Пребывание в Гоще очень повлияло на Отрепьева. Сообщения иезуитов, что он служил на кухне пана Хойского, скорее всего выдумка. Тот же Варлаам пишет, что он там учился. И не только латинской грамоте, но шляхетской культуре (многие ариане были шляхтичи), танцам (ариане любили повеселиться) и, главное, религиозному вольнодумству — иносказательному пониманию христианских обрядов и таинств. Григорий если не формально, то душой стал арианином и оставался им до конца жизни. Гощинцы признали «царевича», он прожил с ними осень и зиму, но весной 1603 г. исчез. Поговаривали, что он появился в Запорожье и жил у старшины Герасима Евангелика, члена гощинской секты. Это похоже на правду, ведь когда «царевич» начал поход на Москву, в его войске шел небольшой отряд казаков ариан во главе с Яном Бучинским, будущим секретарем самозванца. К запорожцам Отрепьев ездил не освежать воинские навыки, а за поддержкой. К тому времени он разочаровался в возможностях малочисленных ариан.
Вскоре Отрепьев появляется в Брагине у князя Адама Вишневецкого — сторонника православия и недруга Годунова. Князь Адам имел на него зуб из-за пограничных земель в Черниговщине. Москва считала их российскими землями, и в 1603 г. царь Борис велел там сжечь два городка Вишневецкого. По характеру, увлекающемуся и склонному к авантюрам, молодой князь, как никто, подходил для целей Отрепьева. Гришка поступил на службу Вишневецкому, сумел понравиться и попал в число близких слуг князя. Как «царевич» сумел «открыться» князю Адаму, остается только гадать. Легенда о притворной болезни Отрепьева, открывшего на предсмертной исповеди свое «царское» происхождение, не более достоверна, чем случай в бане, где раздраженный князь дал слуге оплеуху, а тот зарыдал и сказал князю, что он не знает, кого бьёт. В написанном через полгода донесении Вишневецкого королю нет ни намека на эти истории. Ни слова и о кресте царевича Дмитрия, якобы предъявленном самозванцем.
Вишневецкий признал «Дмитрия» царевичем, выделил ему лошадей и экипажи, устраивал в его честь балы. Признание князя Адама — дальнего родственника царя Ивана, возвело Отрепьева в ранг претендента на русский престол и свело на нет обвинения в «люторской ереси». Трудно сказать, насколько искренне он верил «царевичу». Но когда Годунов обратился к нему с требованием выдать «вора», обещая уступить спорные городки, князь промолчал и перевез «царевича» подальше от границы в Вишнёвец. Все же ему стало ясно, что он обязан известить о «царевиче» польское правительство. В октябре 1603 г. князь Адам пишет письмо канцлеру Яну Замойскому, где сообщает о московском царевиче и оправдывается в задержке с письмом тем, что сначала сам «весьма сомневался», а уверился, когда к царевичу перебежали и признали его «более 20 москалей». В ответ Замойский посоветовал немедленно известить короля. Получив сообщение, Сигизмунд III в ноябре 1603 г. приказал Вишневецкому привезти претендента в Краков[47] и представить о нем подробный отчет.
Настало время ехать к королю, но князь Адам все тянул, и Отрепьев совершил решительный шаг: он покинул замок своего благодетеля и направился в Краков вместе с Константином Вишневецким, троюродным братом князя Адама. Это было знаковое решение — перейдя к католику князю Константину, Отрепьев перешел под покровительство католической Польши. У князя Константина были связи среди знатных польских семей, жена его была дочерью воеводы Сандомирского Юрия Мнишека. Решено было его посетить. Ежи (Юрий) Мнишек жил в королевском замке Самбор на берегу Днестра. Некогда богатый, он из-за расточительности почти разорился. Репутацию Мнишек имел сомнительную. При Сигизмунде Августе он поставлял старому королю любовниц. Пана Ежи обвиняли, что они с братом присвоили казну умершего короля. Тем не менее его везде принимали, он был кузеном кардинала Мациевского и дружил с бернардинцами[48].
Приезд «царевича» заинтриговал Мнишека, и он стал задавать пиры один роскошнее другого. Хозяин сразу заметил, что царственному гостю очень нравится его 16-летняя дочь Марина, которой он уже три года подыскивал жениха. По приказу отца девушка поощрила ухаживания некрасивого, но знатного московита. И чувства «Дмитрия» переросли во влюбленность. Говорят, что из-за Марины у него был поединок с князем Корецким; князя увезли чуть живого. Кончилось тем, что «царевич» попросил у Мнишека руки дочери. Пан Ежи притворился крайне изумленным и отложил ответ до времени, когда Дмитрий съездит в Краков и будет принят королем. Вместе со сватовством возник и религиозный вопрос. Позже, в письме папе Павлу V, Мнишек писал, что ему стало жалко души Дмитрия. Он привлек бернардинцев. «Дмитрий» охотно шел монахам навстречу и обнаруживал пытливый ум, хотя все ещё склонялся к схизме.
Зимой 1603/04 г. «царевича» признали два лифляндца — беглые холопы из России. Оба утверждали, что помнят малолетнего Дмитрия. Один служил у Мнишека, и ценность его показаний была невелика. Другой — слуга канцлера Литвы Льва Сапеги, Юрий Петровский, раньше холоп Петрушка, в детстве состоял при особе царевича Дмитрия. Сапега устроил встречу «царевича» с Петрушкой. Дело чуть не обернулось конфузом. Когда встреча состоялась, Петрушка стоял остолбенелый и молчал. Но «Дмитрий» подошел к Петрушке, сказал, что помнит его, и стал расспрашивать. Холоп обрадовался, признал «царевича», прослезился и стал утверждать, что узнал его по бородавке у носа и разной длине рук. О признании «царевича» сообщили в Краков папскому нунцию Рангони. В начале марта 1604 г. «Дмитрий» вместе с Мнишеком направился в Краков. Там выяснилось, что сенаторы не хотят его поддерживать. Мнишек пытался переломить ситуацию: он устроил роскошный пир для сенаторов, и «Дмитрий» им понравился, но мнения они не изменили.
15 марта «Дмитрий» при содействии Рангони получил аудиенцию у короля. Самозванец явился с заранее приготовленной речью, составленной учёным поляком. В ней были латинские цитаты, исторические аналогии и просьба о заступничестве. В ответном слове вице-канцлер Тылицкий приветствовал «Дмитрия», но сказал, что Речь Посполитая соблюдает договор о перемирии с Россией. Последняя встреча с Сигизмундом состоялась 23 апреля. Король сказал «Дмитрию»: «Мы верим тому, что от вас слышали... с этого времени вы друг наш и находитесь под нашим покровительством. Мы позволяем вам иметь свободное обращение с нашею шляхтою и пользоваться ее помощью и советами». Кроме разрешения на набор войска, «Дмитрий» получил золотую цепь с портретом короля и содержание в сорок тысяч злотых в год за счёт налогов с Самбора. Взамен он подписал «кондиции» о согласии отдать королю половину Смоленской и Северской земли, заключить вечный союз с Речью Посполитой, разрешить свободный въезд иезуитов в Россию и право строить там костёлы, жениться на подданной короля и, наконец, помочь королю вернуть шведский престол.
В Кракове началась мистерия[49] обращения «Дмитрия» в католичество. Кроме «Дмитрия», в ней участвовали краковский воевода Н. Зебжидовский, Е. Мнишек, иезуиты — К. Савицкий и С. Гродзицкий и нунций К. Рангони. Вновь состоялась дискуссия о преимуществах католицизма над православием. «Царевич» показал редкое для мирянина знание существа церковных различий, но уступил аргументам иезуитов и склонился к их правде. Решено было сохранить отречение от православия в тайне. В Страстную субботу, 17 апреля, «Дмитрий» в рясе, закрыв лицо капюшоном, явился в церковь Св. Варвары. Там его ждал избранный им духовник — Савицкий. Перед началом исповеди иезуит заявил, что лишь полнейшая откровенность позволит рассчитывать на помощь Господа, а солгавший погибнет. «Царевич» на мгновение смутился, но тотчас овладел собой и поклялся перед лицом Бога и людей в своей полной искренности. Савицкий принял отречение «Дмитрия» от православия и приступил к исповеди.
Новообращенный католик при содействии Савицкого составляет письмо к папе Клименту VIII, где «самая жалкая из овец», «покорнейший из слуг Его Святейшества» пишет, что его озарил свет, и нет теперь жертвы, которая ему не по силам. «Отче всех овец Христовых, — пишет он — Господь Бог, может воспользоваться мной, недостойным, чтобы прославить имя Свое через обращение заблудших душ и через присоединение к Церкви Своей великих наций. Кто знает, с какой целью Он уберег меня, обратил мои взоры на Церковь Свою и приобщил меня к ней?» Здесь ненавязчиво звучит просьба о помощи в подчинении России власти наместника Петра. В день причащения, 24 апреля, «Дмитрий» явился к нунцию Рангони и выразил желание причаститься. Рангони помазал его миром и совершил рукоположение. Дмитрий пал на колени и, в сильном волнении, обещал, если станет царем, восстановить согласие церквей и крестить магометан и язычников. Он хотел приложиться к ногам папского наместника, но тот уклонился. В дальнейшем Рангони стал его ходатаем перед папой.