Василиса сглотнула. Она тоже хотела бы еще раз взглянуть на огненного змея, да не судьба.
— Так брось ты это дело! Выход вот, до него всего шаг. Иди!
— Рад бы, да не могу. Видела эту гору ботинок? Это мой долг. И я не буду свободен, пока не исполню его. Нужно работать быстрее, и, быть может, однажды я смогу уйти.
— Ты и сейчас можешь, — Василиса покачала головой. Глядя, как едва отремонтированный башмак вновь возникает разорванным на общей куче.
— Вряд ли. Это лес Надежды. Пока я тут сижу, еще ни один не смог ее оставить и выйти. То, что нужно живым, совершенно бессмысленно для мертвых. Но я хотя бы приношу пользу, не то, что вон тот дурень с золотым топором, застрявшим в пне. Приглядись. Ему просто нужно отпустить рукоятку, но нет — это же золото, его ведь так сложно оставить, даже в посмертии.
— Не сложнее, чем груду рваных башмаков. Ты не видел тут мага, лекаря. Высокого, такого белокурого, с усами?
— А какие у него башмаки? — Мужичок придирчиво осмотрел свою огромную кучу.
Василиса пожала плечами. Хоть убей, она не помнила, какую обувь носил Велимир.
— Тогда не видел. Но лекари там, дальше. Прямо и налево. За резными деревьями. У них там полевой госпиталь. Вот бедняги. Не хотел бы я быть на их месте.
Мужичок еще что-то говорил, но Василиса не слушала его. Скорая встреча окрылила. Она поспешила в надежде увидеть жениха.
— Вы не видели моего ребенка? — В подол длинного жилета вцепилась постаревшая, но не утратившая красоты женщина.
— Какого ребенка? — Василиса замедлилась, осмотрелась по сторонам. Среди душ, обитавших в этом странном лесу, детей определенно не было.
— Ну, ребенка, — женщина замялась, — дети… они такие маленькие, иногда совсем крохотные слизнячки. Я видела мельком… пару раз… когда лекарь таз не успевал убрать. Не знаю, как еще объяснить. Она сказала, я могу пройти, когда соберу их всех.
— Всех? — Василису затошнило.
— Да. — Женщина растерянно огляделась. — Семь или восемь, уже и не помню, жизнь длинная была. Яркая. Быть может, вы меня знаете? Я пела, ох, как я пела:
— Люблю! — Кого? — Сама не знаю.
Исчез меня прельстивший сон;
Но я с тех пор, с тех пор страдаю,
Как бросил искру он[1].
Василиса не помнила ни песню, ни певицу. Поэтому замотала головой и поспешила вперед.
Резные деревья показались издалека. Они белели очищенным нутром. Притягивали взор тонкими линиями. В них читалась страсть, скорость, грация, но у скульптора, создавшего эти шедевры, была одна единственная муза. Прекрасная, тонкокостная дева с длинными вьющимися волосами. Она словно порхала от одного ствола к другому. Убегала, маня за собой невольного зрителя. Словно снег, летели стружки. Рядом трудился, ловко орудуя ножом, могучий детина. Он с любовью вырезал складки на невесомом девичьем платье и полностью был поглощен работой. Василиса вдруг поняла, что узнала красавицу. Вспомнила статью в прошлогодней газете, фотоснимки с места преступления. И трусливой мышью прошмыгнула мимо. Ей совершенно не хотелось проверять, тот ли нож в руках у резчика.
Взмокшая, она выскочила на поляну и уперлась в самый настоящий полевой госпиталь. С правой стороны, около невзрачного, посеревшего от времени шатра, спиной к ней и, склонившись над пациентом, стоял Велимир. Василиса забыла, как дышать. Радость встречи перевесила иные чувства. Все сомнения, обиды развеялись, словно пепел на ветру. Захотелось вновь почувствовать себя защищенной, нужной, любимой.
— Велимир! — Она подлетела к жениху, обняла поперек спины. Маг дернулся, обернулся. Свел прямые брови. Выглядел он неважно. Бледный, осунувшийся, с темными кругами под глазами. Светлые волосы засалились и посерели, а усы торчали растопыренной щеткой.
— Ну, сколько вас можно ждать? — недовольно бросил он. — Возьмите инструмент, разведите рану и держите. Я рассеку мочевой пузырь и достану камень. Тут дел минуты на три, а вы опаздываете.
Василиса отпрянула. Поглядела на стол. Там, накрытый марлей с диетилом, лежал пациент. Рядом в лотке находились инструменты.
— У меня халата нет и руки не мыты, — произнесла она, силясь, унять дрожь в голосе. Происходящее вокруг нравилось все меньше и меньше.
— Очень неразумно с вашей стороны. Тогда отойдите и не мешайте. Я сам справлюсь.
Василиса обошла операционный стол и встала напротив. Приподняла края салфетки, которой был накрыт пациент, и обмерла от страшной догадки.
— Это же Ян Марков.
— Я рад, что вы хотя бы в историю болезни заглянули, — отчеканил Велимир, погружаясь в операцию, а Василиса прикрыла глаза. Она знала, что будет дальше. Такое невозможно вычеркнуть из памяти.
Тогда, два года назад, будучи безумно влюбленной студенткой, она силилась узнать о своем кумире все. Зачитывалась его научными статьями и публикациями в популярных журналах, собирала газетные вырезки и сплетни с кафедры. И наконец добралась до историй болезней, в архиве городского госпиталя. Велимир Порошин был безусловно гениальным хирургом. Сотни спасенных жизней, собственноручно разработанные методики проведения операций, публичные лекции и собственный патент на маску для наркоза, позволивший снизить смертность на операционном столе в четыре раза. Тем не менее и у него имелось личное кладбище. Первым среди немногих числился как раз Ян Марков, семнадцатилетний мойщик окон с Малой Былинной. Он отчетливо врезался в память Василисы глупостью и несвоевременностью смерти. Мальчишку убил не болевой шок, не кровопотеря или врачебная ошибка, а наркоз.
— Все. Края внутренней раны я срастил магией, а на внешний разрез накладываю швы, — Велимир завязал последний узел, — теперь убираю марлю с диетилом, и пациент должен прийти в себя. — Он снял салфетку и прочел короткое диагностическое заклинание. Василиса затаила дыхание.
— Странно. Так не должно быть… — Велимир поднял на нее полный разочарованного непонимания взгляд. — Я же все сделал правильно. Как положено. Как учили! — Он послал магический импульс в сердце. Затем еще один, и еще.
— Прекрати немедленно, ты так надорвешься! — Василиса схватила жениха за руки, желая остановить это безумие, но он не замечал ее, раз за разом пытаясь запустить остановившееся сердце. Велимир давно растратил те крохи магии, что ему были доступны, и вливал уже свой собственный жизненный резерв.
Воздух сделался вязким, время вытянулось медовой каплей. Василиса видела, что жених действует с обычной скоростью, чувствовала, как теряет драгоценные секунды, но ее тело словно погрузили в кисель. Чтобы обогнуть стол и оттолкнуть, решившего угробить себя хирурга, понадобилась вечность.
— Хватит, Велимир! Он мертв! И ты мертв! Очнись же, или останешься здесь навсегда!
Маг затряс головой и согнулся пополам в приступе кашля. Василиса увидела кровь на его губах.
— Ты! Ты ведь надорвался тогда! Первое правило магической безопасности — не опустошать резерв больше, чем на две трети! Решил помереть на работе?! Сколько раз ты так делал, а? — Василиса поняла, что кричит.
— Много! — рявкнул Велимир. — Но этот несчастный разве виноват, что ему достался хирург с крохами магии? Так почему он раз за разом умирает? Почему они все умирают?!
Василисе вспомнился башмачник у самого выхода из леса. Волосы против воли встали дыбом.
«Так вот значит, каков твой персональный ад», — со дна души поднялась отчаянная злость. Стойкое желание спалить этот лес к чертям болотным. Василиса позволила этому чувству выплеснуться наружу. Жухлая трава под ногами почернела.
— Как меня зовут? — прошипела она не хуже любого из тугар. — О чем ты меня просил в нашу последнюю встречу?
Велимир пожал плечами. Он уже полностью пришел в себя, лицу вернулся прежний серый цвет, а с шейного платка исчезли капли крови.
— Я думал, вы одна из моих студенток, — Велимир скользнул мимолетным взглядом по незнакомым чертам девичьего лица и отвернулся. — При том из тех, кто не утруждает себя посещением лекций.