Портрет
Сидел как-то Гришатка в царевой горнице.
Взял лист бумаги, карандаш и стал рисовать портрет Пугачева.
Нарисовал коня, на коне верхом царя-батюшку. Бороду нарисовал, генеральскую ленту, пистолеты за поясом. Снизу написал: «Царь-государь Петр Третий Федорович».
Посмотрел Пугачев на портрет, усмехнулся.
– Похож, как есть похож. Мастак ты, Гришатка. – Потом подумал и произнес: – А знаешь, Гришатка, я вовсе не царь.
Вылупил Гришатка на Пугачева глаза: «Ну и шутник батюшка. Право, такое скажет».
– Не царь, не царь, – повторил Пугачев. – А простой казак Пугачев Емельян Иванович. Вот так-то, Гришатка.
Лицо у Гришатки стало глупым-преглупым. Рот по-лягушечьи разинулся до ушей. Не знает, как и принять слова государевы.
– А как же царские знаки? – потянулся Гришатка рукой к груди Пугачева.
– Знаки? – Пугачев рассмеялся. – Так это с прусской войны. Картечины эти царские знаки мне припечатали.
Провалилась под Гришаткой земля. Голова закружилась. Думал, царь настоящий. А тут казак, да к тому еще и простой. Обидно до слёз Гришатке. Смотрит мальчик на шапку свою, смотрит на валенки. Выходит, и шапка не царская, не царские валенки.
Бродил в этот день мальчик по Бердам, словно в воду опущенный.
А вечером под большим секретом рассказал о словах Пугачева Хлопуше.
– Эку новость принес! – рассмеялся Хлопуша. – Вестимо, не царь. Вестимо, Пугачев Емельян Иванович. Стал бы тебе настоящий царь воевать для народа землю и волю. Эх ты, Гришатка!
Смутился Гришатка.
– Царь наш батюшка, – продолжал Хлопуша, – тем и велик, что он сам из народа и что для народа он первый заступник.
– Так, дядя Афанасий, он же не царь!
– Как так – не царь? – оборвал Хлопуша. – Кто сказал, что не царь? Настоящий он царь!…
Совсем замутилась Гришаткина голова. Вот так запутал Хлопуша!
– Царь он, доподлинный царь, – повторил Хлопуша. – Только не дворянский. Мужицкий он царь. Народом на царство венчан. Вождь он, Гришатка, народный. А сие выше, выше, чем царь. Понял?
– Понял, – произнес Гришатка. А сам подумал: «Выше, чем царь. Эка куда хватанул Хлопуша!»
Последнее слово деда Кобылина
– Говоришь, отпустил?
– Отпустил, отпустил, ваше сиятельство.
Рейнсдорп хмыкнул. Смотрит он на деда Кобылина. Ой, что-то не так говорит старик. Не может губернатор понять, как это так, чтобы злодей Пугачев – и вдруг отпустил подосланного с ядом к нему человека.
Рассказал Рейнсдорп о возвращении Кобылина своей жене-генеральше, другим генералам и офицерам.
«Да-а, – призадумались те. – Тут неспроста что-то».
– Ваше сиятельство, – вдруг произнес офицер Гагарин, – а не перекуплен ли ваш Кобылин?
Все повернулись к Гагарину.
– Мысль такую имею, – продолжал офицер, – что прислан он сюда Пугачевым с целью убить вас, ваше сиятельство.
Лицо у Рейнсдорпа вытянулось.
– Што?!
– Ему, наверное, и деньги злодей подсунул.
Бросились обыскивать старика. Нашли у Кобылина пожалованные ему Пугачевым десять рублей.
– Ох, ох! – хватался за сердце Рейнсдорп. – Кобильин много-много шпицрутен. Не жалея, до смерти.
Схватили деда Кобылина, содрали до пояса одежонку.
Построили роту солдат. Погнали старика под солдатские взмахи.
Сам Рейнсдорп идет тут же, рядом.
– Признавайсь! Признавайсь! – кричит.
– Нет, нет моей вины, – твердит, изнемогая под ударами, дед Кобылин. – Я ли вам не правдой служил, батюшка Иван Андреевич, ваше сиятельство? Я ли вам не слуга? Пожалей, смилостивись, батюшка!
– Молшать, молшать! Ты не слуг мне. Ты есть вор и разбойник!
– Пожалей, не губи-и! – стонет Кобылин.
– Так ему, так ему! Хлеще!
Теряет от боли старик сознание.
– Батюшка…
Не отзывается генерал.
И вдруг встрепенулось что-то в деде Кобылине, рванулся он к губернатору:
– Изверг!.. Губитель!..
Собрал старик последние силы, плюнул в лицо Рейнсдорпу и тут же упал как подкошенный.
Кончился дед Кобылин.
«На штурм! На слом!»
Приказ к штурму был дан неожиданно.
Вечером над Бердами стал подниматься туман. Разлился, разошелся он в разные стороны. Словно кто из огромной бадейки хлестнул молоком по степи.
– Готовьсь! Готовьсь! – понеслось от землянки к землянке, от избы к избе.
Зашевелилось, задвигалось пугачевское войско.
Заржали, почуяв скорое дело, кони.
Заиграли трубы и дудки.
Забегали сотники и командиры.
Пользуясь темнотой и туманом, подтянули пугачевцы мортиры и пушки к самым стенам Оренбурга.
Пугачев расставлял войска. Конных – в засады, пеших – за земляные выступы и в овражные пади. Перед пушками приказал из каменных плит выложить защитные стенки. Сам проверил готовность орудий.
Зарумянилось небо, стал голубеть восток. Туман отступал, неохотно потянулся в низины.
– Начинай с мортир. Пали! – скомандовал Пугачев.
Мортиры навесным огнем плюнули первые ядра. Залп! Второй!
Третий!
– Так их, так их! Молодцы, детушки!
– Жарь, не стой!
– Целься! Ура! Ух ты, в дом к самому генерал-губернатору. Гремит, захлебывается, рассыпается дробью барабанный бой над стенами крепости. Палит караульная пушка. Переполох и смятение в Оренбурге.
– Не трусь, не трусь! – кричат офицеры.
– Солдаты, равняйсь!
– Канониры, к орудиям!
Тем временем Пугачев вывел из укрытия первую группу своих казаков и башкирцев. Рванулись они к крепостному валу.
– На штурм! На слом! – кричит Пугачев.
Вьить, вьить! – встретили их солдатские пули.
Бах! – врезалось в самую гущу ядро.
– Смелей, смелей, детушки! – подбадривает наступающих Пугачев. – Нам ли под пулями гнуться?! Нам ли шапки снимать?! На штурм! На слом! По-соколиному!
Подбежали наступающие к валу, залегли за откос горы. Передохнули. Дали залп по защитникам. Поднялись в полный рост и с криком двинулись дальше.
Бросился Пугачев в атаку, да с малыми силами.
Поняли это оренбургские офицеры. Открыли городские ворота. Стал заходить солдатский отряд в тыл Пугачеву. А сверху, увидев подмогу, подняли такую пальбу, что даже вал содрогнулся.
Ясно Пугачеву, что победы не будет.
– Назад, назад отходи, детушки!
Отхлынули пугачевцы.
Отошли за Яик в безопасное место.
Ненила всплеснула руками
Всю эту ночь Гришатку пугали страшные сны.
То вдруг явился генерал Рейнсдорп с трубкой в руке и снова бил Гришатку по темени. Потом появилась тетка Степанида. Она снова кричала: «Ваня, Ванечка!» – обнимала и прижимала к себе Гришатку.
Затем неожиданно всплыл губитель Гришаткиного отца – офицер Гагарин.
Гагарин не один, вместе с солдатами. Вскинули солдаты ружья, направили на Гришатку.
«Пали!» – командует офицер.
Гришатка вскрикнул, заметался во сне. Подошла Ненила.
– Дитятко, дитятко, не жар ли с тобой? На бочок, на бочок повернись, дитятко.
Мальчик успокоился, но вскоре началось все снова. Опять Рейнсдорп, опять Степанида, снова Гагарин. И вдруг – Пугачев:
«Кто забижает Гришатку?»
Исчезают Рейнсдорп и Гагарин. Остается одна Степанида. Смотрит мальчик, а то вовсе не Степанида, а Гришаткина мать.
«Царь наш, заступник!» – бросается женщина к Пугачеву.
«Не царь он, не царь, – кричит Гришатка, – а простой казак Пугачев Емельян Иванович!»
Лицо Гришаткиной матери становится строгим, смотрит она на сына укоряющим взглядом.
«Царь он, царь он, Гришатка!»
И вдруг врывается голос Хлопуши:
«Царь он народный! Вождь и заступник!»
И снова голос Гришаткиной матери:
«Вождь и заступник!»
Гришатка проснулся. Стоит у постели Ненила.
– Дитятко, я кашу тебе приготовила.
Вскочил Гришатка:
– Тетка Ненила, а где… где царь-батюшка наш?
– Уехал, уехал, Гришатка, Оренбург с казаками уехал брать.
В это время на кухню к Нениле ввалился еще по первой встрече знакомый Гришатке казак, тот высоченный, с серьгой в оттопыренном ухе.
– Сей минут из-под Оренбурга. Ух и сеча! Ух и сеча! Сам царь-батюшка водил казаков и башкирцев на приступ. Людишек много, оружия мало у нас. Неосторожен царь-государь. В самое пекло лезет. Ты, Ненила, доглядай за Гришаткой, наказал император.
– Ох, ох! – вздыхала Ненила. – Тут-то догляжу. Как они там, родные?
Принялась Ненила угощать казака варевом. А Гришатка незаметно полушубок на плечи, пистолет из-под подушки за пояс и на улицу – шмыг! Подбежал он к коню, на котором прискакал казак из-под Оренбурга. Ногу в стремя, на спину – скок, пятками в лошадиное брю-хо – трогай!
Взвился лихой скакун с места галопом.
Выбежали казак и Ненила.
– Стой! – закричал казак.
– Ох ты, дитятко! – всплеснула руками Ненила.
«Частица крови народной»
К исходу дня Пугачев начал новую атаку на Оренбург. На сей раз в конном строю.
– За мной, детушки!
Взяли казацкие кони в карьер. Вмиг промахнули открытым полем.