Читать интересную книгу Лёха - Николай Берг

— Да и воевать как‑никак надо — война все‑таки. А то так и проколобродим по лесам до конца войны. Не дело — сказал он.

— Мы тоже не в деревне на печи лежим — пробурчал Петров.

— Да ладно, не сепети — хмуро сказал Логинов, доставая из танка тускло- серый металлический ящичек. Продолговатый, небольшой, но тяжелый.

— Бери и помни нашу доброту — проворчал мамлей, передавая ящик Петрову.

— Спасибо! — довольно искренне ответил тот.

— Ты спасиба не говори, давай харчи доставай — отрезал мрачный младший лейтенант, поворачиваясь к сослуживцу токаря. Семёнов беспрекословно взялся за сидор, стал выкладывать на брезентовую скатерть — самобранку харчи. Сначала поделил было пополам, но Спесивцев выразительно поцокал языком и потряс, наклонившись, ящик с консервами. Тогда, вздохнув, Семёнов добавил огурцов, лука и потом — все же достал и отчекрыжил кусок сала.

— Вас всего двое, а нас все‑таки больше — пояснил он свою скупость.

— Ладно, куркуль. Забирай консервы.

И старший сержант в свою очередь накидал из глухо брякавших друг об друга банок небольшую кучку. В общем, получилось вполне равноценно. Жанаев тем временем специальным ключом вскрыл другую консервную жестянку — не с крабами, а с патронами и стал вынимать оттуда картонные пачки. Петров тут же стал сдирать упаковки и раскладывать сияющие, словно золотые, патроны по пустым подсумкам. Семёнов, укладывая консервные баночки в мешок, усмехнулся, глядя, как Лёха цапнул удивленно пачку с патронами и зачарованно стал перебирать сверкающие блестящие патрончики. То, что не поместилось в подсумки, загрузил себе в сидор Жанаев.

Танкисты держали форс, больше не предлагали остаться. А младший лейтенант не стал этого приказывать. Руки, впрочем, пожали и на прощание пожелали удачи. Семёнов все–же вручил Логинову шлемофон, бормотнув: «за учебу». На том и разошлись, пехотинцы гуськом двинули дальше в лес. Танкисты остались стоять рядом с маленьким и таким несерьезным танком, носящим нелепое имя «Дочь Антилопы».

А на душе у Семёнова опять было тяжело. Только порадовался, что вышли к своим — и вот, пожалуйста, обломились. Только порадовался, глядя на танкистский парадный мундир, что наконец‑то нашел командира и может сплавить с глаз долой этого самого потомка — ан командир оказался настолько несерьезным, что и тут обломился. Да еще очень настораживала пальба, которая несколько раз вспыхивала — хоть вроде и далеко, а все‑таки в пределах слышимости. Это было очень плохо — выстрелы слышны за три–пять километров. Значит кроме своих тут же неподалеку и германцы шляются. Нет, конечно, на звук влияет многое — и погода и природа и даже время года, но все‑таки в среднем — где‑то так выходит. Зимой слышнее, в лесу — глуше, но сырая погода звук дает дальше, а вот дождь — наоборот глушит. Пока Семёнов повел своих в том направлении, где пальбы точно не было, хотя это получалось и не совсем строго на восток. Но лезть туда, где работает автоматическое оружие, не хотелось. Хорошо еще патронов добыли, с патронами жить веселее и даже где‑то по большому счету — приятнее.

Менеджер Лёха.

Спутники шли быстро, приходилось подстраиваться под такой темп ходьбы. В кармане брюк тихо побрякивали патроны — Лёха не удержался и пяток словно позолоченных боевых патронов сунул себе в карман. Для чего — и сам не смог бы объяснить, но, во–первых, впервые в руках такие красивенькие вещицы держал, во–вторых, очень уж симпатичные они оказались, а в–третьих, это настоящие боевые патроны, этакая консервированная смерть и держать их при себе словно бы как‑то возвышало в собственных глазах. Спутники шли мрачные, даже невозмутимый Жанаев что‑то хмурился, а у Лёхи настроение наоборот поднялось. Вроде пустяк проехал и агрегат дурацкий — а приятно. Здорово получилось. Не совсем к месту вспомнилось, что генеральный хвастался, как за немерянные бабки рулил настоящим танком, интересно как бы генеральный на такой машинешке рассекал. И не так, чтобы очень уж сложно оказалось. Ну, то есть понятно, что он и полсотни метров не прокатился, а уже гуслю потерял, но ведь ехал сам и по рукам никто не бил. Очень непривычное ощущение — когда по твоей воле вдруг начинает перемещаться тяжеленная штуковина. Вообще‑то будь Лёхина воля — он бы скорее остался с танкистами. Но спорить с Семёновым, а тем более злобным Петровым совсем не хотелось. Лёха сунул руку в карман, поперебирал гладенькие, словно шлифованные патроны и усмехнулся. У этого младшего лейтенанта на торжественно повешенном парадном мундире в петличках были забавные латунные мотоциклы на фоне шестерни. И костюм непривычный, хоть и с галстуком (скажи кто раньше, что в то время галстуки носили — Лёха бы ни за что не поверил) и мотоциклетные войска — тоже необычно.

Шли между тем довольно долго, потом под ногами стало хлюпать, а вскоре стало откровенно мокро, и Лёха набрал воды в левый ботинок. Холодной, надо заметить, воды.

— Черт, болотина тут. Ладно, разуваемся. Портки снимаем и постараемся проскочить — сказал Семёнов.

Разделись, но только зря запачкались и померзли — болотина была большой, глубокой и брода в ней не было.

— Придется краем обходить — серьезно сказал персонально Лёхе озабоченный дояр — потому кончай патронами бренчать. Тихо надо идти, не получилось у меня обойти всю эту заваруху. Вроде как стрельба стихла, а немцы ночью не воюют. Попробуем проскочить.

Пошли почти впритирку к болотине, по–прежнему босиком. Лёха с огорчением ждал, когда опять насморк одолеет, но почему‑то нос дышал нормально, хотя и замерзли ноги сильно.

Семёнов рыскал впереди, выбирая дорогу, остальные шли следом. Почти совсем стемнело, потому Семёнов, подумав, отвел спутников на сухое место, на мшистый взгорбок и там, по возможности тихо, устроились на ночлег, под себя постелив плащ–палатку, а сверху накрывшись шинелью и противоипритной накидкой. Перекусили на сон грядущий огурцами с хлебом, действуя практически на ощупь. Караулить первым остался Петров, остальные по возможности тесно прижались друг к другу и моментально уснули. Лёха по совету дояра снял ботинки и на ночь натянул свои чуни из шинельных рукавов.

Было сначала холодно, потом Лёха угрелся и даже не проснулся, когда озябший Петров залез на место Жанаева и когда Жанаев растолкал на рассвете Семёнова. Тот негромко поругал отдежурившего две смены азиата, но тихо, без старания, просто для порядка. У Жанаева же было свое соображение — в лесу проводником лучшим был как раз Семёнов и стоило ему дать как следует отдохнуть, потому как от его глаз, ушей и сообразительности сейчас зависели напрямую все жизни в этой группке. Уж чего–чего, а помирать Жанаев не собирался ни за что. Тихо собрались, разбудили Лёху и, позавтракав, чем бог послал, и, прислушавшись, двинулись дальше в обход широко разлившегося болота. Пальба началась попозже и вроде как была в стороне и сзади.

Трещало там достаточно сильно, хотя и явно на пределе слышимости, как в кино. Просто пару раз бабахнуло особенно серьезно, потому и обратили внимание — там еще трещали пулеметы — от них шума больше, чем от простого винтаря, как негромко пояснил Семёнов, а что грохнуло так сильно — кто ж знает. Постукивали очереди минут пятнадцать, как предположил менеджера. Хорошо, что по прикидкам дояра пальба была не у тех, кто с танчиком остался, почему‑то это порадовало Лёху.

Через час, наверное, монотонной ходьбы по жидковатому леску дояр–следопыт обратил внимание на что‑то в болотине — они так и хлюпали по сырости, видимо тут было идти безопаснее. Лёха перевел дух, пригляделся. Недалеко от них в воде торчал кузов и квадратная кабина небольшого грузовичка размерами с «Газель». Неугомонный Петров тут же глянул вопросительно на дояра и спросил:

— Я гляну, что там, может что полезное?

Семёнов кивнул, и его сослуживец стал шустро раздеваться. Залез голышом в воду, захватив с собой только штык от винтовки, пошипел от холода и очень скоро уже открывал не без натуги дверцу кабины. Повозился там, вылез недовольный.

— Пусто!

И полез, кряхтя, в кузов. Судя по плеску — в кузове вода тоже имелась в избытке.

— Ну, что там — тихо и нетерпеливо спросил Семёнов.

— Чемоданы какие‑то, ящики. О, канистры! Тяжелые. А на чемоданах мастичные печати.

— Вот уж нам совсем это ни к чему — пробурчал под нос дояр.

— Погоди, сейчас я его — отозвался из кузова токарь и затрещал там, ломая чем‑то что‑то. Выпрямился, держа в руках промокшую насквозь картонную папку с уныло обвисшими ботиночными завязками. С папки струйкой лилась вода.

— Эй, кончай! — сердито велел Семёнов.

— Да брось, никто не узнает! — легкомысленно отозвался Петров, раскрывая папку и растопыривая промокшие листы.

— А что там? — заинтересованно спросил Лёха. Ему на миг представилось, что в этом грузовичке какие‑то страшные тайны и секреты — не зря же его загнали так далеко в лес и почти утопили в болоте.