В сопровождении Жискара и Дэниела они прошли в столовую, и роботы заняли свои места в стенных нишах. Появились два робота-лакея. Комната была залита солнцем, стены оживлены украшениями. Стол был накрыт, и очень вкусно пахло. Поселенец принюхался и удовлетворенно вздохнул.
– Не думаю, что мне будет трудно есть аврорианскую пищу. Где вы позволите мне сесть, миледи?
– Не сядете ли вы сюда, сэр? – мгновенно спросил робот.
Поселенец сел первым, как полагалось гостю, затем села Глэдия.
– Я не знаю терминологических особенностей вашего языка, поэтому вы извините меня, если мой вопрос покажется вам обидным: разве Диджи не женское имя?
– Вовсе нет, – немного чопорно ответил поселенец. – Впрочем, это не имя, а два инициала; Д. и Ж.
– Ах, вот как. Д. Ж. Бейли. Простите мое любопытство, но что значат эти инициалы?
– Пожалуйста. Вон Д… – Гость показал пальцем в сторону одной ниши. – А вон там, я думаю, Ж. – Он показал на другую.
– Не хотите ли вы сказать…
– Именно это я и хочу сказать. Мое имя Дэниел Жискар Бейли. Во всех поколениях моей семьи всегда были хотя бы один Дэниел и один Жискар. Я был последним, шестым ребенком, но первым мальчиком. Моя мать решила, что достаточно и одного сына, и дала мне оба имени. Но Дэниел Жискар Бейли – слишком длинное имя, и я предпочел называться Диджи, и буду рад, если и вы станете так звать меня. – Он добродушно улыбнулся. – Я первый, кто носит оба имени, и первый, увидевший оригиналы.
– Но почему эти имена?
– Как гласит семейное предание, это идея Элайджа Бейли. Предка. Ему была предоставлена честь дать имена своим внукам, и он назвал старшего Дэниелом, а второго – Жискаром. Он настаивал, и это стало традицией.
– А дочери?
– Традиционное имя, передающееся из поколения в поколение, – Джезебел, Джесси. Вы знаете, так звали жену Элайджа.
– Я знаю.
– Но нет ни… – Он замолчал и воззрился на блюдо, стоящее перед ним. – Будь я дома, я бы сказал, что это жареная свинина в арахисовом соусе.
– А на самом деле это овощное блюдо. Вы, кажется, хотели сказать, что в семье не было ни одной Глэдии?
– Не было, – спокойно сказал Д. Ж. – Единственное объяснение состоит в том, что якобы Джесси – первая Джесси – возражала – но я с этим не согласен. Жена Элайджа никогда не была в Бейлимире, не уезжала с Земли. Как она могла возражать? Нет, мне совершенно ясно, что Предок просто не хотел другой Глэдии. Никаких имитаций, никаких копий, никаких претензий. Глэдия одна-единственная. И он просил также, чтобы не было других Элайджей.
– Я думаю, ваш Предок в последние годы жизни старался быть сдержанным, как Дэниел, но в душе всегда оставался романтиком. Он мог бы допустить существование других Элайджей и Глэдии. Я бы не обиделась. Его жена, наверное, тоже, – Она принужденно засмеялась. Кусок не лез ей в горло.
– Все это кажется таким нереальным. Предок – история, собственно, древняя, он умер сто шестьдесят четыре года назад. Я его потомок в седьмом колене, а вот сижу с женщиной, которая знала его еще молодым.
– Я его, в сущности, не знала, – сказала Глэдия, глядя в тарелку. – Я встречалась с ним – и то на короткое время – три раза за семь лет.
– Я знаю. Сын Предка Бен написал его биографию. Это стало литературной классикой в Бейлимире. Даже я ее читал.
– Да? А я не читала и даже не знала, что она существует. И что же там про меня?
Д. Ж. усмехнулся:
– Ничего такого, против чего вы могли бы возражать. Вы там – что надо. Но не в этом дело. Меня потрясло, что мы здесь с вами через семь поколений. Сколько вам лет, миледи? Прилично ли задавать вам такой вопрос?
– Не знаю, прилично ли, но я не возражаю. Мне двести тридцать пять стандартных галактических лет, двадцать три с половиной десятилетия.
– А на вид никак не больше пятидесяти. Предок умер, когда ему было восемьдесят два. Он был очень стар. Мне тридцать девять, и когда я умру, вы еще будете живы…
– Да, если ничего не случится.
– И проживете еще пять десятилетий…
– Вы завидуете мне, Диджи? – огорченно спросила Глэдия. – Вы завидуете, что я пережила Элайджа больше чем на полтора столетия и осуждена пережить еще на сто лет?
– Конечно, завидую! Еще бы! Я бы не прочь прожить несколько столетий, если бы не создал этим дурного примера для народа Бейлимира. Я не хотел бы, чтобы они жили так долго. Замедлился бы ход истории и интеллектуальное развитие. И правительство оставалось бы у власти слишком долго. Бейлимир погрузился бы в консерватизм и застой, как ваш мир.
Глэдия вздернула подбородок.
– На мой взгляд, с Авророй все в порядке.
– Я говорю о вашем мире, о Солярии.
– Солярия – не мой мир, – твердо сказала Глэдия.
– Надеюсь, что это не так. Я пришел к вам именно потому, что считаю Солярию вашим миром.
– В таком случае вы напрасно потратили время, молодой человек.
– Но вы родились на Солярии и жили там какое-то время?
– Я жила там первые тридцать лет.
– Тогда вы в достаточной степени солярианка, чтобы помочь мне в важном деле.
– Я не солярианка, несмотря на ваше так называемое дело.
– Дело касается войны и мира – если вы считаете это важным. Внешним мирам грозит война с Поселенческими мирами, и это будет скверно для всех. А вы, миледи, способны предупредить войну и сохранить мир.
13
Трапеза закончилась, и Глэдия обнаружила, что смотрит на Д. Ж. с холодной яростью.
Она спокойно жила последние два столетия, отрешившись от сложностей жизни. Постепенно она забыла свои беды на Солярии, трудности привыкания к Авроре.
Ей удалось очень глубоко похоронить боль двух убийств и два экстаза необычной любви – с роботом и землянином – и смириться. Затем она долго и спокойно жила в браке, имела двух детей, занималась своим делом. Сначала ушли дети, затем муж, скоро и она, вероятно, оставит работу и останется одна с роботами, довольная своей судьбой, а может быть, смирившись с нею. Жизнь ее потечет спокойно и без событий к неизбежному концу, такому тихому, что эти механические люди наверняка не заметят, как он наступит.
Так она жила. Но что же случилось?
Все началось вчера ночью, когда она напрасно искала в небе солнце Солярии, которого там не было. Эта глупость словно вызвала к жизни прошлое, которое должно было оставаться мертвым, и мыльный пузырь спокойствия, который она создала вокруг себя, лопнул.
Имя Элайджа Бейли – самое болезненно-радостное воспоминание, которое она так старательно прятала, вдруг повторялось снова и снова.
Затем ее принудили иметь дело с человеком, считавшим себя потомком Элайджа, и вот теперь с другим, который и в самом деле его потомок. И наконец ей навязали проблемы подобные тем, которые мучили самого Элайджа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});