– Дайте мне мою дочь.
Невер хотел сам развернуть окутавший дитя плащ Лагардера. Но тот, аккуратно отстраняя его руку, сказал:
– Осторожно! Иначе вы ее разбудите.
– Говорите же, расскажите, наконец, как все произошло, как у вас оказался мой ребенок.
– Надо же? Только что вы не давали мне и слова сказать, а теперь, вижу, готовы меня слушать сколько угодно. Сейчас, сейчас разверну. Так, молодой отец, берите ее. Аккуратно, аккуратно. Двумя руками. Теперь можете ее поцеловать. Только очень осторожно.
Невер, как завороженный беспрекословно следовал советам Лагардера.
– Приходилось вам когда-нибудь в фехтовальном зале наблюдать подобный поединок? – как-то совсем по – ребячески хвалился Лагардер. – Отразить атаку самого Невера, разгневанного Невера, ухитриться не нанести ни одного ответного удара и при этом укачивать младенца, который во время боя даже не проснулся!
– Прошу вас, ради всего святого! – с мольбой произнес герцог.
– Но согласитесь хотя бы с тем, что уход за ребенком трудная работа. Посмотрите. Видите, с меня льет в три ручья. Хорошо. Пока что хватит поцелуев. Давайте – ка мне ее опять. Я заверну ее в плащ. Ничего. Мы уже с ней подружились. Ваша малышка и я. Могу побиться об заклад в сто пистолей и, клянусь, не проиграю, что, проснувшись, она мне улыбнется.
Сняв плащ, Лагардер укутал в него спящего младенца с такой заботой, которой могла бы позавидовать любая кормящая мать, и бережно уложил под мостом на сено.
– Мой герцог, – продолжал он, снова взяв серьезный тон. – Что бы ни случилось, я готов положить жизнь за вашу дочь. Хочу надеяться, что это может искупить мою вину, за то, что по недоумению я легкомысленно отзывался о ее матери, которая на самом деле прекрасная, благородная женщина и верная супруга.
– Вы разрываете мне сердце, – простонал Невер. – Вы видели Аврору?
– Видел.
– Где?
– Здесь, у этого окна.
– И она вам отдала ребенка?
– Она думала, что отдает его вам.
– Ничего не понимаю.
– Ах, милый герцог. Здесь происходят более, чем странные вещи. Вы не зря прибыли сюда в боевом настроении. Боюсь, у вас сейчас будет повод его проявить на всю катушку.
– Что, на меня кто-то хочет напасть? – удивился Невер.
Парижанин опустился и приложил ухо к земле:
– Думаю, они скоро появятся.
– О наемниках солдафонах, которым заплатили за то, что они вас убьют, – и шевалье в нескольких словах передал герцогу подслушанный им разговор мсьё де Пейроля с неизвестным, появление в окне Авроры и все, что успело произойти потом. Невер слушал в величайшем изумлении.
– К тому же сегодня Пейроль и его шеф обещали мне пятьдесят пистолей за услугу, которую, знаю точно, я не исполню.
– Этот Пейроль, – задумчиво произнес Невер, будто обращаясь к самому себе, – доверенное лицо Филиппа де Гонзаго, моего кузена, моего лучшего друга. Он сейчас должен находиться в замке, чтобы мне помогать.
– Не имел чести встречаться с мсьё принцем де Гонзаго, – ответил Лагардер, – поэтому не знаю, был ли это он; – я говорю о том господине, которого Пейроль называл «монсиньор».
– Он? Да вы что? – воскликнул Невер. – Это невозможно! Пейроль действительно хитрая лиса. На нем давно пробы негде ставить. Я могу допустить, что его подкупил Келюс Засов.
Лагардер полой камзола натирал клинок.
– Это был не Келюс, можете не сомневаться, – убежденно произнес он. – Это был молодой человек. Но не будем терять времени на пустые домыслы. Кем бы ни был этот подлец, он решительный малый и все продумал в деталях. Он даже знает ваше тайное слово. Благодаря ему я ввел в заблуждение Аврору де Келюс. Вам можно позавидовать. Как эта женщина вас любит! Поверьте, в раскаянии за мое прежнее неуместное на ее счет бахвальство я теперь готов целовать землю, по которой она ступает… все ли я вам сказал? Ага, вот еще одна важная вещь. Под пелериной, в которую завернута девочка, есть запечатанный пакет. В нем листки из регистрационной книги, где помечено имя и дата рождения ребенка, а также акт вашего бракосочетания с мадемуазель Авророй. Так, так, моя серебряная, моя золотая, моя бесценная подружка, – говорил он, обращаясь словно к живой, к своей шпаге, которая теперь натертая войлоком камзола шевалье переливалась призрачными отблесками лампады. – Мы с тобой сегодня уже достаточно поваляли дурака. Наст пора приняться за настоящее дело. Ты уж постарайся, не подведи меня.