кинжал платком.
— О, вот это ты вовремя, — окликнул его толстяк. — Пацан этот ляпнул, что при гоблинах жилось лучше. Говорит, сам до этого дошел, а я думаю, от кого-то из взрослых услышал. Поспрашивай его, сделай одолжение.
— Конечно, сэр, — коротко отозвался помощник. Он спокойно подошел к Мартину, легонько подтолкнул его в спину. — Пойдем-ка поговорим.
Снова страх. Он даже забыл, что можно попытаться упереться, может, вырваться и бежать — вряд ои из этого что-нибудь вышло бы, но по крайней мере Мартин не пошел бы со светловолосым, как овца на убой. Сквозь шум крови в ушах он расслышал, кажется, как шериф окликает Гарри, говорит что-то про его, Мартина, возраст… Гарри втолкнул его в крохотную темную комнатушку. Деревянный стул со странными широкими подлокотниками у стены, две или три чадящие свечи, в спертом воздухе неприятный металлический запах. Пол скользкий — мальчик подскользнулся и упал бы, не держи помощник шерифа его за ворот куртки.
— От кого ты наслушался крамолы? — спросил Гарри.
— Ни от кого. Я сам…
Вспышка боли, искры из глаз, и вот он скорчился на полу, обхватив себя руками.
— Ну, не валяй дурака, Назови хотя бы одно имя, — мягко попросил светловолосый.
— Я сам, — выдохнул он.
Еще один удар.
— Ну ты и дурачина, — сказал Гарри. — Я же все нутро тебе отобью. Давай, дай мне хоть кого-нибудь.
Мартин не ответил — было слишком больно. Помощник шерифа пожал плечами, вздернул его на ноги и толкнул на стул. Быстро и ловко прикрутил руки к подлокотникам, отошел в темноту и вернулся, держа в руках что-то темное, грубое на вид.
Маска. Личина из ржавого бугристого металла, сзади металлические обручи, открытый будто в крике рот, из глазниц торчат длинные штыри. Мартин на секунду растерялся, даже забыл про боль. Это еще что за..?
— Голову наклони, — попросил Гарри, и не дожидаясь, надел маску на Мартина. Тот невольно вздрогнул от прикосновения холодного железа.
— Сейчас я стану завинчивать эти штыри. Если не начнешь говорить, останешься без глаз. Серьезно, паренек, не заставляй меня тебя калечить. Назови имена.
Он рванулся раз, другой. Ремни держали крепко.
— Ну ты и дурачина, — беззлобно повторил Гарри. Что-то холодное коснулось крепко сжатых век Мартина.
— Имена!
— Да никто больше об этом не говорил! Только я!
Давление усилилось. Из-под век побежали слезы.
— Имена!
— Иди ты к эльфам! Никто… толко я!
Как же больно. Перед глазами поплыли цветные пятна, пальцы судорожно вцепились в подлокотники.
— Назови мне хоть кого-нибудь!
— Я один! Я! Я! Только я-аааа!..
Давление и боль исчезли. Не открывая глаз, Мартин услышал шаги и скрип двери.
— Вроде бы не врет, сэр, — раздался голос Гарри. — Говорит, он один про гоблинов болтал.
— Да ну? — отозвался шериф. — Эх, может и действительно не врет. Нет времени с ним возиться, дома ужин стынет. Всыпь ему плетей, что ли, и сам домой иди. Эх, что за собачий день…
Браслеты судьбы
Исполосованная спина зажила быстро, глаза перестали слезиться и болеть в тот же день.
А Двенна исчезла. Многие шептались, что ее забрали эльфы, а Мартин считал, что она сама ушла их искать.
Всю дорогу назад в ВересковицыДвенна плакала не переставая, а потом оказалось, что Миррен умерла за несколько часов до того, как они вернулись, и девушка тронулась умом. Перестала разговаривать, шарахалась от людей, а потом в один прекрасный день просто пропала. Мартин вспомнил страшные истории, которые Кара рассказывала детворе, когда он сам был еще совсем маленьким — когда на сердце у человека совсем плохо, он уходит искать тех, кто не смотрит в небо. Эльфы забирают у него память, забирают сердце, и человек истончается, становится безмолвным серым призраком, больше не чувствующим ничего — ни радости, ни горя, ни боли.
А может, он не прав, и Двенна ушла не сама, а те, кто не смотрит в небо, пришли и увели ее. Пришли же они за ним. Если поднять голову (ну это легко сказать — она тяжелая как камень и горячая, того и гляди задымится) — можно увидеть, как эльфы плавают под низким темным потолком дома, протягивают к Мартину длинные тонкие руки, будто сплетенные из полос дыма, предлагают ему красные глянцевые фрукты. Наверное, вкусные. Он с опаской тянет собственную дрожащую руку…
— Что ты делаешь? — испуганный голос матери.
— Ем, — бормочет Мартин. — Эльфы… угощают…
— Ах ты, горе мое, — вздыхает она. Холодная и мокрая ткань ложится на лоб, и эльфы исчезают. Лиц он не рассмотрел, только длинные руки, похожие на паучьи лапки. Ну верно. Он ведь не знает, как выглядят эльфы. Никто не знает.
В голове немного прояснилось. Конечно, под потолком никого не было. Его лихорадит, вот и мерещится всякое. Все из-за этого проклятого браслета. Мартин снова поднял руку. Тонкий обруч из потемневшей, почти черной меди плотно охватывал запястье. И ведь не снимешь, разве что руку отрубить. Хотя это был бы не самый плохой вариант.
Дурак, вздохнул про себя Мартин. Все мы дураки, что согласились их надеть, но я-то видел такой браслет раньше, у шерифа в Дановом Холле. Должен был догадаться. Должен был предупредить остальных. А теперь уже слишком поздно.
Все началось со слухов. Со странных новостей, которые приносили проходящие через округу путники — солдаты, торговцы, бродячие менестрели, беженцы.
Гоблинов удалось выбить из бывших земель Мида и Карлейна с севера Лостада, но они намертво встали в Авлари, вгрызлись клыками в тамошние каменистые пустоши, а на юге разгорелась новая война. Король и королева Апрая наотрез отказались отдавать свою державу под власть Венардии, объявили, что при необходимости справятся с гоблинами сами. Бои уже шли вовсю, хотя было так и непонятно, напали ли венардийцы первыми, или же апрайские рыцари решили нанести упреждающий удар.
А еще по северным землям, освобожденным от гоблинов, прокатилась волной какая-то странная хворь — наверное, хворь. Проходившие через Вересковицы люди рассказывали об опустевших, наполовину выгоревших деревнях и фермах и наспех засыпанных длинных рвах рядом с каждой из них.
— А может, и не хворь это никакая, — говорил один из таких, длинный и тощий патлатый мужик с висящей на поясе деревянной дудкой. — Я вот седьмину назад в одну такую деревеньку по пьяни забрел, насквозь ее прошел, и ничего. Потом трясся, вдруг теперь заболею, только нет, то ли небо миловало, то ли не болезнь это вообще, а эльфийское колдовство.
— Или гоблинское, — вставил кто-то из деревенских.
— Да иди ты, — возразили ему. — Гоблины вообще колдовать не умеют.
— Наши не