Однажды, когда Элинор работала в саду, уже готовая сдаться и бросить это дело, рядом остановился Брок Стюарт, городской врач. Доктор Стюарт тогда еще ходил на вызовы; в тот день он заглянул в Кейк-хаус потому, что Дженни, которой было всего двенадцать, позвонила и попросила его прийти. Девочка давно болела простудой, сопровождавшейся сухим кашлем и головными болями, такими сильными, что она вообще не раздвигала штор в своей комнате, проводя все время в темноте. Она ходила в шестой класс, но уже научилась заботиться о себе.
— Где твоя мама? — спросил доктор Стюарт, осмотрев Дженни.
У девочки была высокая температура, а на тумбочке даже стакана воды не нашлось, да и холодный компресс на лоб ей бы не помешал.
— Она в саду. — Уже тогда Дженни отличалась серьезностью. — Это единственное, что ее заботит, поэтому я наслала на него проклятие.
— Вот как? — Доктор Стюарт был отличным терапевтом и никогда не пропускал мимо ушей детские суждения. — Какого рода проклятие?
Дженни села в кровати. Вообще-то она хотела сохранить свой секрет, но интерес доктора Брока так ей польстил, что она посвятила его в сложности колдовства.
«Не прилетай сюда больше, ни утром, ни вечером, ни в дождь, ни в солнечный день».
Дженни улыбнулась доктору, довольная, что он выслушал заклинание так серьезно.
— Я нашла его в книге, что хранится в углу нашей гостиной. Эта присказка держит пчел на расстоянии. А без пчел не растет ни один сад.
— Я не знал этого.
Как единственный городской врач, Брок Стюарт не переставал изумляться, сколь различными способами люди могут навредить друг другу, даже не прилагая к этому видимых усилий. Его все еще поражала в людях хрупкость их бытия и в то же время удивительное жизнелюбие; человек мог выстоять и в болезни, и в горе самым неожиданным образом.
— Это мне папа рассказал, что пчелы не любят сквернословия. — У Дженни развязался язык. — Но больше всего они не выносят, когда в доме кто-то умирает. Если такое случается, они покидают сад.
Лицо девочки пылало, а спутанные волосы казались совершенно черными. Это был очень педантичный ребенок, ненавидевший цветы, грязь, дождевых червей и беспорядок. На стенах у нее висели в один ряд небольшие картинки, приклеенные скотчем, — затейливые акварели, в которых предметы идеально подходили друг другу: стол и коврик, дом и небо, мать и дочь.
— Понятно. — Доктор Стюарт все записал. Детям, даже тем, кто был постарше, всегда нравилось, когда он так поступал; они видели, что он воспринимает их слова всерьез, раз записывает на бумаге. — А есть избавление от этого проклятия?
— Если кто-то умирает или если произнести вслух прогоняющий стишок, то пчелы не вернутся до тех пор, пока им не предложить кусочек торта. Подойдет любое сладкое. И нужно попросить их вернуться. Вежливо. Без шуток. От души.
Доктор Стюарт позвонил в аптеку, попросил доставить антибиотик, потом ласково потрепал Дженни по разгоряченной головке и отправился в сад. Элинор Спарроу, стоя на четвереньках, пропалывала клумбу, все растения на которой покрылись пятнами и сбросили листья. Людей Элинор едва замечала. Рана, нанесенная судьбой, была слишком глубокой, чтобы вдова обращала внимание на что-нибудь еще, кроме своего пустого сада.
— Я вижу, что у вас ничего не растет! — крикнул издалека Брок Стюарт.
— Поздравляю с очевидным выводом. — Элинор не выносила большинство людей, но Брока она, по крайней мере, уважала, поэтому сразу не прогнала. Она еще ни разу не поймала его на лжи, не то что других жителей города. — Я получу счет за это мнение или оно бесплатное?
— На тебя легло проклятие, — сообщил своей соседке доктор Стюарт. — И вероятно, вполне заслуженно.
Каждый раз при встрече с Элинор доктор вспоминал, как она на него посмотрела в тот холодный вечер, когда ему пришлось сообщать ей о смерти Сола. Она тогда заглянула прямо в его душу, словно искала там правду. Вот и теперь ее взгляд проник в самое его нутро. Доктор Стюарт был высокий мужчина, и некоторых ребятишек города пугали его рост и строгость тона. Но те, кто хорошо его знал, совсем не боялись доктора. Они выпрашивали у него леденцы, рассказывали ему о своих важных делах, таких, к примеру, как заклинания против пчел.
— Ты не учитываешь очень важный момент, Элли. Прислушайся.
Они уставились друг на друга через садовые ворота. Элинор Спарроу не могла поверить, что этот человек дерзнул назвать ее «Элли», но она не стала устраивать скандал. Внимательно прислушалась. По небу плыли белые облака, и солнце светило особенно ярко, отбрасывая молочные блики, на которые всегда обращали внимание приезжие.
— Ничего не слышу, — раздраженно бросила Элинор, стряхивая с колен грязь.
— В самую точку. Нет пчел.
— Нет пчел. — Элинор почувствовала себя идиоткой. Почему она раньше этого не заметила? Тишина была такой явной, проблема такой очевидной. — Кто мог наслать на меня такое проклятие?
Доктор Стюарт пожал плечами. Проработав много лет единственным врачом в маленьком городишке, он прекрасно знал, что нельзя никого обвинять, особенно если виновный находится так близко.
— Теперь, когда ты знаешь причину, дело можно исправить. Причем очень просто: угости их тортом. — Доктор Стюарт говорил по-деловому, точно так он порекомендовал бы аспирин от головной боли или имбирный эль и сироп солодки от колик. — А потом попроси их вернуться. И когда будешь просить, не забывай о вежливости. Как-никак были задеты их чувства. Причем не только у них, если это тебе интересно.
Как только доктор ушел, Элинор отправилась на кухню. Перерыла всю кладовку, пока не нашла бисквит недельной давности, который залила бренди и сливками. Но не успела она вынести тарелку в сад, как позвонили в дверь. Посыльный из аптеки швырнул на порог лекарство для Дженни и стремглав помчался к машине, чтобы поспешно развернуться и уехать, пока Элинор не успела обвинить его в нарушении границ частной собственности.
Рассматривая пузырек с беловатым пенициллином, Элинор Спарроу кое-что поняла насчет своего дома. В Кейк-хаусе стояла такая же глухая тишина, как в ее саду без пчел, даже еще глуше. Она задела чувства близких людей, сама того не подозревая. Она запуталась в паутине, сплетенной из дней, месяцев, лет. И тогда она поняла, откуда пришло проклятие. Это она натворила дел, это она отвернулась от ребенка, предоставив дочери самой заботиться о себе.
Когда Элинор поднялась наверх с лекарством, Дженни дремала.
— Прими таблетку, и поживее, — велела Элинор.
Девочка очень удивилась такому вниманию и быстро проглотила лекарство.