Читать интересную книгу Карт-бланш императрицы - Анастасия Монастырская

— Быстро или медленно? — шепнул в самое ухо.

— Сначала медленно, потом очень быстро, — как же он хорошо ее знал, жаль будет потерять такого любовника снова, но предавший однажды предаст еще раз. Эту истину она давно уяснила. И не только с Паниным. А предательств и без него на ее век хватит. Ах, Станислав! Как же тебя не хватает! Додумать горькую мысль не успела, поддавшись извечному, убыстряющемуся, ритму. И когда до пика оставалось совсем чуть-чуть, мужчина замер, приподнявшись.

— Я скучал без тебя. Скучал. Ревновал. Тосковал. Хочу, чтобы ты это знала.

— Знаю, — выкрикнула Екатерина, — только, пожалуйста, ничего не говори сейчас и не останавливайся.

И снова тесное объятие, похожее на древний танец.

И снова долгожданная смерть.

Маленькая смерть. Сердце на мгновение замерло, а потом вновь забилось.

Тяжело дыша, Панин откатился на спину. Положил потную руку ей на живот. Екатерина не шевельнулась, хотя очень хотелось отодвинуться. Сейчас, когда ее желание полностью утолено, а месть вычерпана до конца, она мечтала, чтобы Никита ушел.

Тот почувствовал изменчивое женское настроение. Возникла долгая пауза, переходящая в мучительную неловкость. То ли уйти, то ли остаться. То ли сказать, то ли промолчать.

Екатерина тянула молчание глубокими глотками, украдкой поглядывая на любовника из-под длинных ресниц.

— Славно ты с ширмами придумала, — придумал он, наконец, тему для альковного разговора. — Ни за что не догадаешься, что здесь происходит.

— Это не я придумала, — усмехнулась Екатерина. — А тот, кому было нужным остаться здесь незамеченным. Я не возражала. Люблю лабиринты.

Панин побледнел, поняв намек.

— Ты его сильно любила? — спросил он через какое-то время.

— Я с ним дышала, жила, ничего не боясь, — ответила Екатерина. — А потом родила от него дочь. Вряд ли к этому можно что-либо добавить. Любовь — это не только красивые слова и томление тела. Любовь — это свобода.

— И ты так просто говоришь о том, что обычно принято скрывать? — удивился Панин.

— Я изменилась и многому научилась за это время. Повзрослела. Учителя были хорошие: одиночество и несчастья. С такими учителями заново начинаешь ценить собственную независимость и свои желания.

— В любви?

— Во всем, — Екатерина перекатилась на живот, приняв свою любимую позу. Длинные волосы, пахнущие цветами и травами, шелковым ковром закрыли подушку.

— А будущее как видится? Свободным и…величественным? — осторожно спросил Панин и тут же пожалел об этом, почувствовав, как напряглось ее тело.

— Никак, — с деланным равнодушием ответила Екатерина. — Живу сегодняшним днем и не устаю благословлять ее величество, одарившую своей милостью и любовью. — Ты сейчас ступай. Не люблю засыпать с ЧУЖИМИ людьми. За ширмой можешь одеться.

"Чужой, оказывается. Лучше бы пощечину дала, — обиженно подумал Никита. — Не так бы было и больно. Попользовала как жеребца и выбросила за ненадобностью".

"А чего ты хотел? — в свою очередь мысленно спросила Екатерина. — Доверия и дружбы? Любви? Я бы рада, да не могу. Не прощаю предательства, граф. Так глупо устроена. Теперь только от тебя, Никита Иванович, зависит, останемся мы друзьями или врагами. Сама предпочту дружбу, а ты, скорее всего, захочешь отомстить. И мсти себе на здоровье, коли силы на то и имеются. Но в постель к себе я тебя уже никогда не пущу. Хотя стоит ли давать подобные обещания, когда впереди целая жизнь?"

Панин неловко собрал разбросанную одежду, прикрывая появившееся брюшко, и скрылся за ширмой, не сказав любовнице ни слова. Екатерина не торопила с решением. Время покажет, была ли она права или нет.

Как только за Паниным вдалеке захлопнулась дверь, к Екатерине заглянула Прасковья Брюс.

— Не спишь, матушка?

— Нет. Думаю.

— О чем?

— Не нажила ли я себе только что нового врага? Панин слишком умен и полезен, таких людей лучше в друзьях держать.

— Раз умен, значит, врагом не станет. Пока нейтралитет выдержит, а потом на твою сторону переметнется. В фаворитах такой точно не задержится — во-первых, думает много, во-вторых, его только на разик и хватит.

— Подслушивала? — беззлобно уточнила Екатерина. — Ладно, не отвечай. Знаю, что подслушивала. То-то шорох и сопение за ширмой слышала. Любишь ты глазеть на чужие ласки.

— О твоей безопасности радела, — со всей горячностью, на которую и была способна, возразила фрейлина.

— Радела ты, положим, о своем любопытстве да интересе. Если Панин укрепится, кто ж мне тогда молодцов поставлять будет? Без работы останешься. Кстати, как там поручик Хвостов? Готов к бою?

Брюс презрительно отмахнулась:

— Да что поручик… Слаб он по второму разу в этом деле оказался, да и обучен плохо. Боюсь, заскучаешь сразу. Я тебе другого кавалера намедни нашла, такой красавец, что глаз не отвести, а уж горяч, отважен — м-м!

— Неужели лучше Салтыкова? — сонно улыбнулась императрица.

— Лучше!

— Лучше Станислава?

— Лучше! — заверила Брюс, укрывая государыню теплым одеялом. — Завтра увидишь и не устоишь!

— И кто такой? — последовал слабый, но любопытный зевок.

— Григорий Орлов.

ГЛАВА 11.

Григорий Орлов всегда верил в свою счастливую звезду. Впрочем, точно такие же чувства разделяли и четверо его братьев. Высокие, статные, красивые и необыкновенно выносливые, они с завидной регулярностью совершали подвиги и на полях сражений, и в постелях высокородных дам.

Что-что, а в любовном деле Григорию не было равных. При первом знакомстве он пленял ангельской внешностью, но уже через пару минут становилось понятно: ничего ангельского в Орлове нет, и никогда не будет. Скорее, он похож на черта, настолько своенравен, необуздан и груб. Ему нравилось играть, рискуя по крупному, и, как правило, риск оправдывал себя, преумножая уже имеющиеся богатство и славу. Ничего не боятся, всегда быть в гуще событий, пробуя новые наслаждения и, одерживая сладкие победы, — именно это незамысловатое кредо и помогло Орлову добиться небывалых высот. Впрочем, тогда он о них еще только мечтал.

В Петербурге Григорий Орлов появился весной 1759 года, когда в столицу доставили графа Шверина, бывшего флигель-адьютанта Фридриха Прусского, взятого в плен при Цорндорфе. Хотя "плен" — громко сказано, Шверина принимали, как знатного и почетного гостя, прибывшего из дружественной державы. Повсеместно графа сопровождали два офицера: видимо, чтобы тот чувствовал себя в полной безопасности. Собственно, Шверин так себя и чувствовал, каждый раз натыкаясь на русского Геркулеса — Орлова, следившего за ним с упрямством молодого, но довольно зубастого пса. Шаг влево, шаг вправо сурово карался на месте. Только к концу третьей недели своего пребывания в Петербурге Шверин мог спокойно вздохнуть: у Орлова появился новый предмет для пристального наблюдения.

…После памятного разговора у опочивальни Елизаветы великая княгиня и Шувалов стали если не друзьями, то союзниками. Александр Васильевич теперь часто бывал в покоях Екатерины, не делая никаких интимных поползновений. Амурные утехи ушли на второй план, а все разговоры крутились около одного вопроса: кто займет престол после смерти Елизаветы.

Ситуация сложилась действительно непростая. На стороне чертушки выступал род Воронцовых. Елизавета Воронцова, фрейлина Екатерины, по-прежнему была в фаворе у великого князя и по-прежнему надеялась в скором времени занять престол.

— Представляете, граф, — поделилась как-то Екатерина. — У них даже проект имеется: развод, признание Павла Петровича незаконнорожденным, мое позорное изгнание и новое бракосочетание. Более того, Петр Федорович изволили все это подписать.

— Откуда вы это знаете? — заинтересовался Шувалов, у которого были совсем другие планы насчет будущего великой княгини.

— Младшая сестра Елизаветы поведала.

— Ваша тезка, Екатерина Дашкова?

— Да, мы в последнее время стали очень близки. Она так же, как и я, любит Вольтера. И так же, как и у меня, у Дашковой весьма печальный опыт супружества.

— Странно, что в таком роду могло появиться подобное чудо, — удивленно произнес Шувалов.

— В семье не без ангела, — рассмеялась Екатерина. — В любом случае теперь у меня есть самый надежный осведомитель, да не обидится на меня на подобное определение сама Екатерина Романовна. Поневоле я обвиняю ее в доносительстве на собственную сестру.

— Меня давно интересует, что вы намерены делать, — спросил вдруг Шувалов, — если императрица будет при смерти? Следовать течению обстоятельств? Или…

— Или! Я давно решила. При получении известия я сразу же пойду в комнату моего сына и возьму его к себе. В ту же минуту я пошлю доверенного человека дать знать об этом пяти офицерам гвардии. Каждый из них приведет ко мне пятьдесят солдат. В то же время я пошлю за преданными мне людьми, а сама отправлюсь в комнату умирающей, где заставлю присягнуть командующего армией и оставлю его при себе. Далее начну действовать по обстоятельствам, если надо велю арестовать Воронцовых и Шуваловых, — она бросила быстрый взгляд в сторону собеседника. — В любом случае я намерена либо царствовать, либо погибнуть.