Читать интересную книгу Сибиряки - Николай Чаусов

— Я не помешаю тебе, Игорь?

Гордеев очнулся от дум и, повернувшись к жене, ласково улыбнулся.

— Что ты, Соня! Даже очень хорошо, что ты зашла.

Усадив жену против себя, он взял ее маленькие руки в свои сухие, жилистые, притянул к себе.

— Ну-с?

Софья Васильевна успела заметить, что муж не прикоснулся даже к газетам, которые он всегда аккуратно просматривал, едва возвращался домой. На ее полном, все еще красивом лице мелькнула тревога.

— Я думала, что ты мне что-то расскажешь, Игорь?

Гордеев грустно усмехнулся. Сложив обе руки жены в свою, нежно погладил их длинными, слегка подрагивающими пальцами.

— Видишь ли, Соня, я склонен думать, что назначение Позднякова в Иркутск связано не только с создавшимся положением и планом. Ты помнишь, как Перфильев на первых порах горячо отстаивал необходимость введения новых методов работы, явно заряженный трестом? Однако пороху у него хватило на месяц — два от силы, доказать он ничего не сумел и вынужден был согласиться с нами. Теперь, мне думается, трест хочет повторить это с Поздняковым. В Качуге мне довелось познакомиться с ним поближе. Кстати, за все наше знакомство он задал мне всего два — три вопроса: почему я настроен против стотысячных пробегов? Почему автомобили из ремонтов принимаются не водителями, а только контрольными механиками? Ну и — собственно, я уже знал об этом — поставил меня в известность о своем решении строить свой собственный транзит… и, пожалуй, все. Затем он предложил мне вернуться в Иркутск, а сам остался там…

Гордеев отпустил руки жены и сосредоточенно занялся стеклами пенсне. Софья Васильевна молчала.

— Говорят, что Поздняков у себя на Урале тоже любил блеснуть этими новаторскими сальто-мортале, но делать подобные трюки здесь, где и без того можно свернуть голову на одном Ленском тракте, да еще в таком большом хозяйстве — поверь, Соня, слишком рискованно. Есть у нас в Качуге шофер, лучший, пожалуй, шофер во всем управлении, Рублев. Ты знаешь, как он ездит? Тише всех. Его то и дело обгоняют на трассе, а он знай себе не торопится. Да еще в пути раза три — четыре остановится, обойдет машину, осмотрит — и дальше. И ты знаешь, он за месяц делает больше рейсов, чем любой лихач, и грузов перевозит гораздо больше. Да и машина у него почти никогда не стоит в ремонтах. Лихачи же валяются вверх колесами по кюветам или торчат в мастерских. Порой в машине Рублева я вижу весь наш Ирсеверотранс. Движется он ровно, без рывков, без перегрузки — и тянет. Перегрузи его, разгони, рвани, как говорят новаторы, — и свалится он в кювет или пойдет на свалку. Вот ведь что страшно, Соня!

— Игорь, ну зачем ты все так мрачно рисуешь! Может быть, это тебе так кажется и Поздняков вовсе не думает ломать механизмы?

Гордеев поднял голову, усмехнулся.

— Конечно, Соня, мне все еще только кажется. Мне и самому хочется верить, что ничего этого не будет. Ведь я здесь восьмой год, а начальников управления при мне сменилось четыре. Варяги приходят и уходят, и каждый новый варяг заставляет меня настораживаться и обороняться. Вот и в приход Перфильева я тревожился не на шутку, а ведь ничего не случилось.

Гордеев окончательно повеселел и, снова взяв руки жены, поцеловал их долгим нежным поцелуем.

— Прости, мой друг, я, кажется, опять расстроил тебя своими страхами…

2

Гордеев с нетерпением и тревогой ждал возвращения Позднякова. Теперь он все больше жалел об уходе Перфильева, этого крикливого, сумасбродного, но в то же время безвредного толстяка. При нем Гордеев чувствовал себя куда уверенней и спокойней. Напрасно Софья Васильевна всячески старалась развлечь мужа, затевая то преферанс или вист, то семейный концерт, — Гордеев внимательно слушал музыку, принимал участие в играх, но по всему было видно, что делал все это нехотя, машинально. В остальное время Игорь Владимирович запирался в кабинете и часами просиживал над своей рукописью, не написав при этом ни одной строчки. Иногда у Гордеевых бывал вернувшийся из Качуга Перфильев.

— А что, батенька, может, и вам зело насолил Перфильев? Тоже, поди, не дождетесь моего отбытия? — заговаривал он иногда, лишний раз желая убедиться в обратном.

— Да как же вам не совестно, Никон Сергеевич! — возмущался Гордеев. — Лицемерить и радоваться несчастью других — право же, до такой низости я еще не докатился. — И тихо добавлял — Боюсь, что нам с Поздняковым сработаться будет трудно.

— Ну-ну, шучу, — успокаивался Перфильев, хотя где-то в уголках души его продолжали бродить сомненья: «Все вы хороши, пока над вами не каплет. Каждый не прочь лягнуть старого льва… был бы случай…»

Теперь Гордеев с головой ушел в начатые им еще при Перфильеве конструкции. Целые дни проводя в центральных мастерских, суетился, торопил строительство моечной машины в разборке, создание конвейера в моторном цехе. Благо, Поздняков и Танхаев все еще задерживались в Заярске, и никто не отрывал главного инженера от этих важных для всего Ирсеверотранса работ, без того затянувшихся непростительно долго.

Восьмой год Гордеев в Ирсеверотрансе, и все эти семь лет были для него вечной пыткой. Руководители управления сменялись при Гордееве четырежды. И всякий раз, ожидая нового ставленника треста, главный инженер тщетно будил в себе гаснущую надежду встретить наконец человека, на которого он бы смог опереться. Никто из пришельцев так и не понял Гордеева, его назначения, его целей. Один набрасывался на гаражи, забывая ремонты, другой наваливался на мастерские, загружая их излишними работами, не считаясь ни с доводами, ни с протестами главного инженера. Даже Перфильев, на первых порах завоевавший симпатию Гордеева, показавшийся ему человеком чутким, способным понять главное, оказался поборником дешевеньких, чисто внешних эффектов. Больше того, слабый, безвольный руководитель, Перфильев постепенно переложил на Гордеева и часть своей ноши, тем самым выбил его из колеи, не дал осуществить важных проектов. Трест и на этот раз понял свою ошибку, снова предложив Гордееву руководство Ирсеверотрансом, но тот не считал себя ни организатором, ни карьеристом, чтобы польститься на этот высокий пост, подобно Перфильеву. Он — инженер, он верит в свои знания, опыт, он способен выправить технику Ирсеверотранса, но ему самому недостает крепкой, умной, целеустремленной опоры, сильной, дружеской руки.

И вот Поздняков. Гордеев был наслышан об этом человеке и в тресте и от Перфильева, причем суждения о нем были противоположны. Одни отзывались о нем как о талантливом руководителе-самоучке, другие считали его удачливым пробивным мужиком и самодуром, большим любителем блеснуть новаторством, каким-нибудь модным жестом. И все же Гордеев надеялся на лучшее. Ведь вывел же Поздняков Уралсеверотранс в передовое управление треста, да и Павлов не так уж глуп, чтобы еще раз повторить ошибку, в конце концов могущую стать для него роковой.

Увы, надежды Гордеева не оправдались. Вверх тормашками полетели выстраданные им режимы эксплуатации и ремонтов, распоясались шоферы. Началась жестокая ломка без того несовершенного фундамента, заложенного Гордеевым в разболтанное стихийное производство. Теперь ему осталось одно: уйти с дороги. Тихая пенсионная жизнь. Через каких-то полгода он уже получит на это горькое заслуженное право. Но уйти, не завершив дела, не осуществив замыслов, конструкций, так необходимых не только мастерским, но и тем же водителям — этого Гордеев не мог. Вот почему с таким жаром вернулся он сейчас к оставленным им на время моечной машине, рольгангам, конвейеру. Поздняков не оценил его замыслов, Поздняков — делец сегодняшнего дня и событий. Будущее Ирсеверотранса его волнует меньше возможных наледей и морозов. Как же ему внушить полезность его, гордеевских, идей, направленных только на будущее предприятия? Что хорошо промытая деталь — это вовремя замеченная опасная трещина, надежнее и прочнее заварка, чище руки сборщика, опрятнее в цехе? Что в разборочном цехе, сегодня еще полном паров, сырости, грязи, будут стоять цветы? Что и цветы должны стать стимулом иных отношений к труду, к качеству, к плану? А в моторном, в этом святая святых ремонтного предприятия, — разве конвейер, новые стенды, станки не позволят тем же водителям получить более качественные моторы? Не помогут выполнять более сложные планы, за один из которых сегодня так ратует сам Поздняков?

И Гордеев спешил. Торопил рабочих, конструкторов, вмешивался в каждый спор, в каждую операцию, забывая обеды, ужины, отдых. Только бы успеть подвинуть дело к концу, когда законсервировать работы будет уже просто глупо.

3

Поздняков, на этот раз в кабинете начальника управления, блаженно потягивался. Он только что вернулся из Усть-Кута, из самой далекой северной автобазы Северотранса, и прямо с аэродрома проехал в управление. Все еще чувствовались неприятная невесомость тела и покачивание самолета. Перфильев с дивана настороженно следил за Поздняковым.