пытаешься грести против течения, хочешь взлететь под низвергающимися сверху потоками водопада или карабкаешься в гору на последнем издыхании. Так, будто тебя вымораживает холод несбывшегося, и ты падаешь, падаешь, падаешь в черную пропасть, которой нет ни конца, ни края…
Амулет с угрожающей скоростью нагрелся, поразительно быстро отнимая у меня силы. Руки, которые прежде хоть как-то чувствовали его тяжесть, сейчас не просто потеряли чувствительность, но, кажется, вообще больше не существовали. Вскоре онемели не только локти, но и плечи. Вот появился неприятный холодок в стопах, который ужасающе быстро пополз в сторону подрагивающих от слабости коленей. Затем начали ощутимо подмерзать бедра, отчаянно заныла рана от когтей оберона. Левая порчина неожиданно намокла, будто старый шрам внезапно открылся, а по коже потекло что-то липкое и горячее.
Я судорожно сглотнула, чувствуя на губах соленое. Тяжело задышала, начиная подозревать, что на этот раз моих сил может не хватить, и до скрежета сжала зубы.
Я должна… просто должна это сделать! Я не могу сдаться и проиграть какой-то дурацкой железке, у которой даже мозгов нет, чтобы как следует сопротивляться!
У меня отчаянно заныли зубы, ног и рук я тоже больше не чувствовала, а дыхание вырывалось из груди сиплое, шумное, будто на морозе. Кажется, даже холодное облачко в какой-то момент слетело с моих губ, осев на щеках и ресницах острыми льдинками.
Что это? Слезы?
Да, кажется, слезы текут из глаз. Во рту поселился стойкий привкус крови, сердце билось тяжело, с перерывами, будто совершало гигантскую, неимоверно трудную работу. Горло перехватило болезненным спазмом. Висящая на груди цепочка вдруг показалась неподъемной тяжестью, а мерцающая мягким голубым светом жемчужина – целой горой, что вдруг обрушилась сверху и давила, давила, настойчиво пригибая голову к земле…
Я тихо застонала, остро жалея, что не способна на большее. А потом почувствовала, как что-то словно рвется внутри и распадается на миллионы крохотных осколков. Точно так же, как распадался у меня в руках потерявший силу амулет. И теперь бьющий из моих ладоней белый свет уже ничто не сдерживало – мягкий, чудесный, невозможный свет творимого безумия.
Затем пришла боль, за ней – отчаяние, смешанное с горечью. Потом появился жар в онемевших пальцах, который быстро растекся во все стороны и горячим маревом окутал проклятую клетку, где заметался и испуганно заскулил громадный зверь.
Во мне задрожала и лопнула еще одна струна, из носа щедро брызнуло алым. В глазах помутилось, но перед тем, как окончательно потерять сознание и рухнуть безжизненной куклой на вытоптанную землю, я все-таки смогла поднять налитые свинцом веки и с какой-то необъяснимой гордостью увидеть, что дурацкий замок наконец сдался. Не смог мне противостоять. Он вдруг разом почернел, заскрипел, отчего-то съежился. Многочисленная паутина заклятий тоже сползла с прутьев, словно ее сдернули оттуда невидимые пальцы. Потом замок сухо щелкнул, раскрылся, будто перезревший орех, и безжизненным куском металла рухнул точно на мои ноги.
Но я этого уже не почувствовала. Только увидела, как перевернулся вверх тормашками мир, вместо ошеломленно распахнутых черных глаз надо мной нависло ночное небо Тирилона. По лицу ласково прошелся легкий ветерок, а чей-то грустный голос неслышно вздохнул:
– Вот и все, Трис. Я больше тебе не нужен…
Глава 5
Просыпалась я тяжело, неохотно, будто выныривала со дна черного омута, куда по собственной глупости решила окунуться с головой. Неестественный сон отпускал долго, цеплялся за разум, будто имел на это какое-то право. Уходил с недовольным ворчанием, словно не желал оставлять измученное и изрядно помутневшее сознание. Тело казалось онемевшим и каким-то чужим, руки и ноги налились свинцовой тяжестью, дышать было трудно. Каждый вздох давался с таким скрипом, что в пустую голову плавно закралась мысль о том, что тело и правда не мое.
Впрочем, спустя несколько минут странная слабость начала проходить, вернулись слух и чувствительность в пальцах, одновременно появилось ощущение, что я лежу на чем-то мягком и довольно колючем. Затем прояснилось в глазах, утих нескончаемый гул в голове, в висках постепенно перестала стучать кровь. Шевелиться, правда, все еще не хотелось, но настойчиво бьющий в глаза свет все-таки заставил моргнуть и повернуть голову.
Какое-то время я просто лежала, бездумно изучая деревянный потолок, подсвеченный снизу яркими солнечными лучами. Слушала назойливое жужжание мух, рассматривала большое осиное гнездо в дальнем углу. Равнодушно следила за суетящимися вокруг него полосатыми хозяевами и старательно рылась в памяти, пытаясь сообразить, что же случилось и почему я осталась жива. Более того, нахожусь не в тюрьме, не дома, а спокойно нежусь в постели, наслаждаюсь ароматами свободы (то бишь сена и навоза) и все еще не чувствую колодок на шее.
Вдумчивое молчание нарушил внезапный грохот, причем не рядом, а почему-то снизу и немного в стороне. Затем послышались тяжелые шаги, раздалось позвякивание сбруи и лошадиное фырканье, которое быстро заглушилось новым шумом и отборной бранью сразу на два голоса.
– …Итить тебя за ногу, Бодун! Под ноги смотреть надо! Думаешь, хозяин обрадуется, что мы свалили без оплаты?! Да еще коней чужих увели?!
– Сдох твой хозяин! – огрызнулся хрипловатый бас. – Кишки вон, до сих пор с потолка свисают! А башка вообще под кроватью валяется! Так что кони теперь наши – можем брать кого захотим. Риглу все равно больше не понадобятся.
– Заткнись, придурок! Хочешь последовать за ним?!
Я с трудом приподняла голову, стараясь сообразить, что происходит: вокруг достаточно светло, чтобы считать, что сейчас день; над головой плавают невесомые пылинки, переливаясь в свете солнечных лучей, словно золотая паутина; рядом ни души; тело мое и вполне живое; а подо мной и вокруг меня повсюду возвышаются охапки душистого сена, которому вроде неоткуда взяться в оживленном городе. Воздух теплый и немного душный. Внизу кто-то торопливо седлает недовольных таким обращением лошадей, звенит уздечками, хрипло ругается, спорит…
Я нахмурилась, но потом все-таки сориентировалась: конюшня. Чья-то невидимая рука умудрилась затащить меня прямиком на чердак той самой конюшни, с которой я не далее как сутки назад изучала задний двор одного постоялого двора. Точно, она! Такие крохотные закутки специально устраивают радивые хозяева, чтобы было где хранить сено для скакунов! И кто-то ловко втиснул меня сюда, тем самым надежно спрятав от посторонних глаз!