— Ясно.
Бабушка продолжает копаться в коробке, приглаживает соломенного козла, протирает лучи золотой звезды.
— Можно позвать Сюсанну на ужин, — говорит она. — Если хочешь. Может быть, завтра? Когда вернемся от мамы.
Йенна отводит глаза. Встает. Говорит, что ей нужно в туалет.
— Вы поссорились? — осторожно спрашивает бабушка у отвернувшейся Йенны.
— Нет, — отвечает Йенна и хлопает дверью туалета.
Она расстегивает джинсы, снимает трусы, садится на холодное сиденье унитаза и видит, что у нее начались месячные.
Глава 40
На следующий день Йенна идет в больницу вместе с бабушкой и дедушкой.
Проще было сдаться, чем сопротивляться. К тому же уже привычные сны о маме, которая зовет Йенну, стали совсем навязчивыми. Поэтому она идет с ними. В машине ее укачивает.
Едва Йенна чует запах, видит больничный линолеум, медсестер, пастели на стенах, как ее начинает тошнить еще сильнее, совсем как утром, когда она не может завтракать. Ей хочется повернуться и убежать, но так нельзя. Можно только идти вперед, вперед по длинному больничному коридору.
Мамина палата выглядит совсем как обычно, ничего не переменилось, в больнице вообще ничего не меняется. Время стоит на месте. Пока человек не выздоровеет или не умрет, пока другой не займет его палату и в вазу не поставят новые цветы.
— Йенна!
Бледная мама не ожидала увидеть Йенну на пороге палаты номер тринадцать. Бабушка гладит Йенну по спине:
— Да, смотри, кто пришел!
— Твоя умница дочка, — подхватывает дедушка.
Йенна чуть не бежит к маминой кровати, вдруг чувствуя, как сильно она соскучилась, и видя, как сильно мама изменилась. Сколько же они не виделись?
Как давно они говорили обо всем на свете, смеялись, вместе пекли пиццу, сидели на балконе и пили кофе, лежали в Йенниной постели и любовались звездами на потолке — звездами, которые светятся в темноте?
— Как хорошо, что ты пришла, — бормочет мама, уткнувшись в Йеннины волосы. Ее дыхание греет. — Как я рада, что ты здесь.
— Нам много задавали в школе, — начинает объяснять Йенна, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Она гладит впадинку на маминой шее, проводит пальцами по щеке, кладет руку на затылок. Вспоминает.
— Тс-с-с, — останавливает мама. На Йенну капает слеза. — Я знаю.
— Лив, нам так захотелось кофе, пока ехали, — говорит бабушка, все еще стоя у двери. — Не успели попить кофе дома, так что сходим, возьмем по чашечке. Тебе не нужно?
— Нет, спасибо.
— Мы скоро вернемся.
Мама кивает и сильнее гладит Йенну по голове. Дверь медленно закрывается, и Йенна ложится рядом с мамой и укрывается ее одеялом. Прижимается как можно крепче.
— Как хорошо, что ты не в больничной рубашке, — говорит Йенна, уткнувшись в мамину грудь.
Мама смеется, гладя шелковую пижаму, которую бабушка подарила ей на прошлое Рождество.
— Да уж, лучше в своем, — говорит она. — Тогда я как будто немного дома.
Мама тянется к столику, заставленному букетами цветов в разных уродливых больничных вазах. Все больше тюльпаны. Мама обожает тюльпаны. Йенна хочет, чтобы мама рассказала, кто прислал цветы, хочет прочитать надписи на открытках.
«Ты герой. Обнимаем, Марита и Уве. Привет от детей».
«Мы по тебе скучаем. Однокурсницы». (То есть девять женщин, которые учатся на тех же вечерних курсах сурдоперевода, что и мама.)
«Ты моя любимица, береги себя. Пер». (Мужчина из центра социальной помощи, который помог поставить дома сиденье в душе и поднял диван с помощью кубиков.)
«Думаю о тебе. Целую, обнимаю. У.».
— Кто это? — Йенна показывает маме открытку от «У.». Слова написаны красивым, по-детски округлым почерком.
В слове «целую» — сердечко вместо «у». Мама берет открытку.
— Один друг, — отвечает она.
— Мужчина?
— Нет, боже упаси! — смеется мама. — Вовсе никакой не мужчина.
Она все гладит Йенну по голове. Йенна понимает, что тема закрыта. Она тяжело опускает голову маме на грудь, вслушивается в биение сердца. Когда Йенна была маленькая, она очень любила так лежать и только слушать звук сердца и чувствовать мамину руку на спине. Все остальное в мире было неважно.
— Гляди, — мама показывает на потолок.
— Что? — Йенна почти задремала.
— Посмотри на потолок.
Йенна косится вверх. Сначала ничего не видно, глаза слипаются от полусна, но вскоре она различает звездочку. Такую же, как звезды в комнате Йенны. Мама уже давно решила взять с собой одну. Бедным медсестрам приходилось залезать на стулья, чтобы снимать и снова приклеивать звезду, когда мама переезжала из палаты в палату. Правда, в тринадцатой палате она лежит уже давно.
— Она со мной, — говорит мама.
— Ее почти не видно, — отвечает Йенна. — Она заметна только в темноте.
Йенна чувствует, как мама качает головой.
— Нет, — тихо произносит она. — Она со мной, даже когда светло. Есть вещи, которые остаются с тобой, даже когда их не видно.
Йенна смотрит на одинокую жалкую звездочку на потолке.
— Запомни, Йенна, — говорит мама. Проходит минута, Йенна поворачивается к маме: мама уснула.
Глава 41
— Блин, зимние каникулы — это круто! — говорит Уллис, потягиваясь, выгибаясь и выпячивая грудь.
— Да, блин! — поддакивает Карро.
Йенна сидит по другую руку от Уллис.
Они в школьной столовой, это последний обед перед Рождеством, и после еды дают какао и имбирное печенье. Йенна сидит за столом Уллис. Это правда, теперь она сидит за столом Уллис. Сюзанна обедает в нескольких столах от нее, в нескольких километрах от нее. Теперь она ходит с двумя девчонками, которых Йенна видела на конюшне. Их зовут Лина и Линда. Девятиклассницы.
— Ты что, не понимаешь, почему Уллис с тобой ходит?
Слова, которые Сюзанна произнесла, когда они с Йенной случайно встретились у школы, отзываются эхом внутри. Сюзанна говорила со слезами на глазах — и от злобы, и от разочарования, решила Йенна.
— Ты думаешь, она не знает про твою маму, и тебе это приятно — можно притворяться, что у тебя все хорошо, и вообще! Но она знает! Пойми! Это она помогла твоей маме, когда та упала около дома…
— Тихо, — сказала Йенна, но Сюзанна не умолкла. Будто накопившиеся за последнее время мысли и обиды потоком устремились наружу и застыли на земле, как лед, чтобы Йенна поскользнулась и ударилась.
— Да ты сама рассказывала! — злобно продолжила Сюзанна. — Вот почему она с тобой, а не потому, что ты ей нравишься, Йенна. Она ходит с тобой из жалости!
Йенна крепко сжала ключи, которые держала в руке, так что металл врезался в ладонь. Вдруг Сюзанна засмеялась, но не своим обычным теплым смехом.
— Может, ей даже кажется, что это круто, — фыркнула она. — Уллис, Уллис-Сиськуллис знает, что твоя мама умрет, и тогда все сразу обратят на тебя внимание, и ты будешь в центре, так и есть, Йенна!
Сюзанна разрыдалась, По-настоящему.
— Ты ей вообще не нравишься, хватит позориться, ты как ду-ура…
А потом Сюзанна выпрямилась, повернулась спиной к Йенне и пошла в школу. Она забыла пристегнуть Велосипед — Сюзанна, которая никогда Ничего не забывает, — и Йенна даже хотела ее окликнуть. Чтобы сказать про велосипед.
Но не окликнула.
— Блин, курить охота, Карро обнимает Уллис за шею, смотрит просящим взглядом.
— Идите, я не буду, — отвечает Уллис, сжимает руку Карро, ободряюще улыбается Лиселотте, коротко кивает Анне X. и Анне К. — Не хочется. Мы с Йенной посидим. Вот, возьмите.
Уллис роется в кармане, достает мятую пачку и раздает сигареты.
— Это «Лаки страйк», сгодится? — спрашивает она.
Карро хватает всю пачку, бросает мрачный взгляд на Йенну, встает. Лиселотта берет ее под руку, Анна К. и Анна X. следуют за ними как тени.
Уллис шумно вздыхает и опускает голову на стол.
— Как она меня достала, — бормочет она, уткнувшись лбом в дерево.
— Карро? — сглатывает Йенна.
— Да, такая противная стала. Да и остальные тоже. Тебе не кажется?
Уллис поднимает голову и смотрит на Йенну: глаза густо обведены черным, рот красный, щеки и лоб скрыты толстым слоем тонального крема.
— Ну, я их не очень хорошо знаю, — говорит Йенна, думая о том, что пора, наверное, и ей начать красить губы.
Тушью она уже красится, совсем по чуть-чуть, примерно месяц. Может быть, стоит купить помаду. Или взять мамину.
— Да ну, знаешь ты их, ты с нами ходишь уже… — Уллис замолкает, проводит ногтем по царапине на столе.
Уллис-Сиськуллис просто жалеет тебя, она знает, что твоя мама умрет, ей кажется, что это круто.
— В общем, давно, — добавляет Уллис. — Я тебе точно говорю, ты их знаешь не хуже, чем я.
— Но вы с Карро вроде как лучшие подружки? — осторожно спрашивает Йенна, в ту же секунду чувствуя, что завидует, и еще беспокоясь насчет «лучших подружек» — не идиотское ли выражение? Может, это «yesterday»[11], как говорит Уллис, надменно отмахиваясь?