Читать интересную книгу Схватка с оборотнем - Яков Наумов

— Без перебора! — рассмеялся генерал. — Ну, ладно, дело покажет. Какие вы вынесли впечатления от чтения львовских материалов?

— Впечатления следующие. Рогачев, по всей видимости, наш человек. Родину не предавал, на подлости не шел. В сочетании материалов из Львова и факта убийства, на мой взгляд, таится полная разгадка этого дела.

— Несколько категорично, но факты за вас.

— Второе, что меня заинтересовало, — это появление около Соколова одной фигуры — Ярцева. Его шофера. Попрошу вас, товарищ генерал, помочь мне. О Ярцеве из Крайска я послал запрос в Центр. Сведения о нем могут очень пригодиться.

— Раз послали запрос, товарищи сделают. Еще что у вас?

— Все, товарищ генерал, — сказал Луганов. — Разрешите идти?

— Идите, Василий Николаевич, там, в Омске, поинтересуйтесь для начала Коцурой. Этот говорит охотно и топит своего бывшего сослуживца Ткачука с головой. Интересно, что Ткачук сам выдал Коцуру, а теперь молчит. Ситуация нелепая. Наши омские товарищи решили, что тут какая-то хитрость. Но скоро убедились, что Ткачук мстителен и туп и сам помог заманить себя в капкан. Впрочем, все это еще следует проверить… Ну, всего хорошего вам, Василий Николаевич!

…В гостинице Луганову сообщили, что билет на Омск заказан, вылет в пять сорок пять. Он поблагодарил и прошел в свой номер.

Утром его разбудила дежурная:

— До вашего самолета час двадцать.

Он стал собираться…

На первом же допросе в Омске Луганов понял, что Коцура раскрывает все, что знает.

— С какой целью был создан на Львовщине спецлагерь? — спросил Луганов.

— Да и сказать трудно — с какой, — говорил Коцура. — Собирали туда только беглецов из других лагерей. Так что работа наша была трудная. Почти все охранники были украинские националисты. Мы числились по штатам эсэсовской украинской дивизии «СС-Галитчина». И должны были выбить из пленных дух непокорности. Командование требовало, чтобы мы проводили в лагере вербовку в наши ряды. Однако с этим слабо продвигалось, пленные организовывали побеги. Конечно, в большинстве случаев их ловили и расстреливали. Пока ловили бежавших, весь лагерь должен был ждать на ногах. Некоторые не выдерживали: стояли по десяти-двенадцати часов, раз даже двое суток. Тех, кто падал, убивали.

— Кроме вас какие-нибудь нацистские службы вербовали людей в лагере?

— Гестапо. Но мы о его работе ничего не знали.

— А власовцы?

— Был там какой-то власовец… Но мы с ним редко встречались. Он, по-моему, нас, украинцев, ненавидел.

— Узнали бы его по фотографии?

— Едва ли. Я очень редко его встречал. Он, правда, нашими людьми пользовался для пыток, но мы, вахманы, с ним редко встречались.

— Назовите людей, которые работали вместе с этим власовцем.

— Да вот, — с возбуждением заговорил Коцура, — вот тот Ткачук с ним и работал! Он в лагере под другой фамилией был. Не помню какой…

— Кущенко?

— Верно, Кущенко. Но эту фамилию он взял для конспирации. У нас так повелось: чтоб каждый имел другую фамилию. Этот Ткачук был страшный человек. Его не только пленные, мы боялись. Он был силен чудовищно. И пытал страшно. Особенно москалей. Люди после его пыток редко выживали. Мы все недоумевали, как Ткачук служил власовцу — хоть и союзнику, да москалю. А у него чуть не дружба была с этим власовцем.

— Это тот Ткачук, что встретил вас в Иркутске?

— Он самый. Я так и подозревал, что он меня выдал. Послал небось анонимку.

— Вот фотографии, — сказал Луганов. — Посмотрите, нет ли знакомых.

Коцура разложил веером фотографии и стал их рассматривать. Луганов почувствовал, что его охватывает волнение.

Коцура откладывал в сторону фотографии Аверкина, Варюхина, Дорохова, жены Дорохова.

— Нет, — сказал Коцура, — не знаю никого. Может, даже и встречал, но не помню.

— Допрос окончен, — сказал Луганов, — идите.

Он очень устал. Опять надежды не сбылись. Сведений о Соколове не прибавилось.

Вошел следователь из Омского управления.

— Идут дела? — спросил он. Луганов молча покачал головой.

— Ничего, — ободрил его омич, — тут есть еще один тип. Никак его не раскушу. То как будто хитер и даже умен, то кажется тупицей. Его случайно обнаружили. Он по тем же делам, что и Коцура. Бандеровец. Убийца. Сам выдал Коцуру, а о своих делах молчит. Я думаю завтра им устроить очную ставку. Вы приходите к одиннадцати, может, будет что и по вашему делу.

Утром Луганов вместе со следователем сидел в кабинете и ждал заключенных. Первым привели Мандрыку.

— Ну, Мандрыка, он же Кущенко, — обратился к нему следователь, — еще не надумали говорить?

Луганов вздрогнул, когда услышал: «Кущенко». Так это он, палач!

Ввели Коцуру. Едва заметив Мандрыку, он вытянул руку и сказал:

— Он. Ткачук. Свидетельствую, граждане. Самый большой злодей из всех, кого я на свете видел.

Огромный, наголо обритый кузнец шевельнул бровями, коротко взглянул на Коцуру и отвернулся.

— Гражданин Ткачук, — сказал следователь, — вам молчать бесполезно. О вас уже почти все известно. И то, как вы работали в спецлагере…

Ткачук дернул головой и уставился в стену.

— …И то, как вы были куренным в бандеровских бандах. Так что давайте говорить начистоту. Ваш сотоварищ нам все рассказал, у него и надежда есть на лучший исход.

Ткачук снова посмотрел на Коцуру и вдруг плюнул ему под ноги.

— Ладно, ладно, — сказал следователь, — эти штучки вы для других приберегите. Тут у вас сочувствующих нет, так что нет смысла и сцены разыгрывать… И вообще не пойму я, зачем вы выдали Коцуру, если не хотели говорить?

Ткачук посмотрел на следователя каким-то затравленным взглядом и отвернулся.

— Отвести, — приказал следователь. — И того и другого.

Бандеровцев увели.

— Вот чертовщина! — сказал следователь. — Этот громила сам ведь выдал Коцуру и мог быть уверен, что этот в отместку все о нем скажет… И молчит.

— Ничего, — ответил Луганов, — теперь он заговорит. Точно знаю, что заговорит.

Луганов поднялся и возбужденно заходил по кабинету.

— Он так нам важен, что должен заговорить!

Последние ночи Ткачук не спал. Он вспоминал лучшие дни своей жизни. Сорок первый, лето. Как вступали во Львов немцы, как за мотоциклами их, танками, пушками и колоннами пехоты вступал в город батальон «Нахтигаль», а за ним шли отряды лесовиков, и в одном из них он, Ткачук, молодой, рослый, здоровый, радостно кричащий приветствия немцам.

Потом осенью сорок первого он, Ткачук, на машине комендатуры разъезжает по улицам в эсэсовской форме. Листья с шуршанием падают под колеса, разбегаются с дороги люди, а он сидит с автоматом рядом с шофером в черном мундире и высматривает среди прохожих еврея или москаля…

Ткачук скрипит зубами, ворочается; пятнадцать лет он жил в Сибири, работал и разговаривал с этими людьми, но ничего им не забыл. И если бы времена переменились и ему было дано право опять шагать по лагерю, поигрывая нагайкой, он опять бы сек ею, да так, чтоб ни одного не оставить в живых. Он засыпал к утру, часа на два, но и во сне видел все то же: лагерь, своих и немецких эсэсовцев, коменданта и нагайку, с которой он был властелином…

Ненависть, скопленная за целую жизнь, вздымалась в нем. На допросах он не слушал, о чем его спрашивали, молча отворачивался от следователя.

…Луганов и следователь уже изнемогали. Этот убийца не поддавался на обычную человеческую логику. Допрос за допросом не давал результатов.

Дела между тем не прояснялись. Позвонили из Москвы, сообщили, что югославы нашли людей, подтвердивших храбрость Варюхина в партизанских рядах. С Дороховым картина была более сложной. Шесть человек из его батальона, увидев его фотографию, разделились во мнениях. Трое утверждали, что это не Дорохов, трое подтверждали: да, Дорохов. Прошло двадцать лет как-никак…

Луганов внимательно следил за тем, как реагирует Ткачук на вопросы. Последнее время некоторые вопросы он хотя бы выслушивал, тогда как раньше они для него, казалось, просто не доходили.

— Вот вы упираетесь, Ткачук, а зря, — сказал ему однажды следователь, — многие ваши сотоварищи уже сейчас работают, как все люди, а вы еще в прошлом живете. Бессмысленно это. Вовк, Маленький, Смачный во всем признались, отбыли срок, теперь живут не тужат…

— А шо бы им тужить? — спросил вдруг Ткачук. — Боны вам половины про себя не казали, а вы вже довольны… Чого бы им тужить?…

— Почему же! Мы данные их перепроверили, — возразил следователь.

Луганов с интересом следил за допросом.

— А шо воны казалы? — угрюмо быча голову, спросил Ткачук. — Як воны ваш госпиталь застукали на шляху на Станислав, казалы? А там Вовк распоряжався!

Следователь пожал плечами:

— В большинстве своих преступлений они покаялись.

- «Покаялись»! — пробурчал Ткачук. — Воны головы вам заморочили, та и все… Маленький — це ж главный разведчик на Тернополыцине був. Вин казал, шо дитэй вашего секретаря порубили в разрушенном доме?