«— Lagunaenebihotsarena, товарищ моего сердца! — обратилась она ко мне вдруг. — Мы земляки?
Наша речь, сеньор, так прекрасна, что когда мы её слышим в чужих краях, нас охватывает трепет…
— Я из Элисондо, — отвечал я ей по-баскски, взволнованный тем, что она говорит на моём языке.
— А я из Этчалара, — сказала она. (Это от нас в четырёх часах пути.) — Меня цыгане увели в Севилью. Я работала на фабрике, чтобы скопить, на что вернуться в Наварру к моей бедной матушке, у которой нет другой поддержки, кроме меня да маленького barratcea с двумя десятками сидровых яблонь. Ах, если бы я была дома, под белой горой! Меня оскорбили, потому что я не из страны этих жуликов, продавцов тухлых апельсинов. Товарищ, друг мой, неужели вы ничего не сделаете для землячки?
Она лгала, сеньор, она всегда лгала. Я не знаю, сказала ли эта женщина хоть раз в жизни слово правды; но, когда она говорила, я ей верил; это было сильнее меня. Она коверкала баскские слова, а я верил, что она наваррка; уже одни её глаза, и рот, и цвет кожи говорили, что она цыганка. Я сошёл с ума, я ничего уже не видел. Словом, я был как пьяный; я начал говорить глупости, я готов был их натворить.
— Если бы я вас толкнула и вы упали, земляк, — продолжала она по-баскски, — то не этим двум кастильским новобранцам меня поймать…
Честное слово, я забыл присягу и всё и сказал ей:
— Ну, землячка милая, попытайтесь, и да поможет вам божья матерь горная!»
Хосе, погружённый в гипнотический транс наяву, стал марионеткой в руках Кармен, чем она не замедлила воспользоваться. За свой проступок Хосе был разжалован в рядовые и угодил в тюрьму.
«И ради чего я навлёк наказание? — горько сетовал заключённый. — Ради какой-то мошенницы-цыганки, которая насмеялась надо мной и сейчас ворует где-нибудь в городе. И все же я невольно думал о ней. Поверите ли, сеньор, её дырявые чулки, которые она показывала снизу доверху, так и стояли у меня перед глазами. Я смотрел на улицу сквозь тюремную решетку, и среди всех проходящих мимо женщин я не видел ни одной, которая бы стоила этой чертовой девки. И потом, против воли, нюхал цветок акации, которым она в меня бросила и который, даже и сухой, все так же благоухал… Если бывают колдуньи, то эта женщина ею была!»
По выходе Хосе из тюрьмы Кармен подарила ему незабываемое любовное свидание. «Я плачу свои долги! Таков закон у калес (цыган)! Ты мой ром (муж), а я твоя роми!» — провозгласила она, и, как всегда, солгала. Кармен продолжала губить беднягу. Однажды она заставила его пропустить партию контрабанды. Затем спровоцировала его дуэль с офицером, после убийства которого Хосе оказался вне закона и подлежал расстрелу. Добившись своего, она заявила без утайки:
— Ты слишком глуп, чтобы воровать, но ты ловок и силён; если ты человек смелый, становись контрабандистом. Разве я не обещала, что приведу тебя на виселицу?
Оказавшись вовлечённым в банду, Хосе узнал, что у Кармен есть муж Гарсия по прозвищу Кривой. Два года он пробыл на каторге, но цыганка умудрилась вызволить его оттуда. По словам Хосе,
«противнее чудовище едва ли было среди цыган: чёрный кожей и ещё чернее душой, это был худший из негодяев, которых я когда-либо в жизни встречал. Кармен пришла вместе с ним; и когда при мне она называла его своим ромом, надо было видеть, какие она мне строила глаза и какие выделывала гримасы, чуть только Гарсия отворачивался».
Промышляя контрабандой, грабежами и убийствами, бандиты не трудились скрывать свои низкие нравы. Однажды, например, они столкнулись в горах с жандармами. Один из контрабандистов, красивый юноша, был ранен. Хосе, ещё сохранивший человечность, бросил свой тюк с контрабандными чулками, чтобы нести раненного товарища.
«— Дурак, — крикнул мне Гарсия. — На что нам падаль? Прикончи его и не растеряй чулки.
— Брось его, брось его! — кричала мне Кармен.
От усталости мне пришлось положить его на минутку под скалой. Гарсия подошёл и выпалил ему в голову из мушкетона.
— Пусть теперь попробуют его узнать, — сказал он, глядя на его лицо, искромсанное двенадцатью пулями».
В этом поступке спрессовалось многое: чёрная зависть безобразного Кривого к красоте юноши, вероломство и предательство, подлость и корыстолюбие.
Во взаимоотношениях Кармен и Гарсии выявилась основная слабость хитроумной цыганки, её Ахиллесова пята: при всём своём остром и независимом уме, она слепо подчинялась законам цыганского сообщества. Мозгом банды была, конечно, она, но при этом ей надо было считаться замужней. Освободив Гарсию из заключения, Кармен следовала цыганским традициям. Однако неглупый и критически настроенный муж был для неё опасной помехой. Тотчас созрел план замены супруга.
К тому времени Кармен нашла очередного паильо. Так назывались простаки, которых следовало обворовывать, грабить и убивать без колебаний и угрызений совести. Именно в этом, по понятиям Кармен, заключались высшее достоинство и профессионализм цыгана. В современном русском воровском арго термину паильо соответствуют клички фраер или лох. На сей раз смертельный жребий пал на богатого англичанина, который поселил Кармен у себя в доме в качестве любовницы. В его присутствии она дала Хосе указания как погубить доверчивого рака (прозвище англичан, связанное с красным цветом их тогдашних мундиров). При этом коварная цыганка, наслаждаясь собственной игрой, перемежала издевательским хохотом фразы, произносимые по-баскски:
«— Видишь перстень у него на пальце? Если хочешь, я тебе его подарю. Я прошу его съездить со мной в Ронду, где у меня сестра в монастыре. (Здесь опять хохот). Мы проезжаем местом, которое я тебе укажу. Вы на него нападаете; грабите дочиста. Лучше всего было бы его укокошить; но только, — продолжала она с дьявольской улыбкой, — знаешь ли, что следовало бы сделать? Надо, чтобы Кривой выскочил первым. Вы держитесь немного позади, рак бесстрашен и ловок; у него отличные пистолеты… Понимаешь?
Она снова разразилась хохотом, от которого я вздрогнул.
— Нет, — сказал я ей, — я ненавижу Гарсию, но он мой товарищ. Быть может, когда-нибудь я тебя от него избавлю, но мы сведём счёты по обычаю моей страны. Я только случайно цыган; а кое в чем я всегда останусь, как говорится, честным наваррцем.
Она продолжала:
— Ты дурак, безмозглый человек, настоящий паильо. Ты как карлик, который считает, что он высокий, когда ему удалось далеко плюнуть. Ты меня не любишь, уходи».
Прямодушный Хосе всё-таки поступил по-своему: он убил Гарсию в честной драке на ножах, едва избежав смерти сам. На следующий день сообщники Кармен напали на англичанина и его слуг. По свидетельству Хосе:
«Англичанин оказался храбр. Не толкни его Кармен под руку, он бы меня убил. Словом, в этот день я отвоевалКармен и с первого же слова сообщил ей, что она вдова. Когда она узнала, как это произошло:
— Ты всегда будешь дураком! — сказала она мне. — Гарсия наверное бы тебя убил. Твой наваррский приём — просто глупость, а он отправлял на тот свет и не таких, как ты. Но видно, пришёл его час. Придёт и твой.
— И твой, — ответил я, — если ты не будешь мне настоящей роми.
— Ну что ж! — сказала она. — Я не раз видела в кофейной гуще, что мы кончим вместе. Ладно! Будь что будет».
После того, как Хосе стал полноправным ромом Кармен, дела в банде пошли ещё успешнее, но это не прибавило ему счастья. Его супруга не желала, чтобы ею командовали.
«Чего я хочу, — говорила она, — так это быть свободной и делать, что мне вздумается. Смотри не выводи меня из терпения. Если ты мне надоешь, я сыщу какого-нибудь молодчика, который поступит с тобой так же, как ты поступил с Кривым».
Впрочем, и сам Хосе не уступал в угрозах своей подруге:
«Мне надоело убивать твоих любовников, — заявил он, — я убью тебя».
Хосе был вне закона; за его голову власти назначили награду. Между тем, у криминальной парочки скопилось немало золота: в укромном месте они зарыли сто двадцать унций. Хосе умолял подругу начать с ним новую честную жизнь за океаном. Кармен подняла его на смех.
— Мы не созданы сажать капусту, — сказала она, — наш удел — жить за счёт паильо.
Чашу терпения баска переполнила очередная любовная история. Новым избранником цыганки стал тореадор Лукас. Оба, Хосе и Кармен, понимали неизбежность близкой кровавой развязки.
«— Ты хочешь меня убить, я это знаю, — сказала она. — Такова судьба, но я не уступлю.
— Я тебя прошу, — сказал я ей, — образумься. Послушай! Все прошлое позабыто. А между тем ты же знаешь, это ты меня погубила; ради тебя я стал вором и убийцей. Кармен! Моя Кармен! Дай мне спасти тебя и самому спастись с тобой.