Читать интересную книгу Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России - Савелий Дудаков

Его поэтический вкус сложился в 30-е годы под явным влиянием В.Г. Бенедиктова. С другой стороны, влияние "Сионского вестника" также очевидно. Его духовная поэзия сродни творчеству другого забытого современника В.И. Соколовского (1808-1839), человека тоже трагической судьбы: Шлиссельбургская крепость, вологодская ссылка, ранняя смерть от чахотки… Соколовский был автором поэмы "Мироздание" (1832) и с большим пиететом относился к Ветхому Завету и к судьбе еврейского народа.

Критик отмечает исключительное значение Библии в творчестве Соколовского48.

Таковы поэмы "Эсфирь", переименованная автором под давлением цензуры в"Хеверь", "Разрушение Вавилона" и др. Обращает на себя внимание смысловая и текстуальная близость духовных стихов Ильина с песней Соколовского:

Славен, силен Саваоф!Дивен Ты в красах созданьяИ святой Любовью Слов,

И могуществом Дыханья!49 При изучении сектантского движения XIX в. напрашивается вопрос о возможности влияния личности Ильина на творчество его великих современников Толстого и Достоевского. На первый взгляд, вопрос отпадает: нигде, ни в полном собрании Л.Н.

Толстого, ни в полном собрании Ф.М. Достоевского имя Николая Сазонтьевича не упоминается. Однако изобразив капитана Лебядкина в романе "Бесы", не отталкивался ли Достоевский от личности капитана Ильина? А если знаменитую легенду о Великом инквизиторе из "Братьев Карамазовых" сопоставить с произведениями Ильина, то и здесь найдется повод для предположений. Приведем одно место из "воспоминаний" Николая Сазонтьевича о своем пребывании в Соловецком монастыре и о посещении его архимандритом Порфирием:

"- Ну, здравствуй, сын мой! – сказал, входя, архимандрит.

– Мое вам всенижайшее почтение, г. Инквизитор, но не отец мой.

– А кто же твой отец?

– Мой и всех моих братьев и сестер Отец есть Один Сущий на небесах.

– Да ведь я учитель или нет?

– Учитель и отец – две разные вещи; но и Учитель у нас тоже Один – Господь наш Исус Христос, а мы все братья между собою.

– Да ведь не сам же Христос вас учит?

– Не лично Он Сам, но Он дал нам источник Его неизрекаемой Премудрости и заповедовал, чтобы каждый из нас, жаждущий Его Премудрости, приходил бы всегда (или во всякое время) к оному источнику и сам черпал бы Премудрости даром и сколько хочет. Впрочем, Он и Сам лично ходит по братствам (Ап. 2-1…20; 3-20).

– Да ведь я священник и даже архимандрит, или кто я, по-твоему?

– И по-моему вы есть священник и г. архимандрит и разных орденов кавалер, но только поставленный для освящения вашей веры и по ея уставам, сочиненным вашими же учителями и отцами, и пожалованный в этот чин и орденами Генерал-Инквизитором или высшею властью, и это я опровергать отнюдь не смею, но для меньших братьев Христовых или для святых, из коих каждый есть царь и иерей Богу Отцу их и пожалован в этот чин уже не народною властию, а Самим Царем всех Царей, вы отнюдь не священник, а только немилосердный инквизитор; след., если и вы пожелаете такой себе святости и чина от Него, то вы сами должны прежде освятиться от них Словом Истины, а не они от вас, и должны получить себе Свидетельство Исусово на сей чин от Бога.

– А кто же меньшие братья Христовы?

– Все те, кто исполняет Апокалипсические повеления Отца Небесного.

– С ума ты сошел! Большая ученость довела тебя до сумасшествия!

– Нет, Высокопреподобнейший инквизитор, я не сошел с ума, а на ум нашел и говорю вам слова Вечно-непреложной Истины, здравого рассудка и согласные по истории (Деян.26-24,25).

– О-го-го! Это уж точно не расколом пахнет!

– Точно так-с! Или ей, ей, истинно объявляю вам, что это не раскол, а повеление от Царя Царей о соединении всех 666 расколов и отпадений от апокалиптических повелений Его на два сонма: на Десных и Ошуйных.

– Запереть его на два замка и заколотить все щелки, чтоб он чрез них и в каземат не глядел, да и близко к двери его не подходить ни одному солдату! Это от века неслыханный еретик!! – заревел сей отец страшным зверским голосом к спекулятору узилища, вылезая боком из чулана"50. Удивительно емкий этот диалог корреспондирует и формой, и содержанием с монологом Великого инквизитора у Достоевского. Монолог у Достоевского строится в форме вопросов и ответов, он является частью разговора Ивана и Алеши Карамазовых с неизбежными в этом случае комментариями. Но и в диалоге Ильина присутствует зритель – это сам Николай Сазонтьевич любуется своими провокационными ответами. Ильин владеет слогом виртуозно, что стоит утверждение – ответ: "Я не сошел с ума – а на ум нашел…" Или: полное сарказма и человеческой боли прошение своим тюремщикам, озаглавленное "В присутствие членов Конторы Соловецкого Монастыря – от арестанта Соловецкой Инквизиционной Роты Артиллерии Капитана Ильина". "Настоятель здешняго Инквизиционного узилища г. архимандрит Порфирий" заставлял единственное офицерское "платье", носимое Николаем Сазонтьевичем на прогулках, снимать и мокрое и грязное запирать в отдельный шкаф, чтобы арестант не смог его высушить. "Жаль мне стало и последнего моего достояния, и потому 11-го сентября я просил фельдфебеля, чтобы отнесли оное опять в монастырскую рухольную (гардеробную), а я опять по-прежнему буду ходить в арестантской форме". В ответ на отказ надевать свою одежду фельдфебель приказал солдатам схватить его: "Солдаты бросились на меня, начали тащить, мять, толкать, бить меня пинками и кулаками. Вывихнули и поранили мне до крови левую руку, повредили левый бок, на который я и до сих пор лечь не могу, безъименный палец правой руки, плечо и крестец. Втолкнули в чулан и замкнули на замок"51. Финал, достойный пера Ф.М. Достоевского. Но вот что удивительно: вся тональность письма, включая преувеличенное отношение к своей единственной приличной одежде, сродни письму другого мученика – П.Я. Чаадаева.

Речь идет о письме, обращенном к другому "инквизитору", А.П. Плещееву:

"Милостивый государь Александр Павлович!

Позвольте, Ваше превосходительство, прибегнуть к покровительству Вашему в несчастном случае, меня постигшем. 26-го числа, в 11 часов вечера, выронил я из дрожек, на Трубном бульваре, новый с иголочки пальто-жак; проискавши его до полуночи, возвратился домой с горестным сердцем. На другой день, к несказанной радости моей, узнаю, что он найден фонарщиком. Нынче посылаю за ним в пожарный Депо, с 3 рублями награды великодушному фонарщику. Там объявляют посланному моему, что пальто отправлено в канцелярию г-на обер-полицмейстера; туда спешит он, и узнает, что до четверга не получу своего пальто. Войдите, Ваше превосходительство, в мое положение, сжальтесь над моею наготою и милостивым предстательством Вашим перед Его Превосходительством возвратите мне, если можно без нарушения закона, мой бедный пальто: прошу Вас покорнейше между прочим принять в соображение, что при долговременном его странствии в том светлом мире, где он находится, могут в него проникнуть разные насекомые, тем более что мир этот (я разумею мир фонарщиков) отчасти населен, как известно, гадинами.

В надежде на благосклонное участие Ваше, честь имею быть Вашего Превосходительства покорный слуга Петр Чаадаев"52.

Комментарий нашего современника: «Такое письмо мог написать и так шутить с "Его Превосходительством" мог бы, пожалуй, и Макар Девушкин»53. Тонкое замечание и очень важное – на горизонте вновь Достоевский. Для меня же в письме Чаадаева два "ударных места" – полное совпадение беспокойства Петра Яковлевича и Николая Сазонтьевича, не стыдящихся своей бедности, о своей одежде и замечание о светлом мире, населенном насекомыми и гадинами (с блистательным миром "фонарщиков"). В длинном прошении Ильина также не обошлось без самоиронии: "…я непременно должен страдать или пройти под Крестом Христовым скорбный и инквизиционный путь в Царство Божие, согласно предопределению Божию, а Ушаков с архимандритом Порфирием и с солдатом Макаренкой должны быть главными зверскими инквизиторами моими в сем адском узилище"54.

К концу жизни апостол единой религии разуверился в том, что евреи смогут внять его слову и с раздражением, не свойственным ему, писал в очередном послании: "Возымейте уши, отвергнутые Иеговою Иудеи!…Все ваши святые пророки и сам Иегова во все времена уверяют, что Талмудно-Иудейская Религия есть самая Суевернейшая и Враждотворная или Бесчеловечная из всех религий и что вы, Иудеи, суть самый негодный и упрямейший народ, слепы, глухи, с медными лбами, с каменными сердцами, с железными затылками, и убивающие пророков да и самого Иегову и не знаете Бога своего!" Конечно, евреи не знают своего Бога, они жестоки и жестоковыйны ("железные затылки"), но Ильин знает Бога: "Теперь же я открыл вам и всему миру, кто такой Иегова! И потому услышьте же Глас Его к вам! Швырните в огонь все ваши священные книги без всякой оглядки на них и на место их напишите на сердце только одно слово – Любовь… Вы не верите сим словам Иеговы?! Ну, так и ждите, пока окажется, на чьей стороне будет правда: на вашей ли с Сатаною или на моей с Иеговою!"55 Эта филиппика разительно отличается от увещевательных писем прошлых лет. Не надо думать, впрочем, что здесь заложен скрытый антисемитизм. Это не так.