...Перед ней стоял командир, высокий, в ремнях, с наганом у пояса, с противогазом, широколицый, с прищуренными глазами, как будто сомневающимися в том, что они видят.
- Кто здесь командует? - спросил он, строго глядя на маленькую фигурку с автоматом, прижавшуюся в изгибе окопа. На него смотрели большие глаза, и ему показалось, что эта испуганная девочка сейчас скажет ему: "Я хочу домой, к маме! Я боюсь!"
Но она сказала тихо и медленно:
- Здесь командую я!
И он, приложив руку к козырьку, сказал быстро и четко:
- Я прибыл принять участок по приказанию командира батальона. Это вы прислали записку?
- Я, - ответила она еще тише. - Я вам сейчас все сдам. Идемте!
ДЕВУШКА
Неуклюжая тетка в большом байковом платке набежала на нее в темноте, испуганно вскрикнув:
- Ай, кто это здесь?
- Я! - сказала девушка, сидевшая на ступеньках. - Это я, Поля.
- Чего ж ты не бежишь-то!.. Ведь тревога гудит! Сейчас бомбы тебе на голову пустят.
- Вот я их и жду... - спокойно сказала Поля.
- Чего ж их ждать-то, спасайся в убежище.
- Моя служба такая. Иди, иди, тетка, а то и вправду тебя зашибет...
- И пойду. А она ишь сидит на ступеньках - бесстрашная какая...
- Я не бесстрашная, я - разведчица.
Поля сидела на ступеньках и во все глаза следила за небом, на котором пересекали друг друга прожекторы, лопались ракеты, повисавшие красными пучками, золотые нити трассирующих пуль уходили в синий купол, и над всем стояло прерывистое, враждебное гудение летевших над городом самолетов. И, всем телом сжавшись, ждала она того страшного завывания, гула и огненного плеска, который должен сейчас возникнуть, и Поля первая бросится туда, чтобы просигнализировать в штаб местной обороны, куда ударила бомба.
Втянув голову в худенькие свои плечи, закрыв глаза, слушала она нарастающий вой. Раскалывающий голову удар пронесся по улице. Теплая волна ударила в уши, толкнула в грудь. Поля вскочила, шатаясь, и уже бежала по улице туда, где только что упали стены и еще стояло, не рассеявшись, облако дыма. Свежие развалины вставали в темноте ночи. Зубцы изорванной стены чернели высоко над девушкой, улица была усеяна обломками, битым стеклом, каким-то невообразимым сором. Через минуту она уже звонила из соседнего дома о размерах бедствия. И сейчас же бросилась в тьму развалин, откуда слышались крики, стоны, вопли.
Так было изо дня в день. Никто быстрее ее не обнаруживал очага поражения, никто не умел так самозабвенно работать, так ухаживать за ранеными, так проводить целые ночи среди шатающихся стен, рушащихся балок и людей с перекошенными лицами. Особенно умело она откапывала детей.
Иногда, обтирая пот обратной стороной ладони, она садилась и смотрела на работу спасательных команд как будто со стороны. Развороченные дома, темный город, мелькающие в руках людей маленькие фонарики - все ей казалось невесомым, несуществующим, небывалым.
Ведь были какие ночи - мирные, веселые, с огнями трамваев, с песнями, танцами, молодежью... Да, все это было. Все это будет. А сейчас...
- Что же это я засиделась! - кричала она себе, и вскакивала, и снова помогала таскать, разгребать щебень, работать киркой и лопатой.
Она стала удивительно спокойной, твердой в решениях, крепкой нервами. Ее ничто не могло уже удивить.
Раз, прибежав, она увидела при лунном свете, как высоко над грудой рухнувших этажей, точно в воздухе, стоит женщина в одной рубашке, прижавшись к остатку стены, в углу, случайно уцелевшем на пятом этаже. Женщина стояла, как статуя, как мертвая, упершись руками в куски стены справа и слева. И Поля смотрела не отрываясь на белое пятно ее рубашки. Она думала только о том, как бы поскорее ее оттуда достать и как это сделать.
Другой раз прямо на нее бежала молодая, с растрепанными волосами, женщина, прижимая к груди ребенка. Испуганная взрывом, вне себя от страха за ребенка, она могла бежать так через весь город. Поля схватила ее в объятия, погладила по голове, сказала:
- Вот и все!
- Что все? Что все? - забормотала женщина.
- Все, - сказала Поля, - уже все. Больше страшно не будет. Сядь, отдохни. Сейчас я тебя укрою...
И она отвела сразу успокоившуюся женщину на санитарный пост.
Сколько она перетаскала раненых, ушибленных, искалеченных, эта хрупкая девушка с большими, слегка удивленными глазами, скольких успокоила, ободрила, даже рассмешила своими острыми словечками, сказанными кстати.
- Скоро юбилей будешь праздновать, Поля, - говорили подруги, - у тебя уже к сотне спасенные приближаются.
Бомбежки сменились бомбардировками. Это было не так шумно, но подбирать раненых на улице, в темноте, под визг осколков и свист проносившихся над головой снарядов, было делом нелегким. Но она подбирала; десятки раненых перетаскала она на своей спине.
Огневой налет в тот отвратительный, холодный, ветреный вечер был особенно жестоким. Поля прижалась к стене за ящиком с песком, и над ее головой осколки ударили в дом. Посыпалась кирпичная пыль, по мостовой запрыгали куски штукатурки, выбитые стекла. Потом кто-то застонал почти рядом. Улица была пустынна. Редкие пешеходы лежали на земле, вставали, бежали в дома или снова прижимались к мостовой.
Поля прислушалась. Стон был действительно рядом. Она осторожно перебежала туда. Пламя нового снаряда осветило улицу. Она упала. Снаряд попал в тротуар, и звон удара долго жил в ушах. Сердце колотилось. Поля увидела лежавшего у дома паренька. Где она его видела раньше? Ну конечно, весной на футбольном матче. Изумрудная лужайка. Смех вокруг. Разноцветные майки. Молодость. Солнце. Яркая музыка, теплый ясный день с курчавыми облаками, и этот парнишка, которому приятели кричали:
- Эй ты, хавбек! Держись!
Сейчас он лежал без памяти, но, когда Поля нащупала его рану, - он был ранен осколком в бедро, - он очнулся и застонал еще сильнее. И она сказала, перевязывая его:
- Эй ты, хавбек! Держись! Слышишь?
Парнишка замолчал, и она помогла ему встать. Но идти он не мог. Он почти навалился на нее, и она тащила его во тьме, рассекавшейся красными длинными мечами.
Но вероятно, этот удар расколол пополам улицу, и все дома, и все вокруг, потому что Поля потеряла сознание. Она лежала на мягкой зеленой лужайке, и ей теперь говорил незнакомый голос: "Эй ты, хавбек, держись!" Но она не могла ни смеяться, ни даже пошевелиться. "Это мой девяносто восьмой раненый", - подумала она почему-то и снова потеряла сознание. Но в руке она держала руку того, лежавшего молча рядом.
И когда над ними наклонились люди, Поля сказала чистым, звонким голосом:
- Возьмите его, он тяжело... в бедро... - и не договорила.
- Ноги, - сказал кто-то в темноте, - она ранена в ноги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});