class="p1">— Дядь Василий, Марк! — Услышали голос паренька, который управлял дроном. — У нас гости. Ничего себе!
— Что? Мы все вновь уставились на монитор.
— По северной ветке, видите. К нам движется.
Точно. По северной ветке к станции двигался тоже эшелон. Только меньше нашего. И похож был на эшелоны из фильмов про апокалипсис. Впереди поезда шла первой платформа, как и у нас, только простая, не железнодорожный кран. Борта платформы были нарощены мешками с песком. И там имелось орудие. 100-миллимитровое противотанковое орудие «Рапира». За платформой шёл вагон, переделанный из простого пассажирского. Он был обшит металлическими листами. Вместо окон — узкие бойницы, из которых торчали стволы пулемётов. А на крыше башня от танка Т-55. По бортам вагоны была закреплена колючая проволока. За ним шёл сам локомотив, тепловоз, так же обшитый металлическими листами, по верх которой была колючая проволока. За тепловозом шло ещё два самопально бронированных вагона, но без танковых башен. Потом платформа с корейским кран-бортом «Хюндай». Далее простой, товарный вагон, не бронированный. Ещё один бронированный вагон. Потом опять два товарных вагона и последней шла платформа с зенитной пушкой. Похоже, она предназначалась для ведения огня по тем, кто мог преследовать их или попытался бы напасть сзади. Платформа тоже была защищена мешками с песком. И ещё, все борта их бронепоезда были разрисованы черепами со скрещенными костями и разными жуткими рожами. А ещё имелась надпись: «Анархия — мать порядка!» Блин, как страшно-то, одуреть. Цирк на колёсах. Это они так пугают заранее что ли? Анархисты, мать их?
— Что за зенитка? — Спросил кто-то.
— Хрен знает. Ответил Стас. Похоже, либо это 72-К, калибр 25 миллиметров. Либо 61-К, калибра 37 миллиметров. Ближе дрон надо. Плохо видно. Но что та, что другая, все они времён Великой Отечественной. Но вещь в наше время просто убойная. Обе зенитки автоматы. Можно вести стрельбу не только по воздушным, но и по наземным целям.
— Дрон убирайте. Иначе собьют. — Велел я. На экране было видно, что на дрон стала наводиться зенитка с последней платформы. Там места уже занял боевой расчёт. — Внимание, боевая тревога. Всем занять свои места, согласна боевого расчёта.
В нашем эшелоне народ засуетился. Чужой поезд подходил к нам с севера. Мы стояли по отношению к нему правой стороной, чуть наискось. Соответственно к нам была обращена их левый борт. Бронепоезд стал замедлять ход и остановился примерно в километре от развилки. Наши орудия, что башенное на броневагоне, что гаубица на платформе и орудия БМП, и ПТ-76М навелись на чужаков. Их таковая башня на вагоне так же навелась на нас. Мы были больше их состава. И фактически по огневой мощи их превосходили. Они остановились. Молчали. Наверное разглядывали нас в оптику, как и мы их. Потом от передней платформы, с «Рапирой» вверх поднялся их дрон.
— Алё, в «Панцире». — Связался по рации с нашими зенитчиками.
— Слушаем, командир.
— Их дрон будет к нам подлетать, дайте короткую очередь из автомата. Но дрон не сбивать. Просто дайте понять, что нам не нравятся их глаза.
— Понял, командир, сделаем.
Дрон стал подлетать к нашему эшелону. Раздалась короткая очередь из 30-ти миллиметровых автоматов. Дрон шарахнулся назад. Похоже ребята поняли, что мы не жалуем их птичку. Но они уже оценили нас. Дрон ушёл назад на платформу. Ещё какое-то время мы и они молчали. Я пробежался в радиорубку. Там уже сидела Анна.
— Слушаешь? — Спросил её. Она кивнула. Сидела в наушниках. Посмотрела на меня. Убрала наушники.
— Марк, они вызывают.
— Включай громкость.
— Эй, на бронепоезде? — Услышал я мужской голос. — Слышите меня? — Анна дала мне микрофон.
— Слышим, слышим.
— Хорошо. Мне бы вашего старшего. — Спросил тот же мужик.
— Говори. Я старший.
— Ну что, старшой, мы как говорить будем, либо молча разойдёмся или стрелять начнём?
— А ты сам-то как предпочитаешь? — Ответил ему вопросом на вопрос. Услышал, как он усмехнулся. В рубку подошли Илья, Василий и Стас. Внимательно слушали.
— Ты случаем не еврей? Вопросом на вопрос?
— А у тебя проблемы с евреями?
— Да, в общем-то, нет никаких проблем.
— Ну вот и хорошо. Вы сами-то кто? Анархисты? И ты, наверное, батько Махно?
Услышал смех в эфире.
— Угадал. Меня так кличут. А тебя как мне величать?
— А я просто Марк. С точки зрения анархистов батьки Махно столетней давности, я золотопогонник, офицер.
— Спец значит? Не дилетант?
— А где ты дилетантов сейчас найдёшь? Они все вымерли, как мамонты в эпоху палеолита.
— Или пашут на не дилетантов. Так ведь, Марк?
— И такое встречается. Глупо отрицать.
— Ну что, Марк, тогда давай встретимся, так сказать лицом к лицу. Поговорим. Определимся, что и как нам быть?
— Давай встретимся. Чего не поговорить? Пострелять всегда успеем.
— В этом ты прав. Пострелять всегда успеем. Где встречаемся?
— На развилке.
— Тогда отгони свой бронепоезд чуть дальше, на такое расстояние, как и мы стоим.
— Не более, чем на двести метров. Извини, но мне не хочется целый километр пилить на своих двоих. Подойдите сами ближе.
— Ближе. У вас стволов больше. Башенное орудие на броневагоне 57 миллиметров?
— Оно самое.
— Автомат?
— Угадал.
— Плюс Д-30 на платформе, ещё 100-миллиметровка у БМП и 57 миллиметровый автомат на ПТ, так ведь? На моей башне калибр хоть и больше, чем на твоей, но твой автомат быстрее. Он нас расковыряет по самую требуху быстрее, чем я сигарету выкурю.
— Так он вас и на километре расковыряет. Так что разницы нет. Зато идти меньше надо.
— Хорошо. Давай через полчаса, на развилке.
— С моей стороны будет трое, включая меня. С твоей тоже трое, ты и двое твоих людей. — Предложил ему.
— Согласен.
Георгич сдал назад на двести метров.
— Марк, кто с тобой пойдёт? — Спросил меня Стас.
— Артём и… — Я оглядел собравшихся.
— Я пойду с тобой. — Сказал Василий.
— Я тоже. — Проговорил Стас.
— Нет. Василий ты точно хочешь идти?
— Конечно, а в чём дело?
— Ты один из командного состава. Ладно, если что случиться, останется Стас. Он возьмёт на себя военное командование. Поэтому идём я, ты, Вася и Артём. Артём готов?
— Всегда готов. Как пионЭр. — Он усмехнулся.
Мы двинулись втроём к развилке. Со стороны чужого бронепоезда, который подошёл к развилке метров на 200–250, тоже шли трое. Встретились. Остановились метрах в трёх друг от друга. Минуту разглядывали, мы их, они нас. Все трое в камуфляже. Хорошо упакованные. Бронежилеты, модульные разгрузки. Пистолеты в нагрудных карманах. У двоих «Стечкины», у третьего «Макаров». У всех троих по АК-74М. И вместо шлемов или кепи, как у меня, на их головах были чёрные банданы с черепом и костями. Двое лет 30–35. По середине стоял здоровяк. Моего роста, но пошире меня. А вот он был лет 50. У него была борода, усы. Но всё аккуратно подстриженное. И у него, кроме «Стечкина» в нагрудной кобуре, через плечо висела кобура с самым настоящим маузером. У его же сопровождающих лиц видно не было. На лицах были маски с черепом. Видны были только глаза. Они все трое так же рассматривали нас. Нашу форму, экипировку. В отличии от этих троих у Василия и Артёма на головах были армейские шлемы в камуфляжном чехле. У меня на голове военная кепи. Наконец здоровяк решил нарушить молчание. Смотрел на меня.
— Как я понимаю, ты Марк?
— Правильно понимаешь. А ты Махно?
— А я Махно. — Он усмехнулся.
— А почему Махно? А, например, не Грицай Таврический? А то Махно то плюгавый, маленького роста был шибзик. А ты явно на него не похож. Больше на Грицай.
— А это кто такой, Грицай Таврический? — Он смотрел на меня удивлённо.
— Как кто? Ты меня удивляешь. Свадьбу в Малиновке видел же?
— А, ты про это⁈ Не, Грицай Таврически, это не про меня. Просто у меня имя Нестор. Вот меня братва и прозвала Махно.
— А вот эти черепа с костями. Это для антуража?
— Что-то в этом роде.
— А анархия, которая мать порядка, это тоже антураж?
— Почему? Что плохого в учении анархистов? Тем более, сейчас как раз их время.
— Я бы не стал утверждать это. У каждого сейчас своя правда, так ведь, Нестор?
— Согласен. У того, у кого оружие, своя правда.
— Значит, Нестор, вы анархисты?
— Я бы так сказал, мы вольные торговцы. Это будет вернее.
— Торговцы? — Глядя на него, усмехнулся.
— Торговцы.
— И мародёры?
— А вы разве нет? Не мародёрствуйте? — Он смотрел, продолжая улыбаться.
— Мародёрствуем. Не буду отрицать. Но мы берём только бесхозное. Не пытаемся у кого-то, что-то отобрать.
— Так и мы так же.
— Тогда