В дверь заколотили.
— Что там происходит? — крикнул Монк.
— Позови Зигги! — откликнулась она.
Послышался звук удаляющихся шагов.
— Отпусти меня, грязный подонок! — Она лягнула его.
Он затащил ее, голую, извивающуюся, в душ. Стоило ему потянуться к крану, как она сгребла его за волосы.
— Все, отпусти. Я не донесу на тебя в полицию. — Он не послушался, и она крикнула: — На твоем имени будет поставлен крест! Ты никуда не сможешь устроиться! — Она дергала его за волосы все сильнее.
Морщась от боли, он вслепую дотянулся до крана и включил горячую воду. Она укусила его за ухо. При этом продолжала держать его за волосы и колотить головой о жестяную стену кабины. Кровь из мочки потекла ему на щеку и на подбородок. Однако он все крутил кран, пока на них не хлынула горячая вода. Между их лицами появилась завеса из горячего пара. Он обеими руками держал ее за талию. Как она ни упиралась, как ни трепала зубами его ухо, он сумел поставить ее под душ, хотя для этого под струями пришлось оказаться и ему. Кровь из прокушенного уха полилась ей на грудь, откуда ее быстро смывали горячие струи. Они помимо воли оказались тесно прижатыми друг к другу; он обнимал ее, она запрокидывала голову, держа его зубами за ухо. При этом его голова была повернута в сторону, так как она не выпускала его, волос. От горячей воды ее хватка стала ослабевать. Но даже когда она отпустила его, он не сразу смог выпрямить шею. Потом Сиам разжала зубы, но не отпрянула от него, а медленно, словно в изнеможении, провела ртом по его шее. Он повернул кран холодной воды. Она прошептала в его прокушенное ухо:
— Помой меня.
Он подставил саднящее ухо под воду и зажмурился от боли.
Она тоже жмурилась — от удовольствия, доставляемого теплым душем.
— Намыль руки и потри меня. — Мечтательно улыбаясь, она принялась расстегивать на нем плащ.
Вода попала ему за воротник, и он сбросил с себя ее руку.
— Боишься промокнуть?
Он сунул ей в ладонь мыло, давая понять, что ей придется совершать водные процедуры самостоятельно. Она уже собиралась запустить мылом ему в физиономию, когда он выскочил из-под душа и, задернув клеенчатую занавеску, оставил ее в западне.
Она стала пинать занавеску изнутри, стараясь попасть ему по ногам и по груди.
— Выпусти меня! Выпусти!
Она бесновалась долго, пока не удостоверилась, что его не отогнать. Внезапно через занавеску перелетели ее намыленные трусы и, задев его плечо, шлепнулись на цементный пол.
Монк снова заколотил в дверь, крича:
— Сиам, ты в порядке?
— Лучше заткнись! — откликнулась она.
— Почему ты не снимаешь трубку? — крикнул Монк.
— Сними трубку, мокрая крыса, — приказала она Барни. — Я скоро выйду.
Он сделал шаг от занавески к телефону. Она не покинула душа.
— Брось мне полотенце.
Он перекинул через занавеску полотенце. Рядом надрывался телефон.
— Это Зигги. Скажи ему, что вопреки здравому смыслу… В общем, сама не знаю почему, я тебя беру. — Она выключила воду, вышла из душа и стала вытираться. — Отвернись. Нечего таращиться бесплатно.
Он повиновался, не скрывая довольной улыбки. Она наблюдала за ним в зеркало. Он снял трубку и чуть не оглох от крика.
— Барни! — бушевал Зигги. — Ты что там, спятил? — Он хотел ответить, но Мотли продолжал рвать и метать: — Ты свихнулся? Относись к ней с уважением, или чтоб ноги твоей там не было, слышишь? — Мотли был полон решимости не дать Барни ответить. — Ты почему не отвечаешь? Не слышишь, что ли? Убирайся, молокосос! Ты меня слышишь? — Мотли глубоко вздохнул, чтобы справиться с раздражением.
— Да, — сказал Барни, слыша, как Сиам снимает с водопроводной трубы вешалку с платьем.
— Не подглядывать в зеркало! — напомнила ему Сиам.
Он посмотрел в зеркало. Стоило ему увидеть ее соблазнительное отражение, как его собственное тело прореагировало вполне недвусмысленным образом. У него пошла кругом голова, хотя для общения с Мотли требовалась не какая-то другая, а именно эта часть тела. Ему хотелось быть рядом с Сиам, правда, он опасался оскорблений, которые придется теперь выслушивать.
— Ты бы уважал председателя совета директоров корпорации с многомиллионной годовой прибылью? Я тебя спрашиваю! — Не дожидаясь ответа, Зигги продолжал: — В таком случае, изволь уважать ее, потому что она может принести не меньше. Если бы я называл ее «Сиам Майами Индастриз, Инкорпорейтед» и ее восхвалял бы «Уолл-Стрит джорнэл», ты небось отнесся бы к ней более уважительно? Еще бы! Так заруби себе на носу: это она и есть. И больше никогда этого не забывай. На нее еще будут вкалывать бухгалтеры, адвокаты, налоговые консультанты, клерки. Тебе что, надо познакомиться с квитанциями, посчитать выручку, прежде чем уяснишь, с кем имеешь дело?
— Мистер Мотли… — с трудом вставил Барни.
— Да, это я. — Мотли растерялся от того спокойствия, с которым Барни ответил на его поучения.
— Можете приступать к работе. Я ухожу.
Сиам как раз натягивала через голову платье.
— Не смей распоряжаться тем, чего у тебя нет! — рявкнул Мотли. — Нечего капризничать. Лучше скажи, что ты там учинил?
— Заставил принять душ.
— Вот это да! — Голос Мотли приобрел льстивые нотки. — Ты заставил ее принять душ? — Он не мог поверить своим ушам. — И она послушалась?
— Да. — Барни массировал трубкой прокушенное ухо.
— Она намылилась?
— Пускай сама ответит. — Он протянул трубку в сторону Сиам. — Он спрашивает, намылились ли вы.
— Зануда! — крикнула Сиам.
— Восхитительно! — Мотли ликовал. — И ты действительно принят?
— Был принят, а теперь сам колеблюсь.
— Ты заслужил прибавку в пять долларов. Что может быть лучше искреннего покаяния в виде денег? Прости мне мою ругань. Додж ставил к ее дверям деревянного индейца из табачной лавки?
— Монка?
— Его самого.
— Его вроде приняли на работу до меня.
— А теперь его место занял ты?
— Она только что согласилась на мою кандидатуру.
— Ангел, а не девочка, — заворковал Мотли. — Истинная богиня. Прошу тебя, Барни, сынок, останься с ней, будь ее поводырем! Ты нужен ей. И мне. Ты нужен ее психоаналитику. Ты нужен всем нам. Погоди, я сообщу эту новость Валентино. Так ты согласен? В каком еще деле можно добиться успеха, чувствуя себя кругом проигравшим?
— Главное, не называй меня своим сыном. Это богохульство.