Читать интересную книгу На соседней планете - Вера Крыжановская (Рочестер)

На следующий день они простились с Роху-Цампи. В его семье царило сильное волнение, и все женщины плакали. Оказалось, что племянница хозяйки дома была убита и съедена мужем после происшедшей между ними ссоры.

Видя, что Сагастос молчит, Ардеа тоже не сделал никакого замечание. Когда же они остались одни в экипаже, князь не в силах был сдержать своего негодования и спросил, неужели закон действительно допускает подобные ужасы?

— Закон не разрешает их, но терпит, как наследие прошлого, которое может быть искоренено только с течением времени и постепенно. Между прочим, еще в прошлом веке было издано положение, по которому муж, убивший и съевший свою жену, обязан возвратить семье погибшей половину ее приданого; а после седьмого раза теряет право жениться, и должен жить вдовцом — аскетом.

— А разве он не может завести себе возлюбленную?

— Может, если найдет; но только ему такой не найти. Не потому, что все женщины будут избегать его, а потому, что у ассуров, как они ни дики, нет проституции.

После нескольких дней пути наши путешественники достигли гористого участка, где находились копи. Вид этого уголка напомнил Ардеа его далекое отечество. Животные, на которых они приехали, напоминали больших мулов. Узкая и каменистая дорога змеей вилась между пропастями и остроконечными скалами. В довершение сходства растительность была зеленого цвета, — правда, темного или синеватого, — но все-таки не красного или коричневого, какой он видел до сих пор.

Дорога заканчивалась плоской вершиной, на которой стояли массивные ворота, представлявшие вход в шахты.

Сторож ввел их в темную комнату, где они переменили свое платье на легкие, белые рубашки. Затем, войдя в боковую дверь, они очутились в настоящем лабиринте галерей, которые расходились по всем направлениям и терялись из виду. Над входом в каждую галерею была надпись, какой нации она принадлежала. По галереям ходили служащие при копях, наблюдавшие за работавшими там ассурами. Местами галереи образовывали обширные гроты.

Весь этот подземный мир ярко освещался электрическими лампами, и там стояла удушливая жара. Все рабочие работали нагими, и Ардеа, несмотря на свой более чем легкий костюм, обливался потом.

В одном из гротов, где работало человек двадцать ассуров, под наблюдением нескольких раваллисов, Сагастос обратил внимание князя на отверстия в скале, откуда медленно, тонкими струями стекала в большие приемники полужидкая масса, одна — бледно-желтого, другая — золотисто-желтого, а третья, наконец, оранжево-желтого, почти красного цвета.

— Это золото, — сказал Сагастос. — Оно твердеет только после того, как его охладят в родниковой воде, которая холодна, как лед, и имеется здесь в изобилии. Твердость золота находится в зависимости от того, сколько времени держат массу в воде. Для произведений искусства, например, употребляют мягкое золото, что крайне облегчает работу. Затем готовую уже вещь, вместо воды, погружают в особый химический состав, в котором она также твердеет, не теряя своего блеска.

В других гротах и галереях Ардеа видел, как текли серебро, медь или другие металлы, а также какое-то неизвестное вещество, необыкновенной красоты. Прозрачное, как хрусталь, и блестевшее, как бриллиант, оно несло в своей кристаллической массе драгоценные камни всевозможных оттенков, имевшие геометрическую форму, как снежинки.

— Из этого вещества делают кубки, вазы, статуэтки и другие вещи, которые затем твердеют и приобретают чудный вид, — объяснил Сагастос.

— Впрочем, — прибавил он, — вы сами увидите и даже будете обладать такими вещами во дворце, который мы хотим отделать для вас со всею роскошью, какую только может дать наша планета.

— Как вы все добры ко мне! Чем я буду в состоянии хоть когда-нибудь выказать вам ту благодарность, какая наполняет мою душу? — с волнением сказал Ардеа.

— Дорогой друг! Тщеславие побуждает нас блеснуть перед жителем Земли произведениями нашей культуры, а потому мы не заслуживаем никакой благодарности, — со смехом ответил Сагастос.

Они посетили еще галереи, где выбирали из скал драгоценные камни, тоже в мягком виде, и не только родственные нашим земным рубинам, изумрудам, бирюзе, аметистам и проч., но и их разновидности, — камни розовые, белые и т. д., отличавшиеся чудным блеском.

Всюду видна была лихорадочная деятельность. По всем галереям работники катали вагончики. Одни из них были нагружены драгоценными металлами; на других стояли цистерны с водой для освежения рабочих, а также для охлаждения драгоценных масс, которые не хотели вывозить в полужидком состоянии.

Окончив осмотр, Сагастос и Ардеа снова переоделись и прошли в павильон, построенный, как и шесть или семь других павильонов, на соседней эспланаде. Каждый народ, принимавший участие в разработке копей, имел здесь подобный павильон, где жил его уполномоченный. Несколько позже один из таких уполномоченных явился к Сагастосу и имел с ним продолжительный разговор, после чего маг сказал князю:

— Полученные мною известия заставляют меня несколько изменить наш план. Завтра я отвезу вас к селенитам и оставлю там на неделю, а сам вернусь сюда, чтобы покончить дела, которые возложил на меня Дворец Магии.

VIII

На следующий день на заре Сагастос и Ардеа сели на своих мулов и поехали в сторону, противоположную той, с которой они прибыли на рудники. Дорога, очевидно, была проселочная, так как навстречу им мало попадалось людей.

У князя был такой озабоченный вид, что наблюдавший за ним Сагастос спросил, о чем он думает.

Да о том, что я должен остаться один у этих селенитов и Мне еще так мало знакомы обычаи страны, что я каждую минуту рискую сделать какой-нибудь важный промах. Я боюсь, что эта проведенная без вас неделя покажется мне целой вечностью.

— Я опасаюсь, что мое возвращение слишком рано пробудит вас от волшебного сна, в каком вы будете находиться. Этот удивительный народ является словно связующим звеном между духами и людьми, — с улыбкой ответил Сагастос.

— А я, напротив, думаю, что буду в восхищении, когда вы приедете, — с недоверчивым видом ответил Ардеа, — несмотря на весь интерес, какой возбуждает во мне ваш удивительный народ. Америлла говорила мне, что легенда производит их от сына и дочери Имамона; понятно, что они должны же чем-нибудь оправдывать свое небесное происхождение, — с легкой иронией закончил князь.

— Да, таково предание. Нам сейчас делать нечего, и я расскажу вам подробно всю легенду.

— Предание гласит, что дочь Имамона была жрицей храма, построенного отцом ее в горах, и наблюдала за находившимися там священными источниками; а сын тоже был молодым жрецом и пророком. Он помогал отцу насаждать в народе добро.

Во время великого, совершенного жрецами переворота, который закончился смертью Имамона и должен был уничтожить все, что после него оставалось, какой-то неизвестный молодой человек, живший среди высших жрецов, был послан убить Амару, жрицу священных источников. Никто не знал, кто был этот человек; но легенда предполагает, что это был обитатель другой планеты, с белой кожей, золотистыми волосами и серыми глазами неопределенного голубоватого оттенка, как тот легкий туман, что реет по утрам над водами.

— Вот как! Может статься, это был такой же пришелец с Земли, как и я? — смеясь, заметил Ардеа.

— Очень возможно, потому что легенда не указывает этого точно. Когда, прибыв в храм, он увидел Амару, — его единственную жрицу, — то был очарован ее дивной красотой, а вместо того, чтобы ее убить, объяснился ей в любви и поклялся, что никогда не оставит ее, если Амара его полюбит.

Во время этой же смуты Рахатоон, сын Имамона, был принужден бежать от убийц, которые всюду искали его, и хотел укрыться у своей сестры.

Он поднимался по опасной тропинке на вершину, в храм, как настала ночь, — темная, холодная и бурная. Молодой жрец должен был остановиться; идти в такой темноте, значило рисковать полететь в пропасть. Рахатоон присел на узкой тропе и прислонился к скале, боясь пошевелиться, так как находился на самом опасном месте подъема. Положение было ужасное. Ледяной ветер пронизывал его, руки и ноги коченели, жажда мучила, а от голода и истощения кружилась голова. Потеря равновесия грозила верной смертью, и им овладело отчаяние.

— Ты покинуло меня, божество, ради которого погиб мой отец! — вскричал он вне себя. — Ты забыло своих служителей! Так вот твоя награда за мою проповедь истины, и за все дела милосердия, которые я творил во имя твое? Я верил в тебя до самозабвения, а ты, в минуту отчаяния и опасности, лишаешь меня помощи и покровительства!

В эту минуту из за черных туч выглянула наша большая луна и залила все кругом своим мягким, дремотным светом. Рахатоон мог разглядеть тропу и в порыве благодарности стал на колени, воздевая к небу руки.