Спустя некоторое время из Петербурга пришло известие о том, что императрица заинтересована в возобновлении переговоров по вопросу о браке. Рейтерхольм повторил прежнее требование шведов, согласно которому русская великая княжна должна принять лютеранскую веру, но добавил еще одно, дополнительное условие: русские должны выдать Армфельта. Эти требования, особенно первое, Екатерина принять не могла, и поэтому Рейтерхольм получил отказ, которого он на самом деле и хотел — отныне ни о каком браке с русской не могло быть и речи.
Руководствуясь предписанием Густава III о том, что его сын должен жениться в семнадцатилетнем возрасте, Рейтерхольм безотлагательно устроил альянс, который более соответствовал его собственным замыслам и одновременно разрушал планы Армфельта. Избранницей стала Луиза Шарлотта, дочь герцога Мекленбург-Шверинского Фридриха Франца; о помолвке было объявлено 2 ноября 1795 г., то есть на следующий день после дня рождения короля. Екатерину эта выходка возмутила, а Густав Адольф в свою очередь осерчал на императрицу, эту «чертовскую каргу», как он назвал ее в одном письме. С планами относительно России было покончено, и Рейтерхольм был доволен.
И все же оставалось одно «но». Король чувствовал себя уязвленным, так как не имел права высказать собственное мнение. Он даже ни разу не видел будущей королевы Швеции. Говорили, что принцесса добра, весела и приятна, но ее недостатки, несомненно, перевешивали достоинства: она была кособока и так толста, что приходилось сомневаться, сможет ли она иметь детей. Плоский нос и большой рот едва ли усилили восторг кронпринца перед этой «пухленькой толстенькой репкой», как ее описывает один источник.
Об Александре, напротив, единодушно говорили как об одной из первых красавиц того времени, а репки менее необъятные, чем Луиза Шарлотта, росли и поближе, в чем королю легко было убедиться. Поэтому минуло всего несколько месяцев, как король объявил, что вообще не желает жениться до совершеннолетия. Для Рейтерхольма и антигуставианцев в его окружении то было сильным ударом.
Эльгхаммар: русская идиллия в Сёрмланде
Двое из великих густавианцев были тесно связаны с Россией: Густав Мориц Армфельт и Курт фон Стединк. Первый окончил свои дни в Петербурге как российский генерал и председатель Комитета по финляндским делам, а второй на протяжении двадцати лет был послом Швеции при петербургском дворе.
Граф Курт фон Стединк (1746–1837) был лучшим шведским военачальником своего времени, и несколько своих крупнейших побед он одержал в ходе войны с Россией в 1789–1790 гг. На пост посланника в Петербурге Стединк был назначен после Верельского мира 1790 г. Хотя он не был профессиональным дипломатом, а отношения между двумя странами после проведенной Швецией наступательной войны были напряженными, Стединк сумел снискать расположение к себе и Екатерины, и Александра I. После войны 1808–1809 гг., когда Стединк находился в Швеции, он вернулся послом в Петербург, где и оставался до 1811 г. В следующий раз он посетил этот город в 1826 г., будучи отправлен туда в качестве чрезвычайного посла по случаю коронации Николая I.
Во время пребывания в Петербурге Стединк познакомился с архитектором Джакомо Кваренги, который, помимо прочего, участвовал в обустройстве здания шведского посольства на Исаакиевской площади. Естественно, что, решив построить в Эльгхаммаре (Сёрмланд) усадьбу, Стединк поручил Кваренги ее спроектировать.
Строительство начали, когда полыхала война и Стединк находился в Швеции. В августе 1809 г. он приехал во Фредриксхамн вести переговоры о мире, которые в сентябре того же года завершились подписанием мирного трактата. При Стединке был архитектор Фредрик Блум, последовавший потом за ним в Петербург, где встретился с Кваренги. Именно Блуму было поручено деликатное задание интерпретировать чертежи и интерьеры Кваренги. Эльгхаммар был готов в 1820 г. и являл собой роскошный образец петербургского классицизма посреди среднешведской идиллии.
С 1796 г. Кваренги был членом стокгольмской Академии художеств и другом скульптора Юхана Тобиаса Сергеля и архитектора Фредрика Магнуса Пипера. А Эльгхаммар — не единственный след, оставленный Кваренги в Швеции: по заказу Сергеля он выполнил проект саркофага для Густава II Адольфа в риддархольмской церкви (первоначально предназначавшегося для праха короля Адольфа Фредрика).
Курт фон Стединк в своей коляске. Справа виден Зимний дворец. Можно предположить, что экипаж едет от шведского посольства, располагавшегося совсем рядом. Рисунок Фредрика Блума. Академия художеств (Стокгольм)
Эльгхаммар Стединка — частичка Петербурга посреди Сёрмланда. Фото М. Мильчика. 1996 г.
Сватовство
В связи с ухудшением в начале 1796 г. отношений с Францией Рейтерхольм понял, что ему все же стоит попытаться еще раз разыграть русскую карту, если он не хочет потерять влияние на политическое руководство страны.
12 августа того же года король (под именем графа Хага), его дядя герцог Карл (граф Васа) и Рейтерхольм выехали в Петербург. В российской столице они жили в здании шведской дипломатической миссии, которую после Верельского мира 1790 г. возглавлял Курт фон Стединк. Прием был пышным — с фейерверками, парадами и театральными представлениями, и сама императрица переехала из Таврического дворца в Зимний, дабы иметь возможность принимать своих гостей. Густав Адольф, выросший в привлекательного молодого человека (несмотря на необычайно узкие плечи), произвел на российский двор хорошее впечатление. Он с достоинством держался и был искусным собеседником. Это укрепило императрицу в ее твердом намерении осуществить его брак с Александрой, но решающим было другое и более практическое соображение: союз со шведским королевским домом был способом приобрести влияние на политику Швеции — влияние, которое Россия утратила после состоявшегося там в 1772 г. государственного переворота.
Великой княжне, за несколько лет привыкшей к мысли о том, что шведский наследный принц будет ее мужем, он очень понравился. И Густав Адольф, решивший было не жениться до достижения совершеннолетия, передумал, едва успев поближе познакомиться с тринадцатилетней Александрой. Она была прекрасна, как утренняя заря, а когда однажды сыграла на арфе, принц был окончательно покорен: 2 сентября он просил у императрицы руки Александры.
Екатерина дала свое согласие, герцог и Рейтерхольм — свое. Однако вопрос о вероисповедании по-прежнему не был решен. По шведским законам, король или наследный принц Швеции, женившись на принцессе нелютеранской веры, терял право на корону. Другими словами, Александре, если она хотела стать шведской королевой, надлежало выйти из православия. Екатерина заявила, что ни о чем подобном не может быть и речи, а Рейтерхольм, теперь делавший все для того, чтобы бракосочетание состоялось, не усматривал в этом проблемы. Вопрос этот можно будет поднять потом, после свадьбы.
Однако король, обжегшийся на выкрутасах вокруг предыдущего обручения, рассуждал иначе. Он обратился прямо к Екатерине, прося ее позволить Александре отречься от своей веры. Получив отказ, король уступил и присоединился к мнению Рейтерхольма: пожалуй, юная королева может перейти в лютеранство уже в Швеции; впрочем, она и сама объявила, что намерена так поступить.
Взаимное чувство между шведским наследным принцем и российской великой княжной было, вне сомнения, истинным, однако за кулисами велась другая игра. Екатерина требовала от Швеции обязательства участвовать в ожидавшейся войне России против Франции, а кроме того, сомневаясь в надежности устного обещания короля, пожелала, чтобы он письменно заверил, что за Александрой будет сохранена свобода совести.
Юный король Густав IV Адольф, граф Хага. Королевская библиотека (Стокгольм)
Это последнее требование являлось одним из пунктов документа, подписать который короля попросили в самый день обручения, 22 сентября, всего за час до того, как он должен был отправиться во дворец! Поскольку прежде король уже устно обещал Александре полную свободу совести, он счел письменное заверение излишним; в гневе он изорвал бумагу в клочки. После того как король выставил ненавистного Рейтерхольма из комнаты, Стединку удалось убедить Густава Адольфа написать бумагу следующего содержания: «Надеюсь, императрица настолько знает меня, что не сомневается в нерушимости моих обещаний. Даю ей мое честное слово, что не буду отлучать великую княжну, мою будущую супругу, от отправления ее веры при условии соблюдения установлений шведских законов. Я не стану также прибегать к каким-либо убеждениям с целью склонить ее к смене вероисповедания».