— У Аниты будет инфаркт.
— Посмотрим! Потом я потребую созвать семейный совет и поставлю вопрос о немедленной выплате Эллен семейного пая — по всем правилам, с сохранением процентов. Это, конечно, опять-таки жутко разозлит Аниту.
— Наверное. И толку в этом не будет никакого — голосования тебе не выиграть. Мардж, Мардж, зачем тебе это? Все и так уже плохо — хуже некуда.
— Может быть. Только мне кажется, что все вы — а может, только я одна — ждете не дождетесь, когда кто-нибудь положит конец тирании Аниты. По крайней мере, я посмотрю, как пойдет голосование. Вик, по тому контракту, что я подписала, я уже выплатила не меньше семидесяти тысяч новозеландских долларов семье, а мне было сказано, что причина выплаты семейного пая — обеспечение будущего каждого из наших детей, покидающих семью. Я не возражала — я подписала контракт. Раз есть контракт, значит, неважно, что говорит Анита. Если нет возможности выплатить долю Эллен сегодня, значит, я имею право настаивать, чтобы мои ежемесячные выплаты отправлялись Эллен до тех пор, пока Анита наконец не расщедрится и не выплатит Эллен остальную часть ее законной доли. Что, это так уж криминально, невозможно?
Она ответила не сразу:
— Мардж, я не знаю. У меня не было времени подумать.
— Поторопись. К среде тебе нужно придумать, как себя вести. Я не позволю, чтобы над Эллен так издевались! — Я усмехнулась и добавила: — Ну ладно, улыбнись! Пошли на почту, постараемся подбодрить Эллен.
Но на почту мы не пошли и Эллен так и не позвонили в течение всей нашей поездки. Мы остались в гостинице и продолжали спорить. Не припомню точно, в какой связи возник вопрос об искусственных людях. Наверное, это произошло тогда, когда Вики в очередной раз пыталась доказать мне, что свободна от расовых предрассудков, произнося чудовищные глупости всякий раз, как только открывала рот: «Маори — настоящие денди, и американские индейцы — тоже, и индусы тоже ничего, да и китайцы дали миру целый ряд гениев, это все знают, но где-то должна быть граница…» Ну вот в таком духе примерно.
Наконец мы собрались спать, и мне жутко захотелось прервать ее излияния. Вот тут-то меня и осенило. Я встала с постели.
— А ты-то как бы догадалась?
— Догадалась о чем?
— Ты сказала: «Уж конечно бы, никто никогда не женился бы на искусственнице и не вышел замуж за искусственника». Как бы ты догадалась? На искусственниках же не написано!
— Да? Ты так думаешь? Ой, Мардж, не корчи из себя дурочку! Искусственника с настоящим человеком не спутаешь. Если бы ты хоть раз одного увидела…
— Видела! И не одного!
— Ну, значит, ты должна понимать.
— Что понимать?
— Значит, ты должна с первого взгляда различать этих чудовищ.
— Как? Каковы принципы, по которым можно отличить искусственного человека от настоящего? Назови хоть один!
— Марджори, с тобой стало трудно разговаривать! Это так не похоже на тебя! Мы собирались так хорошо провести время здесь, а ты все портишь!
— Не я порчу, Вик, а ты. Ты говоришь глупые, неправильные вещи, которые ничем не можешь подтвердить!
(Только не надо думать, что этим я хотела подчеркнуть превосходство искусственников над настоящими людьми, хотя по отношению к своей родственнице выглядело сказанное довольно резко и даже жестоко.)
— О, какая же ты злая и несправедливая!
То, что я сделала, вряд ли можно считать акцией в защиту прав искусственников — искусственникам в принципе не свойственна какая-либо клановость. Для этого просто нет никаких оснований. Я слыхала, что французы были готовы умереть за прекрасную Францию, но, согласитесь, трудно себе представить, чтобы кто-нибудь пошел на смерть за компанию «Гомункулус анлимитид». Наверное, я все-таки защищала себя, хотя, как в большинстве критических ситуаций, потом я не могла объяснить, почему именно я так поступила. Босс считает, что подобного рода решения возникают у меня на подсознательном уровне. Может, он и прав.
Я встала с кровати, сняла ночную сорочку и встала перед Вики.
— Посмотри на меня! — потребовала я. — Я — искусственница? Или нет? Если нет, то как ты можешь это доказать?
— Ой, Марджи, перестань дурачиться! Все знают, что у тебя самая красивая фигура в семье, и нет нужды тебе это повторять.
— Отвечай! Говори, кто я и откуда ты знаешь. Бери какие угодно анализы. Но скажи мне, кто я и чем это можно доказать!
— Ты — зануда, вот ты кто!
— Ладно, согласна! Пусть зануда! Но какая — настоящая или искусственная?
— О боже! Самая настоящая!
— Вот и ошибаешься — искусственная!
— О, ради бога, прошу тебя, перестань паясничать! Надень рубашку и ложись.
Но я не унималась. Я напугала ее до смерти, я рассказала ей все: в какой лаборатории меня произвели на свет, сообщила ей точную дату, когда меня вытащили из искусственной матки — день своего «рождения», заставила ее выслушать подробности моего детства в лабораторном приюте. Потом я вкратце пересказала ей перипетии моей жизни после того, как я покинула приют, — врала в основном потому, что не могла же я выдавать секреты Босса. Я просто повторяла то, что давным-давно рассказала, когда вошла в их семью, — что стала секретным коммерческим агентом. Босса упоминать никакой необходимости не было ни тогда, ни теперь — Анита решила для себя (а значит, и для всех), что я являюсь служащей какой-то космополитической компании — кем-то вроде анонимного путешествующего дипломата. Она ошибалась, но я не пыталась ее переубеждать.
— Мардж, зря ты так, — сказала Вики. — Такая ложь не на пользу твоей бессмертной душе.
— У меня нет души! Об этом я и толкую уже сколько времени!
— Ну хватит! Ты родилась в Сиэтле. Твой отец был ин-женером-электронщиком, а мать — детским врачом. Они погибли там во время землетрясения. Ты же нам все про них рассказала и показывала фотографии!
— «Мать моя — пробирка, скальпель — мой отец». Вики, на свете, наверное, миллион, а то и больше искусственных людей, чьи свидетельства о рождении погибли вместе с родителями в Сиэтле. Их не сосчитать, потому что проверить невозможно. После того что случилось в этом месяце, появится огромное количество людей, чьи метрики погибли в Акапулько. Приходится находить такие зацепки, чтобы обманывать тупиц и людей с предрассудками.
— Ты хочешь сказать, что я тупица и страдаю предрассудками?
— Я хочу сказать, что ты — милая девушка, которую воспитали во лжи и предрассудках твои ближние. И пытаюсь исправить положение. Но если тебя больше устраивает ложь, можешь оставаться при своем.
Я замолчала. Вики не подошла поцеловать меня на ночь. Мы обе ворочались и долго не могли заснуть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});