Читать интересную книгу Пассажир “Полярной лилии” - Жорж Сименон

— Скажите, ее тоже арестуют? Разве попытка спасти брата — преступление?

У обоих перед глазами неотступно стояла новая Катя, лишенная всякой кокетливости, более того, женственности и буквально раздавленная случившимся.

— Я люблю ее! — объявил Вринс и заморгал ресницами.

— Все произошло в «Кристале»?

— Нет. Я только что сошел с поезда. Было уже темно. Порта я не знаю, поэтому отправился в гостиницу. Катю увидел не сразу. Ночной портье оказался голландцем, стал меня расспрашивать — сперва, чтобы заполнить на меня карточку, потом из любопытства. Мы разговорились. Я сказал, что должен явиться на корабль, куда назначен третьим помощником. Только под конец я заметил, что она сидит в холле и слушает. Она попросила прикурить… — Вринс смолк и безнадежно махнул рукой. — Вам не понять…

На этот раз капитан улыбнулся с нескрываемой нежностью.

— Вы познакомились, ушли вдвоем?

— Она — не такая, как все. Не знаю, как вам объяснить…

Петерсену и не нужны были объяснения. Мальчик вырывается из училища и разом попадает в кильватер такой женщины! Как тут не потерять голову!

— О чем она вас попросила?

— Сначала уступить мое место ее брату. Он явится на пароход под моим именем. Призналась, что с ним в Париже стряслась беда. Он пристрастился к наркотикам… Остальное вы знаете… Во время одного из сборищ погибла девушка. Он бежал: сперва в Брюссель, где друг снабдил его деньгами; затем в Гамбург. Но я не мог — вы же понимаете. В общем, ушел, чтобы не видеть ее больше, не поддаться соблазну…

— Тогда она отправилась на «Полярную лилию» как пассажирка?

— Да. Брата ее я не видел, хотя предполагал, что он на судне. Когда исчез Эриксен, я понял, что это его работа.

— Сама объяснила?

— Она призналась мне, что это хитрость, придуманная им на случай, если в последнюю минуту на него поступит материал из Парижа, — тогда с помощью своей уловки он подведет под подозрение несуществующее лицо. Утром один его приятель, надев серое пальто, взял до Ставангера билет на имя Эриксена, оставил в каюте кое-какой багаж и скрылся.

— А Штернберг?

Вринс стиснул голову руками.

— Не знаю. Она тоже не поверила, что советника убил ее брат. Уговорила меня устроить так, чтобы все решили, что Эриксен бросился в воду. Понимаете — зачем? Чтобы следствие не успели начать на борту…

Мешок с угольными брикетами набил я: я ведь тоже хотел бежать вместе с нею… Я не говорил, что они направлялись в Киркинес с одной целью — уйти в Финляндию?

Больше из Вринса не надо было вытягивать ответы: у него самого появилась потребность выговориться.

— Тогда я еще не знал, что мне делать. Клянусь, капитан, вам меня не понять. Бывали минуты, когда я думал, что готов вас убить: я предчувствовал, что в конце концов вы догадаетесь.

— Она вам не сказала, какое имя взял себе ее брат?

— Нет. Но не из недоверия — скорее из деликатности.

Я стал следить за всеми — Эвйеном, Шутрингером, особенно Петером Круллем — я часто видел, как он шатается по палубе. Я знал: деньги кончились и у сестры, и у брата.

А когда произошла кража, сообразил…

Я предвидел, что до Киркинеса им не дотянуть.

План у обоих был схожий. Катя призналась, что брат в одиночку попытается удрать в Свольвере или Тромсё.

Для этого нужно, чтобы заподозрили другого Например, меня. — Вринс занервничал и поднялся. — Я должен видеть ее, капитан. Катя не виновата, клянусь в этом памятью матери. Она только пыталась спасти брата, верно? Например, когда устроила свой день рождения.

Это была не правда. Катя встревожилась, потому что выяснила: в самоубийство, может быть, в существование Эриксена больше не верят. Она придумала отвлекающий маневр, но он не имел успеха. Это было ужасно.

— Ваша мать умерла, Вринс?

— Да, на Яве.

— И вы единственный ребенок. У вашего отца нет никого, кроме вас. Я видел его фотографию среди ваших вещей…

Не закончив фразу, Петерсен подтолкнул помощника к двери.

— Не лучше ли вам пойти поспать, пока мы покончим со всем этим?

— Нет, не хочу.

— Тогда дайте слово, что будете мужчиной. Вы же носите форму! Сегодня ночью…

— Что сегодня ночью?

— Я был доволен вами. Вы сделали честь своему училищу.

У Вринса невольно мелькнула слабая улыбка, которую он попытался спрятать, повернув голову.

— Теперь нужно и впредь держаться так же. Идемте.

На мгновение Петерсену показалось, что под дверью кто-то подслушивает. Но, распахнув ее, он увидел только Шутрингера, расхаживающего взад-вперед по дальнему концу коридора, причем увидел его со спины: немец упорно смотрел в другую сторону. Когда капитан с Вринсом вышли на палубу, раздался крик:

— Вон в той шлюпке! В той!

Мимо бежал старший помощник. Все глаза следили за ним. Он взлетел на мостик, обогнул трубу.

Из четырех спасательных шлюпок осталось только три. Едва старпом остановился, брезент на одной из них приподнялся, и из-под него вылез угольщик.

— Ваша взяла, — вздохнул он.

Петерсен посмотрел на напрягшееся лицо Вринса.

Старпом, чуть стесняясь, приказал:

— Спускайтесь! Руки из карманов!

Тем, кто стоял внизу, почудилось, что Крулль беззвучно усмехается.

— Мы еще не в Хаммерфесте? — поинтересовался он.

Никто не ответил. Из какой-то двери робко высунулась голова стюарда.

— Инспектор поднялся?

— Только что вышел из каюты. Попросил пить.

Тут же действительно вышел Йеннингс и первым делом ликующе объявил:

— Меня вырвало, капитан!

Он весь сиял, хотя был еще несколько бледен.

Потом заметил Крулля, спускавшегося по трапу в сопровождении второго помощника и одного из матросов.

— Его взяли? Что же нам…

Инспектор не осмелился договорить:

«Что же нам с ним делать?»

Но взглянул на Петерсена с некоторой растерянностью.

Улыбался только Крулль. Все остальные испытывали лишь одно — болезненную усталость.

Глаза у всех были красные, губы бескровные, никто не успел побриться.

Когда Крулля вели мимо салона, дверь отворилась, и на пороге возникла Катя Шторм в помятом платье.

Свет падал не с неба, а от сверкающей снежной горы, почти впритирку к которой шла «Полярная лилия». И свет этот был мертвенный, гнетущий.

Катя, остолбенев, посмотрела на Крулля, нашла глазами Вринса и отвернулась.

— В салон! — поколебавшись, бросил Петерсен.

Угольщика вталкивать не пришлось — он вошел сам, пригладил рукой растрепанные волосы, пощупал бороду, отросшую уже сантиметра на четыре.

— Примите вахту.

Второй помощник кивнул, направился к мостику и исчез, а капитан, впустив в салон инспектора и Вринса, захлопнул за ними дверь.

На мгновение воцарилось замешательство. Петерсен смотрел на Йеннингса, Йеннингс на Петерсена. Кто первый возьмет слово?

Катя отошла в глубь помещения. Затем неожиданно уткнулась лицом в иллюминатор.

— Я арестую вас, Рудольф Зильберман, — объявил полицейский, хотя голосу его не хватало уверенности, тем более что с губ задержанного не сходила улыбка.

В ту же секунду у девушки вырвался подавленный вопль. Вринс кинулся к другому иллюминатору и крикнул:

— Капитан!

В салоне услышали, как по прогулочной палубе бежит матрос.

Петерсен мало что увидел. Он скорее угадал, чем отчетливо различил силуэт человека, перемахнувшего через борт и скрывшегося в волнах.

Он распахнул дверь, наклонился и заметил трижды приподнявшуюся над водой бритую голову, причем в третий раз — уже почти за кормой.

— Стоп машина! — крикнул он вахтенному. — Задний ход!

Второй помощник не понял, знаком попросил повторить, поднес руки к ушам.

— Откуда-то раздался голос Крулля:

— Да бросьте вы его!

— Стоп машина!

Пароход остановился так резко, что нос задрался кверху. Но, обшарив с помощью бинокля волны, поднятые «Полярной лилией», моряки не обнаружили ничего, кроме изжелта-белых бурунов.

Все совершилось с такой быстротой, что каждый в отдельности успел увидеть лишь малую долю случившегося.

Люди в тягостном оцепенении смотрели друг на друга. В салон вошел Эвйен, свежевыбритый, с идеальной складкой на серых брюках, в начищенных до блеска ботинках.

— Что произошло? Почему остановка?

Опершись на поручни мостика, вахтенный ждал команды.

— Вперед! — крикнул наконец Петерсен. — Полный вперед!

Катя не лишилась чувств. Она лишь впилась обезумевшими глазами в плещущие волны, которые опять побежали вдоль бортов парохода.

— Уведите ее, Вринс. Только без глупостей, ладно?

Петерсен сопроводил свой приказ таким взглядом, что молодой человек попробовал сказать что-то признательное, но не нашел слов и просто посмотрел, но выражение его глаз было не менее красноречиво.

Капитан снял, вернее, сорвал с себя кожанку: несмотря на семнадцать градусов ниже нуля, он был весь в поту.

— Входите, Эвйен. И закройте дверь.