На площади, у неказистой церквушки со старинной колокольней, происходило необычайное для городка событие. Охватывая площадь с трех сторон, правильными прямоугольниками разместились части дивизии сичевых стрельцов в полном боевом снаряжении.
Впереди, начиная от церковного подъезда, рядами, упираясь в забор школы, вытянулись шахматными квадратами три пехотных полка.
Серой, грязноватой массой, приставив ружья к неге, в нелепых железных русских шлемах, похожих на расколотые пополам тыквы, густо обвешанные патронами, стояли петлюровские солдаты наиболее боеспособной дивизий «Директории».
Хорошо одетая и обутая из запасов бывшей царской армии, больше чем наполовину состоявшая из кулаков, сознательно боровшихся против Советов, эта дивизия была переброшена в городок для защиты важнейшего стратегического железнодорожного узла.
Из Шепетовки в пять разных сторон убегали блестящие полоски путей. Потерять этот пункт для Петлюры значило потерять все. У «Директории» и так оставалась куцая территория. Столицей петлюровщины стал скромный город Винница.
Головной атаман лично решил проверить части. Все было готово к его встрече.
В задних рядах, подальше от взглядов, в углу площади примостили полк новомобилизованных. Тут была босая, пестро одетая молодежь. Никто из этих молодых сельских парней, стащенных ночной облавой с печек или пойманных на улице, не думал идти воевать.
– Нема дурних, – уверили они.
Самое большее, что удавалось петлюровским офицерам, – это привести мобилизованных под конвоем в город, рассчитать их на работы и курени и выдать оружие.
Но на другой же день треть приведенных исчезала, и с каждым днем их становилось все меньше.
Выдавать им сапоги было более чем легкомысленно, да и сапог-то было не густо. Издан был приказ: явиться на призыв обутыми. Он дал изумительные результаты. Где только добывалась та невероятная рвань, которая держалась на ногах лишь при помощи проволоки или веревок?
На парад их привели босыми.
За пехотой растянулся кавалерийский полк Голуба.
Кавалеристы сдерживали густые толпы любопытных. Всем хотелось посмотреть парад.
Сам головной атаман приедет! В городе такие, события были редкостью, и пропустить бесплатное зрелище никто не хотел.
На ступеньках церкви собрались полковники, есаулы, обе поповны, кучка украинских учителей, группа «вильных» казаков, слегка горбатый председатель управы – в общем, избранные, представляющие «общественность»; и среди них, в черкеске, главный инспектор пехоты. Он командовал парадом.
В церкви облачался в пасхальное одеяние поп Василий.
Прием Петлюре готовился торжественный. Принесли и водрузили знамя: желтое с голубым. Ему должны были присягать мобилизованные.
Командир дивизии на тощем, облезлом «форде» отправился на вокзал за Петлюрой.
Инспектор, пехоты подозвал к себе стройного, с щегольски закрученными усиками полковника Черняка:
– Берите с собой кого-нибудь, проверьте комендатуру и. тыл, чтобы все было чисто и прибрано. Если есть арестованные, просмотрите, шваль выгоните!
Черняк щелкнул каблуками, захватил попавшегося под руку есаула и ускакал.
Инспектор любезно обратился к старшей поповне:
– А как у вас с обедом, все в порядке?
– О да, там комендант старается, – ответила поповна, впиваясь глазами в красивого инспектора.
Вдруг все зашевелилось: по шоссе летел, припав к шее коня, верховой. Он махал рукой и кричал:
– Едут!
– По местам! – гаркнул инспектор. Старшины побежали, в строй.
Когда «форд» зачихал у церковного подъезда, оркестр заиграл «Ще не вмерла Украина».
Из автомобиля вслед за командиром дивизии неуклюже вылез «сам головной атаман Петлюра», человек среднего роста, с крепко посаженной угловатой головой на багровой шее, в синем жупане из хорошего гвардейского сукна, затянутом желтым поясом с пристегнутым к нему крошечным браунингом в замшевой кобуре. На голове защитная «керенка», на ней кокарда с эмалевым трезубцем.
Ничего воинственного не было в фигуре Симона Петлюры. Выглядел он совсем не военным человеком. Недовольный чем-то, выслушал он короткий рапорт инспектора. Затем к нему обратился с приветствием председатель управы.
Петлюра рассеянно слушал, глядя через его голову на выстроенные полки.
– Начнем смотр, – кивнул он инспектору. Взойдя на небольшой помост у знамени, Петлюра обратился к солдатам с десятиминутной речью.
Речь была неубедительна. Произносил ее Петлюра без особого подъема, видимо устав с дороги. Окончил под казенные крики солдат: «Слава! Слава!» Слез с помоста и вытер платком вспотевший лоб. Затем с инспектором и командиром дивизии обошел части. Проходя вдоль рядов мобилизованных, презрительно сощурил глаза, нервно покусывая губы.
К концу смотра, когда мобилизованные взвод за взводом, неровными рядами подходили к знамени, у которого стоял с Евангелием поп Василий, и целовали сначала Евангелие, потом угол знамени, произошло нечто неожиданное.
Невесть каким образом на площадь к Петлюре пробралась делегация. С хлебом и солью в руках выступал богатый лесопромышленник Блувштейн, за ним галантерейщик Фукс и еще трое солидных коммерсантов.
Блувштейн, лакейски изгибаясь, подал поднос Петлюре. Его взял стоявший рядом старшина.
– Еврейское население выражает свою искреннюю признательность и уважение к вам, глава государства. Вот, пожалуйста, поздравительный лист.
– Добре, – буркнул Петлюра, бегло просматривая бумагу.
Но тут выступил Фукс:
– Мы нижайше просим вас, чтобы нам дали возможность открыть предприятия и защитить от погрома, – выдавил Фукс трудное слово.
Петлюра злобно насупился:
– Моя армия погромами не занимается. Вы это должны запомнить.
Фукс беспомощно развел руками.
Петлюра нервно подернул плечом. Он был зол на так некстати подошедшую делегацию. Он обернулся. За его спиной стоял, покусывая черный ус, Голуб.
– Тут на ваших казаков жалуются, пане полковник. Разберитесь, в чем дело, и примите меры, – сказал Петлюра и, обращаясь к инспектору, приказал:
– Начинаем парад.
Злополучная делегация никак не ожидала встречи с Голубом и поспешила улизнуть.
Все внимание зрителей было обращено на приготовление к церемониальному маршу. Раздались громкие слова команды.
Голуб, надвигаясь на Блувштейна с внешне спокойным лицом, говорил внятно, шепотом:
– Уносите ноги, некрещеные души, а то я из вас котлеты сделаю.
Гремел оркестр, и первые части стали проходить по площади. Подходя к месту, где стоял Петлюра, солдаты механически гаркали «слава» и заворачивали по шоссе в боковые улицы. Впереди рот, одетые в новенькие цвета хаки костюмы, непринужденно шагали старшины, как на прогулке, помахивая тросточками. Эту моду маршировать с тросточкой, как и шомпола у солдат, сичевики ввели впервые.
В хвосте шли мобилизованные, шли недружной массой, сбиваясь с шага, натыкаясь друг на друга.
Шорох босых ног был тих. Старшины изо всех сил старались навести порядок, но это было невозможно. Когда подходила вторая рота, правофланговый, молодой парень в полотняной рубахе, засмотрелся на «головного», разинув от удивления рот, и со всего размаха шлепнулся на шоссе, попав ногой в выбоину.
Винтовка, дребезжа, покатилась по камням. Парень пытался подняться, но его сейчас же сбивали с ног идущие сзади.
Среди зрителей послышался хохот. Взвод смешал строй. Площадь проходили уже как попало. Неудачливый парнишка, подхватив винтовку, догонял своих.
Петлюра отвернулся в сторону от этого неприятного зрелища; не ожидая конца прохождения колонны, пошел к автомобилю. Инспектор, следуя за ним, осторожно спросил:
– Пан атаман обедать не останется?
– Нет, – отрывисто бросил Петлюра. За высокой церковной оградой, среди толпы зрителей, смотрели парад Сережа Брузжак, Валя и Климка.
Крепко обхватив руками, прутья решетки, взглядом, полным ненависти, всматривался Сережа в лица стоявших внизу.
– Пойдем, Валя, лавочка закрывается, – вызывающе громко, так, чтобы слышали все, проговорил он, отрываясь от решетки. На него изумленно обернулись.
Не обращая ни на кого внимания, он пошел к калитке. За ним сестра и Климка.
Подскакав, к комендантской, полковник Черняк с есаулом спрыгнули с лошадей. Передав их вестовому, быстро вошли в караулку.
– Где комендант? – резко спросил Черняк у вестового.
– Не знаю, – промямлил тот, – куда-то пошел.
Черняк оглядел грязную, неприбранную караулку, развороченные постели, на которых беспечно разварились комендантские казаки. Они и не думали даже встать при входе старшин.
– Что за хлев развели? – заревел Черняк: – Вы что развалились, как поросные свиньи? – налетел он на лежавших.
Один из казаков, сев, сытно отрыгнул и недружелюбно промычал:
– Ты чего кричишь? У нас свое кричало есть.