Затем он взглянул на стенные часы, стрелки которых напоминали полусонной компании, что пора, наконец, расходиться.
Инспекторский поезд генерала стоял на самом вокзале, и генерал пригласил господ офицеров к себе салон-вагон.
Комендант станции вздохнул. Генерал и не подумал заплатить за бифштекс и бутылку вина, и коменданту опять приходилось платить за них из своего кармана. Такие визиты делались по нескольку раз в день. Чтобь оплатить их, комендант загнал уже два вагона прессованного сена, которые он приказал перевести на за пасный путь и продал фирме «Левенштейн и К°, военные поставщики». Потом казна снова купила эти два вагона от «Левенштейн и К°», но комендант оставил их стоять на том же запасном пути. Почем знать, может быть, их еще раз придется продать той же фирме! Зато все военные инспектора, посещавшие эту главную станцию в Пеште, в один голос уверяли, что там у коменданта… хорошо едят и пьют!
Утром эшелон все еще стоял на станции. Протрубили зорю, и солдаты вышли со своими бачками умываться. Генерал еще не уехал и лично осматривал отхожие места, куда, согласно суточному приказу по батальону, людей водили по отделениям под командой отдельных начальников, чтобы доставить удовольствие господину генерал-майору.
А чтобы доставить удовольствие и подпоручику Дубу, капитан Сагнер назначил его на этот день дежурным.
Итак, подпоручик Дуб нес дежурство возле отхожих мест.
Низенькая, но обширная мужская уборная у воинской платформы, с двумя рядами ровиков, могла вместить одновременно два отделения.
Солдаты садились на корточки над вырытыми ровиками, один возле другого, словно ласточки на телеграфных проводах перед осенним отлетом в жаркие страны.
У всех выглядывали голые ляжки из спущенных брюк, и у всех болтались на шее ремни, словно каждый собирался вот-вот повеситься и ждал только соответствующей команды. В этом, действительно, чувствовалась железная воинская дисциплина и организованность.
На левом фланге сидел Швейк, попавший сюда совершенно случайно; он с интересом читал обрывок страницы бог знает какими судьбами занесенного сюда романа Ружены Ясенской[23].
Оторвав глаза от бумаги, он невольно взглянул в сторону выхода из уборной и обомлел от удивления: там стоял в полной парадной форме вчерашний генерал-майор со своим адъютантом, а рядом с ним подпоручик Дуб, что-то усердно ему объяснявший.
Швейк оглянулся кругом. Все преспокойно остались сидеть, и только отделенные замерли, так сказать, без движения.
Швейк проникся серьезностью момента.
Он вскочил, как был, со спущенными, штанами и с ремнем вокруг шеи, успев использовать в последнюю минуту свой обрывок бумаги, и гаркнул: — Отставь! Стройся! Смирно! Глаза напраа-во!
И взял под козырек.
Два отделения со спущенными штанами и с ремнями вокруг шеи поднялись над ровиками.
Генерал-майор приветливо улыбнулся и скомандовал:
— Вольно! Продолжай!
Унтер-офицер Малек подал своему отделению хороший пример и тотчас же принял прежнее положение. Только Швейк стоял и продолжал держать под козырек, так как с одной стороны к нему приближался грозный подпоручик Дуб. а с другой — приветливо улыбавшийся генерал-майор.
— Я видел вас сегодня ночью, — промолвил генерал, заметив комическое положение Швейка.
— Виноват, господин генерал-майор, — обратился к генералу взволнованный подпоручик Дуб, — разрешите доложить, что этот человек — слабоумный и известен как идиот, как заведомый дурак.
— Что вы за чушь несете, господин подпоручик! — накинулся вдруг на него генерал и нарочито громко заявил: — Как раз наоборот! Нижний чин, который знает, что надо делать при виде начальника, и унтер-офицер, который его как будто не замечает и даже игнорирует! Совсем, как это бывает во время боя — простой рядовой в минуту опасности принимает на себя командование! А ведь как раз господину подпоручику Дубу самому следовало бы скомандовать то, что скомандовал этот простой солдат: «Отставь! Стройся! Смирно! Глаза напраа-во!»
— А ты уже облегчился?.. — спросил Швейка генерал-майор.
— Так точно, господин генерал-майор, все в порядке.
— Значит, ты того… кончил?
— Так точно, господин генерал-майор, кончил.
— Ну, так становись опять во фронт.
Так как генерал произнес слово «во фронт» немного громче, ближайшие к ним люди снова стали подыматься над ровиками.
Однако, генерал дружески махнул рукой и сказал ласковым отеческим тоном:
— Да нет же, вольно, вольно, ребята! Продолжайте свое дело!
Швейк стоял теперь в полном параде перед генерал-майором, и тот обратился к нему с краткой речью по-немецки:
— Чинопочитание, знание уставов и находчивость — это все, что требуется на военной службе. А если к этому прибавить храбрость, то нет такого врага, которого нам пришлось бы бояться.
Затем, толкнув Швейка пальцем в живот, он обратился к подпоручику Дубу:
— Запишите: этого человека по прибытии на фронт немедленно произвести в следующий чин и при первом же случае представить к бронзовой медали за точное исполнение службы и знание… ну, вы сами знаете, что я хочу сказать… Можете итти!
Генерал-майор удалился, а подпоручик Дуб гаркнул так, чтобы тот его слышал:
— Первое отделение — кончай! Стройся! Ряды — вздвой!.. Второе отделение…
Тем временем Швейк вышел вон, и, проходя мимо подпоручика Дуба, отдал ему честь, как полагается, но подпоручик все же крикнул: «Отставить! Еще раз!»
Швейку пришлось еще раз взять под козырек, а потом на него снова посыпались фразы: «Вы меня знаете?.. А я вам говорю, что вы меня еще не знаете. Вы меня еще знаете только с хорошей стороны, но узнаете меня и с худой стороны. Вы у меня еще наплачетесь...»
Наконец, Швейк добрался до своего вагона, припоминая, что в те времена, когда он еще был на действительной службе, у них в Карлине был один подпоручик, некто Худавый, который говорил им, когда сердился: «Ребята, заметьте себе, что я отношусь к вам по-свински и останусь такой же свиньей, пока вы будете у меня в роте».
Когда Швейк проходил мимо штабного вагона, поручик Лукаш велел ему передать Балоуиу, чтобы тот поскорее принес ему кофе и не забыл хорошены закрыть банку со сгущенным молоком, чтобы оно не испортилось. Балоун варил кофе для своего поручика на маленькой спиртовке в вагоне у старшего писар Ванека. Когда Швейк передал ему приказание поручика Лукаша, он заметил, что весь вагон в его отсутствие уже принялся пить кофе.
Банки сгущенного молока поручика Лукаша был уже наполовину пусты, а Балоун, пивший кофе с блюдечка, ковырял ложкой в банке сгущенного молок чтобы подбелить еще немного свой кофе.
Повар-оккультист Юрайда и старший писарь Ванек уверяли друг друга, что банка сгущенного молока поручика Лукаша будет ему возмещена при получени первой же партии сгущенного молока.
Швейку также был предложен кофе, но он отказался и сказал Балоуну:
— Только что получен приказ по армии, чтобы в двадцать четыре часа повесить всех денщиков, котеры украли у своего барина сгущенное молоко или кофе. Господин поручик велел мне передать это тебе, oн желает, чтобы ты немедленно принес ему кофе.
Перепуганный Балоун выхватил из рук телеграфиста Ходынского порцию кофе, которую он только что сам налил ему, подогрел ее немного на спиртовке, подбавил сгущенного молока и со всех ног бросился в штабной вагон.
Выкатив от усердия глаза, он подал поручику Лукашу кофе, причем его неотступно преследовала мысль что поручик по его глазам должен догадаться, что oн сделал со сгущенным кофе и молоком.
— Так что я немножко задержался, — заикаясь, промолвил Балоун, — потому что я не сразу мог их от крыть.
— Говори уж прямо —ты, верно, пролил сгущенное молоко? — спросил поручик Лукаш, отпив глоток кофе. — Или чего доброго, ты жрал его ложкой точно суп? А ты знаешь, что тебе за это будет?
— Так что у меня трое детей, господин поручик! Пожалейте! — захныкал Балоун.
— Ну, берегись же, Балоун. Я в последний раз предупреждаю тебя и советую бросить твои повадки. Разве тебе Швейк ничего не говорил?
— Говорил, что меня повесят в двадцать четыре часа, — ответил Балоун, трясясь всем телом, как в лихорадке.
— Да перестань ты трястись, дурачина, — с улыбкой сказал поручик Лукаш, — и постарайся лучше исправиться. Выкинь ты эти мысли об еде из твоей глупой башки и скажи Швейку, чтоб он поискал на вокзале или поблизости чего-нибудь вкусненького поесть. Дай ему вот эту десятку. Тебя я не посылаю, ты пойдешь тогда, когда нажрешься доотвалу… А между прочим, не съел ли ты мою коробку сардин? Нет, говоришь? А ну-ка, принеси-ка мне eel
Балоун передал Швейку, что господин поручик посылает ему десятку, чтобы он, Швейк, разыскал на вокзале что-нибудь вкусное поесть; потом он со вздохом вытащил из чемодана поручика Лукаша коробку сардин и с тяжелым сердцем понес ее своему барину.