Разведка ночным боем силами батальона на участке, где группа Седого переходила фронт, отвлекла, дезориентировала немцев, и «Кедр» благополучно проскользнул мимо сторожевого охранения, скрылся в лесу.
Нужно было пройти чисто. В этом заключалась главная трудность. Мог ведь просто встретиться случайный немец. Его пришлось бы ликвидировать и тем самым наследить.
Седой вел группу змейкой, обходя большие скопления войск, замирая днем я неслышно передвигаясь ночью. Опыта в таких делах ему было не занимать, но еще надеялся и на удачу. И она не оставила его, человека, воевавшего с первого дня войны.
Группа прошла все три пояса обороны немцев, миновала тылы и вырвалась на просторы осенней Сербии.
Они шли по пустынным межгорьям Восточно-Сербских гор, обходя села и хутора. Война отодвинулась, стала далекой. Им стало казаться, что так было всегда — тишина гор, хрустально-чистый воздух, журчание ручьев, пение птиц.
Ночью в горах было холодно, по они не разводили костров, пока не наткнулись на небольшую пещерку. Там огонь горел всю ночь, и они хорошенько выспались.
Истекло несколько дней, пока группа приблизилась к желаемому квадрату. Последний переход был длинным, и разведчики устали.
Седой уже подумывал о привале, присматривал место. И вдруг дом. Он стоял на холме и притягивал как магнит.
— Что скажешь, Мирчо?
— У нас есть такие хутора. Дом с пристройками и сарай. Бывает еще амбар, ну и всякие там погреба, хранилища. Здесь должна жить большая семья.
— Хижина на семи ветрах, — буркнул Арабаджев, — никак там архангелы живут.
— Может быть, он пустой? — сделал предположение Присуха.
— Нет, — сказал Седой, опуская бинокль, — дом жилой, а хозяин смотрит из-за занавески.
— Неужели видели, товарищ капитан? — удивился Присуха.
— Предполагаю. Занавески задернуты, на срубе колодца ведро — недавно брали воду. Ну а на крыше ведь, кажется, стоит аист.
— И правда.
— Я посмотрю, — предложил Джанич.
Седой кивнул. Серб умел стать невидимкой, когда следовало приблизиться к чему-нибудь неизвестному.
Как и предполагал Седой, хозяин оказался дома. Высокий худой словенец мял в руках неизвестно откуда взявшуюся газету и заискивающе смотрел на разведчиков.
— Спроси его, Мирчо, есть ли в округе немцы, а если есть, то где и много ли. Заметь, немцы, а не венгры.
Джанич вынул из рук хозяина дома газету, силой посадил его на лавку, тихо и строго спросил:
— Как зовут?
— Милан, — невнятно пробормотал тот. — Милан Стуковский...
Джанич проследил за взглядом Милана. Хозяин смотрел в пол.
— Где семья?
Стуковский вдруг сжался и жалобно взглянул на разведчика.
— Немцы, что ли, убили? — спросил Джанич.
— Нет. Ушли, — опять невнятно пробормотал Стуковский.
— А ты что же?
— Дом.
— Ясно. Дом побоялся оставить. А где же другие люди с хутора?
— Ушли.
— Немцы рядом есть?
— Нет.
Милан смотрел мимо Джанича. Чуть выше и в сторону. Лицо его казалось бледным.
Одет Стуковский был хорошо, в добротную кожаную куртку, яловые сапоги. Весь внешний вид его говорил о достатке.
«Может быть, не успел переодеться? — подумалось Седому. — Поздно нас обнаружил».
Он не верил Стуковскому. Дом на горе — прекрасный наблюдательный пункт на все четыре стороны. Настораживало отсутствие людей. Мертвая зона. И один дом, один человек. Живет, словно и войны нет.
Долгинцов приказал тщательно обыскать дом и сараюшку.
Телефон обнаружил Гайда. В подполье, в стене, оказалась ниша, искусно замаскированная фанерой.
Стуковского спустили в подпол и показали находку. Он весь обмяк и рухнул на колени.
Допрос повел Джанич.
— Кличка?
— Отшельник.
— С кем связь, конкретно фамилию, должность?
— Оберштурмбаннфюрер Гельмут Хёниш, комендант, все немцы, что в округе, под его командованием.
Это был уже мертвый человек. Чрезвычайная бледность покрывала его лицо, ввалившиеся глаза закрыты, их бил нервный тик. Отвечал он громко, монотонно, словно читал давно заученную молитву.
— Что ты должен сообщать им по телефону?
— Ваше появление, количество людей, вооружение, приметы.
— И что же? Были русские?
— Были... — прошептал Стуковский.
Гайда переводил Седому допрос. Капитан вздрогнул.
— Сколько?! — крикнул он. — Сколько их было?
Стуковский бормотал что-то несвязное, переходил на шепот. Казалось, что он вот-вот потеряет сознание.
— Он говорит, товарищ капитан, что русские были трижды, три группы, и он обо всех сообщил немцам.
Вот почему молчал эфир. Они приходили сюда обогреться, может быть, поесть горячего, отдохнуть перед дальним и трудным поиском. Узнать от, этого человека о дислокации немцев. А он хладнокровно звонил в гитлеровский штаб и сообщал даже приметы разведчиков.
Он и встречал их, наверное, в холщовой поддеве и в лаптях. Бедняк, оставшийся сторожить кулацкий дом, вот за кого он себя выдавал. А сейчас не успел навести маскарад.
У Седого было такое чувство, словно ему жгли руки. Они тянулись к пистолету. Ему хотелось самому всадить в эту мразь все девять пуль именного вальтера.
— Кого знаешь в комендатуре? — продолжал допрос Джанич.
— Абер... капитан Зигфрид Рутт. Обер-лейтенант Кройш — командир роты охранения.
— Где склад? — в упор спросил Джанич,
— В Черной пещере. Но я сам его не видел.
— Четник?
— Да. Расстреляйте меня быстро. Я больше не могу.
Джанич жестко и неожиданно спросил:
— Какой район в округе местные жители называют «Раем»? И давно ли?
— Долину, которая у Черной пещеры. Давно. Ее так называл еще мой дед.
— Так просто, — пробормотал Седой, — не может быть...
Он был разочарован. Это было непохоже на немцев.
— Спроси его, много ли немцев охраняет Черную пещеру?
Стуковский помотал головой, спазм перехватил горло, потом вымолвил:
— Не знаю.
— Он просто связник и осведомитель, товарищ капитан, и, конечно, мало что знает, — сказал Джанич. — Я его расстреляю сам, потому что он мой югославский фашист.
Все правильно, Мирчо, хотелось сказать Седому, фашисты везде фашисты, и всюду за ними стояли жестокость, насилие, подлость и смерть.
Седой думал об ошибке. Весь его опыт разведчика, специалиста по диверсиям в тылу врага, заставлял его противиться простому решению немцев закодировать квадрат с местонахождением склада под местное прозвище долины. Что-то не сходилось в итоге. Седой не понимал противника, и это злило его. За годы войны он привык иметь дело с умным, коварным врагом. Здесь же налицо была беспечность, граничащая с глупостью. А ведь он знал, что стоит за этим. Абвер и СД, может быть, и гестапо. Склад-то — объект чрезвычайной важности. Тогда в чем же дело?