Читать интересную книгу Там, где всегда ветер - Мария Романушко

Мама устроила мне настоящий допрос: что такого я наговорила в лагере Ларисе, что она потом рассказала своей маме? (А её мама – соответственно, моей маме).

И почему это вдруг я не люблю Фёдора? Что он плохого мне сделал, чтобы его не любить? И как я могу любить папу Серёжу, если я его почти не знаю? И что это мне вообще взбрело в голову – жаловаться Ларисе? И как мне не стыдно быть такой неблагодарной в отношении Фёдора, и т.д., и т. д.

В конце концов, она довела меня до слёз и выдавила из меня мучительные, ужасно стыдные, ложные признания: я плакала и уверяла её, что Лариса меня не правильно поняла, что я говорила всё наоборот, что люблю я как раз папу Федю, ну и так далее…

Мама, наконец, оставила меня в покое. Не знаю уж, поверила она мне или нет. Скорее всего – нет, ведь я не умею врать, и мама об этом знает.

Она ушла, а я достала из портфеля свою повесть, взяла спички и пошла на пустырь за домом.

Да, я её сожгла… Свою повесть. Я не могла допустить, чтобы её прочли мама или бабушка. О Фёдоре я уже и не говорю! Если бы они её прочли, мою повесть, мне бы пришлось уйти из дома. Или умереть.

Какой вывод сделала я после этой истории? А не рассказывай подружкам о сокровенном! И не верь ничьим клятвам.

* * *

Прошла целая жизнь. А я не могу забыть свой жертвенный костерок на пустыре за домом…

Прыжки в прошлое

Люблю по вечерам, пока ещё бабье лето и не пошли дожди, торчать на спортплощадке в школьном дворе. Обожаю прыгать в длину! Но только когда меня никто не видит. Когда смотрят – ни за что прыгать не стану! Разумеется, меня интересует не результат – мне нравится сам момент прыжка. Ощущение ПОЛЁТА.

Короткая быстрая пробежка, сильный толчок! – и… как птица, летишь над песочной ямой… И вот – упругое приземление, и тебя ещё мягко протаскивает по тёплому (сверху) и прохладному (внутри) песку… Ноги зарываются по щиколотку в нежную сыпучесть, окунаю в неё руки по самые локти… Сижу, блаженствую…

Мне не нужен измеритель длины: на сколько я прыгнула. Мой собственный измеритель – измеритель удовольствия – у меня внутри. А прыгаю я ровно… на четыре года назад! Потому что это не просто яма с песком – это моя личная машина времени.

С каждым прыжком я оказываюсь ровно в 31-м августа 1957 года, в городе Оренбурге, во дворе нашего дома на проспекте Братьев Коростелёвых, куда мы только сегодня переехали. И пока взрослые расставляют мебель, я вышла в большой, но почему-то совершенно пустынный в этот час двор (видимо, всё детское население нашего дома в этот момент подвергалось отмыванию от прошедшего лета перед завтрашним Первым сентября). Я пошла вглубь двора и нашла среди зарослей жёлтой акации песочницу с удивительно нежным светло-жёлтым речным песком… Я запустила в него руки по локти, наслаждаясь его нежной прохладой… Потом скинула сандалии, нагрузила их песком, как две маленькие баржи, и пустила их в плаванье по песочным барханам…

В этот момент к песочнице подошёл мальчик. Он тоже скинул свои сандалии и тоже нагрузил их песком и пустил их в плаванье по песочным барханам… Мы играли в песочнице до позднего вечера. Мальчика звали Миша, ему было, как и мне, семь лет, он, как и я, завтра шёл в первый класс. Мы играли с ним, пока мамы не позвали нас домой. Почти одновременно прозвучало из окон: «Миша!» «Лена!» И когда мы пошли домой, оказалось, что мы с Мишкой живём на одной лестничной площадке.

А когда мы назавтра пришли в школу, учительница нас посадила за одну парту. Так я обрела замечательного друга, с которым мы были неразлучны два года, и если бы мы не уехали из Оренбурга, мы дружили бы с Мишкой всю жизнь, я уверена в этом!

Странно, что мне не приходила в голову мысль написать ему письмо. Но в какие-то моменты жизни, вот как сейчас, когда я сижу на пустом школьном дворе в яме с песком, погрузив в него руки по самые локти, с грустью и блаженством ощущая нежные, сыпучие песчинки времени… вот в такие моменты мне кажется, что я общаюсь с Мишкой… Кажется, что я и не уезжала никуда, что это всё та же песочница среди зарослей жёлтой акации, густо увешанной сухими коричневыми стручками, и вот сейчас к песочнице подойдёт русый голубоглазый мальчик, как будто мой брат (у него даже родинка на щеке, как у меня!) и скажет: «Давай играть вместе!»

Меня с детства поражала эта волшебная возможность: через незабытое ощущение, или через любимый запах – как будто опять войти в то время, где ты была очень-очень счастлива…- где живёт этот же запах, или это ощущение. Так что путешествовать во времени на самом деле очень просто. Надо только уметь ПОМНИТЬ.

* * *

…А ещё мне нравится на школьной спортплощадке лазать по разным штукам: люблю взобраться на самый верх опоры для баскетбольного щита, угнездиться там, завладеть маленьким пространством во вселенной, смотреть на всех с высоты и мечтать…

О чём?… Ну, у меня две любимые мечты, постоянные и неизменные. Первая – папа Серёжа (увидеться бы когда-нибудь!…), и вторая – хорошо бы проснуться когда-нибудь солнечным утром и НЕ ПОМНИТЬ о том, что ещё вчера боялась говорить. ПРОСТО ЗАБЫТЬ об этом! И на уроке литературы взять- и так запросто поднять руку, и вызваться прочесть стихи, ну хотя бы Лермонтова, которого я очень люблю, прочесть свободно, с выражением: как я это умею, когда меня НИКТО не слышит. Никто в классе даже не подозревает, как я умею читать стихи!

«И скучно и грустно и некому руку податьВ минуту душевной невзгоды…»

Я обожаю Лермонтова. Ах, как бы я это прочла! Все бы зарыдали от грусти и восторга… Ведь я же когда-то читала стихи (как будто в другой жизни), и выступала на новогодней ёлке… я помню, помню, как было тихо в зале, когда я читала, и какое у меня было внутри распирание от переизбытка игристого воздуха (наверное, именно это состояние называется ВДОХНОВЕНИЕМ, от него щекотно, радостно и кажется – за спиной трепещут прозрачные крылья, как у эльфа!) И бабушке моей все потом говорили: «Ах, как прекрасно ваша девочка читала стихи! Дети так не читают. Наверное, она у вас будет артисткой…»

И вот я отвечаю все уроки письменно, и даже свои любимые стихи пишу на листочке и отдаю на проверку учительнице, и никто,

НИКТО НА ВСЁМ БЕЛОМ СВЕТЕ НЕ ЗНАЕТ, ЧТО У МЕНЯ ВНУТРИ…

Маришкины пальчики

Мама и Фёдор ушли в кино на поздний сеанс, наказав нам с Маришей крепко и сладко спать. Бабушки с нами сейчас нет, она в Днепропетровске. Мы с Маришей одни в огромной квартире.

Укладываемся спать на широкую бабушкину кровать – так уютнее и не страшно. Хотя на Философской, в детстве, я часто оставалась одна, но там мы жили в коммуналке и вокруг всегда были люди. Я и не подозревала, что может быть так неуютно в пустой огромной квартире… Всё-таки я трусиха. Стыд мне и позор! Мне – старшей сестре.

Почитала Маришке перед сном Андерсена. Андерсен – наш любимый писатель. Мы обе любим историю про влюблённого оловянного солдатика и балерину, и как они сгорели вместе в камине… и как потом вымели из камина маленькое оловянное сердце и несгоревшую блёстку от платья балерины… Я наизусть знаю эту историю, но всё равно с какой-то не утоляемой жаждой перечитываю её вновь. И мне каждый раз кажется, что и со мной произойдёт в жизни что-то подобное: такая же красивая и трагическая история. Но что-то ведь останется и от меня – какая-нибудь маленькая несгораемая блёстка…

А как я жалею и понимаю Русалочку! Как я понимаю её желание говорить – и невозможность говорить, и мучительную боль оттого, что хочешь – и не можешь… И все поэтому думают о тебе совсем не то! Мне кажется, что и со мной это будет… Точнее, со мной это уже есть.

Потом Мариша уснула. А я не сплю… Фонарь ярко светит в окно… Лежу и смотрю на Маришу, маленькую и светлую… Когда умненькие глазки закрыты, она кажется совсем крошкой. Она и есть крошка – три года.

Я смотрю на неё… и мне кажется, что рядом со мной – неземное существо. Тонкое, прозрачное личико… светлые, лёгкие завитки волос…

Меня охватывает волнение, какого я ещё никогда в жизни не испытывала.

Мне кажется: рядом со мной тихонько посапывает АНГЕЛ…

Рука с тонким запястьем лежит поверх одеяла так доверчиво и беззащитно… Волна горячей нежности накатывает на меня… Я всегда её любила, мою маленькую сестрёнку, но то, что я испытала в ту ночь, когда мы были одни в доме – как будто одни в целом мире! – и я оберегала её сон… то, что я испытала тогда, не забылось до сих пор. Я заплакала тогда от нежности и восторга, переполнивших моё сердце, и стала тихонько целовать её пальчики. Тоненькие, тёплые пальчики маленького любимого ребёнка…

С той ночи я стала относиться к Марише не просто как к сестре. Это было нечто гораздо большее. В ту ночь во мне проснулось материнство.