Ему очень дипломатично объяснили, что вообще-то музыкальная индустрия не верит в цифровое распространение музыки. Он решил, что это совершенно абсурдный довод: музыкальная индустрия уже втянута в цифровую дистрибуцию. Для боссов рекорд-компаний стойки с дисками в магазине выглядят вполне современно, но для инженера они — просто места неэффективного хранения данных. Бранденбург ещё раз попробовал донести свои доводы, но его манера объяснения — терпеливо, методично, как у учёных — никого не испугала. Так что он сел в самолёт и улетел домой.
Почему они не услышали его? Позже в RIAA объясняли это по-разному[53].
Во-первых, Бранденбург вроде бы рекламировал себя: чтобы легально продавать mp3, музиндустрия должна была получить на них лицензию Фраунгофера, а это дорого. Учитывая, сколько вообще в интернете уже пиратских файлов, предложение Бранденбурга звучало почти как шантаж и вымогательство, хотя, конечно, сам он ничего подобного не имел в виду.
Второе объяснение заключается в том, что на самом деле RIAA не отвечает за музыкальную индустрию. Верно обратное: это лоббистская организация, которая получает заказы от Большой шестёрки. Сотрудники RIAA — это инсайдеры в вашингтонских структурах, которые должны разговаривать с законодателями о законах, защищающих авторские права; это частные детективы, которые вместе с силовиками ловят пиратов; это бухгалтеры, которые присуждают «золотые» и «платиновые» статусы альбомам. У этой организации нет ни капитала, ни власти, чтобы начать крупные инвестиции в технологию цифрового распространения музыки. Бранденбург попросту обратился не к тем.
С другой стороны, если б им действительно было не наплевать, они бы могли перенаправить Бранденбурга на любой мейджор-лейбл, но они и этого не сделали. И тут появляется третья причина, которая всё объясняет: они ничего не сделали, потому что так сказали их технические специалисты. Студийные инженеры ненавидели mp3. Они крутили ручки микшерных пультов и сводили альбомы. Они отвечали за качество звучания готовых альбомов, а mp3, по их мнению, звучал дерьмово. Цеховое сопротивление оказалось самым большим препятствием, помешавшим вовремя принять mp3. Но у звукоинженеров были на то причины. Взломанные версии L3Enc, гулявшие по интернету, не давали качественный звук: разницу в звучании CD и пиратского mp3 легко улавливал любой слушатель. Но звукоинженеры — они совершенно конченые аудиофилы, презиравшие даже высококачественные mp3. Для них записать неощутимые звуковые тонкости музыки — это профессиональный долг на грани одержимости. А теперь какой-то Бранденбург предлагает уничтожить 90 процентов труда их жизни.
Подобное Бранденбург слышал и ранее. В качестве опровержения он ссылался на теоретическую работу Эберхарда Цвикера, которая доказывала, что информация, уничтожаемая при оцифровке, ухом всё равно не воспринимается, что подтверждено и двойной слепой проверкой. Бранденбург всегда ставил себе целью прозрачность, и к 1997 году он считал, что может её достичь в 99 процентах случаев[54].
Студийные инженеры не верили в это, убеждённые, что на любом уровне качества уловят массу отличий CD от mp3, и, более того, возмущались, когда их профессиональное суждение ставили под вопрос.
Многие знаменитые артисты с этим соглашались. Некоторые, как, например, Нил Янг, годами боролись за сохранение стандартов аудио и проиграли[55].
Но здесь шёл не просто технический спор. Это была битва цивилизаций. Хотя практически звукоинженеры и учёные работали в одной сфере, но на самом деле — это существа разных пород. Звукорежиссёр — это человек с образованием в области музыкального менеджмента, а не дипломированный инженер. Многие другие — сами музыканты и авторы песен — со временем вырастали в высокооплачиваемых продюсеров (Джимми Айовин сам так начинал). Другими словами, они сами артисты, у них отсутствует научный взгляд на мир. Для студийных чуваков звук — категория эстетическая, описываемая в терминах вроде «тон» и «тёплый». Для учёных же звук — это физическое явление Вселенной, колебание воздуха, описываемое логарифмическими единицами. Когда физик-акустик спорит с продюсером записей, они на самом деле разговаривают на разных языках.
Ну и, наконец, никакие данные и выкладки не способны целиком и полностью подтвердить мнение Бранденбурга. Ухо — это орган с такими же индивидуальными особенностями,как отпечаток пальца, так что звучащий мир у каждого свой. Хотя, конечно, один студийный звукоинженер вряд ли слышит что-то такое, что упускают сотни опытных профессионалов, но и исключать такой возможности нельзя. Как бы то ни было, но на время эта точка зрения выиграла.
Для Бранденбурга наплевательское отношение RIAA оказалось неудачей небольшой, а вот для музыкального бизнеса — чудовищной непоправимой ошибкой. Даже если принять мнение маньяков микшерного пульта, тем не менее, какое отношение качество звука имеет к продажам? Не так давно воспроизведение аудио на дому сопровождалось треском виниловых пластинок на дешёвых вертушках, а «портативное» аудио звучало из приёмника АМ-диапазона на пляже. Звук mp3-то был гораздо лучше всего этого. На самом деле, подавляющее большинство слушателей не обращают никакого внимания на качество записи, и вот эта одержимость идеальным качеством звука означала только то, что рекорд-индустрия просто перестала понимать своего клиента.
Другие индустрии действовали мудрее. Там, где мейджор-лейблам померещился упадок, производители домашней электроники узрели знак доллара. Примерно в то же время, когда состоялась первая встреча с RIAA, во Фраунгофер обратились независимо друг от друга две корейские компании, Diamond Multimedia и Saehan International. Обе хотели выпустить первый в мире портативный mp3-плеер (им было невдомёк, что двумя годами ранее Харальд Попп уже заказывал работающий прототип). Ни у первой, ни у второй компании не было вразумительной концепции дизайна, и Анри Линд быстренько провёл переговоры по этим сделкам, полагая, что вскоре подтянутся японские гиганты бытовой электроники Sony и Toshiba.
Они не подтянулись. Начав как рисковые стартапы, эти японские мейджоры теперь уже потеряли вкус к риску. А mp3 представляли опасность: большинство файлов в интернете нелегальные, хранить их — подсудное дело. Индустрия электроники и музыкальные мейджор-лейблы и так всю жизнь находились в непростых отношениях. Например, появление в 1980-х двухкассетных магнитофонов вызвало шквал судебных разбирательств. Теперь осторожные Sony, Toshiba и другие японские лидеры спокойно наблюдали с бережка, как корейские игроки второго ряда заплывают в кишащие акулами воды.
Но есть индустрия, которая обожает скандалы. Это пресса. После статьи в USA Today пиарщиков Фраунгофера завалили запросами на интервью, а кампус Эрлангена наводнили телевизионные команды с камерами. Журналисты, понятно, хотели знать, кто главный ответственный за эту технологию, и, конеч-но же, сфокусировались на Бранденбурге. Он аккуратно уклонялся. В следующие годы, когда mp3 уже во всём мире считался аудиотехнологией будущего, его изобретатель удивительным образом сохранял почти что анонимность.
Он добился этого, преуменьшая свою роль. В каждом интервью он повторял, что mp3 — это коллективное изобретение, у него нет одного отца, усилия всей команды очень важны (это вообще первое, что обычно срывалось с его уст). Дальше он отмечал важность всех вложившихся в проект: Thompson, AT & Т, а в поздние годы и вообще — саму MPEG. Иногда упоминал даже MUSICAM, поскольку их фильтр Фраунгофер был вынужден использовать. Это означало, что когда денежки потекли, то какие-то крохи получал даже Philips.
Бранденбург рисовал публике эдакий обширный консорциум, включающий ворох патентов, денежные потоки от лицензий, проект, в котором десятки акционеров и никакой центральной движущей силы. Но Анри Линд подозревал другое. Будучи лицензионным менеджером, он один из немногих сумел разобраться в бумагах и понял, что Бранденбург просто мутит воду. Этот феномен он назвал «спрятаться в команде».
Безусловно, Бернхард Грилл, Харальд Попп и остальные из оригинальной шестёрки сделали свой вклад, и Бранденбургу крупно повезло собрать команду из таких талантов. Правда, что Thompson обеспечил серьёзную поддержку в решающий момент, особенно в виде Линда. Правда, что у проекта много акционеров — двадцать разных патентов на всю mp3-технологию приносили проценты по меньшей мере двум дюжинам изобретателей, после того как причастные организации получали свою долю[56].
Нужно было глубоко закопаться в лицензионные соглашения, чтобы обнаружить: от mp3-лицензий Бранденбург получал гораздо, гораздо больше, чем кто-либо ещё. Его имя фигурирует в патентах чаще любого другого, а в первом и самом главном, выданном в 1986 году, оно вообще одно. Он обладал огромной долей в mp3-проекте.