Леоне, из Африки[161]. Что касается меня, то я буду чаще называть его именем, которое он сам дал себе на арабском языке после обращения в христианство: Йуханна ал-Асад – Иоанн Лев. В нем сосредоточено сложное переплетение ценностей, взглядов и масок в его итальянской жизни в ближайшие семь лет[162].
После крещения Йуханна ал-Асад смог свободно покинуть замок Святого Ангела. Перейдя через Тибр и прогуливаясь по его берегам, он, наверно, сравнивал Рим с другими городами, которые он видел, и особенно с Фесом, так хорошо ему знакомым. Рим по численности населения был почти вполовину меньше Феса, но здесь находился центр соблюдавшей целибат европейской религиозной организации, привлекавшей в Ватикан мужчин из многих стран, так что на римских улицах, площадях, во дворах Йуханна ал-Асад мог слышать множество языков, помимо латыни и итальянского. Он должен был заметить, как далеко находится Ватикан от Капитолийского холма, где размещались в древности учреждения общественного органа власти, Сената римского народа, в отличие от скопления правительственных и дворцовых построек в одной части города в султанском Новом Фесе. Он, конечно, увидел бы памятники, датируемые веками, ушедшими задолго до основания Феса, правда, в плачевном состоянии; из Колизея тачками вывозили камень. В Фесе Ваттасиды, похоже, не начинали больших строительных проектов и не возводили новых мечетей в дополнение к прекрасным постройкам прошлого, а главной градостроительной задачей здесь было найти место для расселения мусульманских и еврейских беженцев из Испании. В ренессансном Риме Йуханна ал-Асад мог наблюдать признаки того процесса, который должен был через несколько десятилетий превратить город в один из великолепнейших в Европе. Юлий II и Лев X проложили новые улицы, в том числе Виа Леонина, проходящую недалеко от монастыря Эгидио да Витербо. Проектировались новые дворцы. Но процесс шел неравномерно: реконструкция собора Святого Петра, к которой приложил руку Рафаэль, в 1520‐х годах замедлилась, и волки все еще рыскали по ночам у самых стен Ватикана[163].
Лев X собирался предоставить новоявленному Джованни Леоне какую-нибудь должность или источник дохода, по крайней мере это услышал венецианский посол в Риме после церемонии крещения[164]. Но трудно представить себе Йуханну ал-Асада на посту секретаря или писаря в папском доме или в римской курии, где умение писать латиницей и владение европейскими языками были необходимым условием. Скорее, именно его знание арабского языка и рукописей, а также менталитета исламского мира представляли ценность для папы – а также для кардиналов и аристократов. Как следствие, он, вероятно, переводил документы с арабского языка для папской канцелярии, руководимой кардиналом Джулио де Медичи, и для других секретарей папы[165]. Возможно, он какое-то время служил советником библиотекаря Ватикана, должность которого ныне занимал ренессансный гуманист Джироламо Алеандро. Алеандро знал древнееврейский и древнегреческий языки и с помощью одного ученого из Греции не замедлил приступить к составлению каталога греческих рукописей в собрании Ватикана. Кроме того, у него появился интерес к арабскому языку. Перед тем как летом 1520 года отбыть с папской миссией, направленной против Лютера, Алеандро мог предложить Джованни Леоне проконсультировать двух подчиненных ему хранителей по поводу арабских рукописных книг: они были лишь частично учтены в описи 1511–1512 годов, а в 1518–1519 годах их просто свалили в одну кучу, внеся в глухой перечень «книг на разных языках»[166].
Сам Лев X был глубоко заинтересован в использовании восточных языков для распространения латинского христианства среди восточных церквей и обеспечения их союза с Западом, а также для привлечения мусульман к христианству. Уже в 1514 году он спонсировал публикацию католического требника на арабском языке, который считается первой книгой, напечатанной в Европе полностью по-арабски. В 1516 году генуэзский монах-доминиканец Агостино Джустиниани посвятил ему издание Псалтыри с параллельными текстами на латыни, греческом, иврите, арамейском и арабском языках. Миссионерский посыл этого издания охватывал как Запад, так и Восток: к стиху из Псалма 19[167] – «по всей земле проходит звук их и до пределов вселенной слова их» – Джустиниани присовокупил примечание с рассказом о жизни Христофора Колумба, «избранного Богом, чтобы исполнить это пророчество» и добавить еще один мир к сфере христианства. Если бы Лев X своим «высочайшим авторитетом» одобрил это, Джустиниани был готов разработать многоязычное издание всей Библии[168].
Разговоры об этих изданиях вполне могли происходить между папой римским и его факихом из Феса. Любитель тосканской поэзии, Лев мог бы беседовать и о стихах со своим тезкой, который всегда был настроен, как подобало арабскому литератору, вплести поэзию в свою повседневную прозу. Возможно также, что Лев напомнил Йуханне ал-Асаду еще об одном, более раннем, мусульманском госте-пленнике Папского престола: османский принц Джем, который в 1481 году проиграл своему старшему брату Баязиду[169] борьбу за трон турецкого султана, провел несколько лет в почетном заключении во Франции, а в 1489 году был перевезен в Рим и принят папой Иннокентием VIII. В отличие от простого дипломата ал-Ваззана, принц Джем въехал в город на великолепном коне, подаренном папой, в процессии римских сановников и на шесть лет своего плена был помещен в прекрасные папские покои. Сам Лев видел его в Риме в 1492 году, когда он, юный Джованни де Медичи, прибыл в город в качестве только что назначенного кардинала. Как он наверняка помнил, этот «мусульманин с гордой душой» отказался перейти в христианство, так что Лев, наверно, поздравил Йуханну ал-Асада с тем, что он оказался мудрее[170].
Летом 1521 года Лев X, возможно, также обращался к Джованни Леоне за информацией об Эфиопии. От короля Португалии Мануэля пришло письмо с триумфальной вестью, что португальские военачальники нашли в Эфиопии христианское королевство таинственного пресвитера Иоанна, которое европейцы веками искали на Востоке. Мануэль заключил соглашение с правителем королевства, который был готов подчинить свой народ римской церкви и, как предрекали некоторые средневековые сказания, содействовать ей в сокрушении неверных мусульман. Папа Лев отслужил мессу по этому случаю и приказал обнародовать письмо Мануэля, но его кардиналы выражали сомнения по поводу всего этого предприятия. Йуханна ал-Асад тоже должен был питать подобные сомнения, если судить по тому, что он написал несколько лет спустя. Да, в регионе, который европейцы называют «Эфиопией», существует христианское королевство, хотя он там и не бывал. Да, им правит «патриарх», то есть человек, обладающий как религиозной, так и политической властью, но именно европейцы ранее дали ему имя «пресвитер Иоанн». И, продолжал он добросовестно, над значительной частью территории, известной европейцам как Эфиопия, властвует мусульманский правитель[171].
Кроме