Читать интересную книгу Дверь в глазу - Уэллс Тауэр

Издалека снова доносится вой измельчителя — звук удивительно тупой и бесцеремонный, грубое оскорбление всему тихо дышащему, звенящему лесу. Если леопард где-то здесь, его, несомненно, возмутит такое осквернение лесной тишины, виновник которого — твой отчим. Леопарду не составит труда незаметно подкрасться к нему, схватить и утащить, не оставив и следа.

Уже почти час дня, и мама вот-вот должна вернуться на обед. Тебе не хочется быть дома наедине с отчимом. Ты все еще злишься, что из-за него пошел за почтой, хотя ты болен и тебе положено отдыхать. Еще несколько шагов, и план сам приходит на ум. Беспорядочно рассыпая почту, ты внимательно следишь, чтобы все выглядело так, будто ее уронили случайно. Потом медленно ложишься ничком, раскинув ноги и руки, в позе человека, упавшего в обморок. Когда твоя мама свернет на дорогу, она увидит тебя, и, возможно, ей придется резко затормозить, но ты лежишь слишком далеко, и задавить тебя по неосмотрительности она никак не может. Испуганная, вся в слезах, она подбежит к тебе и начнет расспрашивать, как же это отчим заставил тебя идти за почтой.

Не шевелись. Не обращай внимания на прилипшую к щеке гальку. Только не испорти впечатления. В конце концов, она ведь может и не поверить. Она и так уже почти согласна с твоим отчимом, который называет тебя маленьким мошенником, не способным и рта раскрыть, чтобы не соврать.

Сзади по твоей ноге ползет какое-то насекомое — скорее всего, безобидный черный муравей. Время идет, и энтузиазм, вызванный идеей, которая сначала показалась тебе гениальной, понемногу разъедается стыдом. Ты решаешь подождать, пока по автостраде промчатся еще десять машин, а если твоя мама за это время не приедет, встать и пойти домой.

Мимо катит уже шестая машина, и вдруг ты слышишь, как она резко тормозит, подает назад и съезжает на вашу аллею. Машина точно не мамина: у этой двигатель мощнее, он мягче ворчит. Возможно, это опять почтальон или просто кто-то разворачивается. Замри.

Дверца открывается, и от волнения язык горячо вспухает у тебя во рту. Лежишь с закрытыми глазами. Хруст гравия под жесткими подошвами. Кто-то склоняется над тобой.

— Эй, парень! — Голос мужской, высокий и взволнованный. Тебя трясут за плечо. — Давай, дружище, очнись!

Мужчина прерывисто дышит. Ты вздрагиваешь, чувствуя на шее теплые пальцы, нащупывающие пульс. Теперь можно открыть глаза — и не забудь потрепетать веками, как делают актеры в фильмах, очнувшись после обморока. Первое, во что упирается твой взгляд, — блестящий кожаный, а может, пластиковый ботинок, который переходит в серую штанину, такую чистую и отутюженную, будто ее отлили из стали. Ты видишь ремень с черным пистолетом в кобуре, а потом, выше, металлический значок на чистой серой рубашке. Этот человек молод, на широком рыхловатом лице, обрамленном светлыми и еще довольно жиденькими бакенбардами, выпуклые глаза.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — говорит он. — Давай просто успокоимся.

Если кому и надо успокоиться, так это полицейскому, а не тебе. Его большая голова поворачивается в воротнике: оценивая твое состояние, он косит на тебя внимательным глазом, как петух, выслеживающий жука.

— Ну как ты? — спрашивает он. — Тебе больно? Кровь есть?

— Кажется, нет.

— Живешь здесь?

— Да. Все нормально, — отвечаешь ты и садишься.

Полицейский кладет руку тебе на плечо.

— Погоди, — говорит он и трет глаза. — Ну и напугал же ты меня, приятель. Гляжу — ты лежишь, а вокруг эта почта валяется. Ох, черт возьми. Я уж решил, в тебя выстрелили из машины или кто-то сбил и уехал. Смотри, — он показывает на расстегнутую кобуру с пистолетом наготове. На вид он такой молодой и нервный, что ему вообще не стоило бы доверять оружие.

Он снова спрашивает, как ты себя чувствуешь и бывали ли у тебя обмороки раньше.

— Нет. Все в порядке. В любом случае спасибо и вообще.

Начинаешь собирать почту, надеясь, что он сядет в свой патрульный автомобиль с невыключенным двигателем и уедет. Твоя мама может появиться с минуты на минуту. Остается не так много времени, чтобы забежать за ближайший поворот, подальше от автострады, и разыграть тот же спектакль.

Полицейский берет тебя за руку.

— Идем. Лезь в машину, там прохладно.

Собрав с помощью полицейского все конверты и каталоги, ты садишься на пассажирское место. Он включает кондиционер и направляет все вентиляционные дырочки в твою сторону. Потом прибавляет обороты. Приятный холодный ветерок с легким ароматом лекарств, как в приемной у стоматолога, овевает твое лицо. У мамы нет вещей, которые пахли бы так свежо и чисто.

Рядом торчит дробовик в металлическом держателе. На заднем сиденье лежат и другие полицейские атрибуты: большой черный фонарь и блокнот в кожаной обложке, как у военных. Почему-то эти предметы кажутся тебе более реальными и пугающими, чем дробовик, который выглядит не совсем настоящим из-за того, что ты много раз видел в фильмах его точные копии.

— Как ты? — спрашивает он тебя. — Голова не кружится?

— Нет. Все нормально.

— Что это у тебя здесь? — спрашивает он, показывая на своей губе то самое злосчастное место.

— Это просто грибок. Он у меня давно.

Полицейский смотрит на тебя долгим взглядом. Его ноздри неприязненно расширяются. Потом он берет в руки рацию.

— Алло, двести пятый. Можете отменить вызов на Роджерс-роуд. У мальчишки малость закружилась голова, и он упал в обморок. Сейчас уже все тип-топ, — сообщает он, подмигивая тебе, хотя ты не очень хорошо понимаешь зачем.

Тебе становится ясно, что ты чуть-чуть презираешь его за то, что он так легко позволил себя одурачить. А он продолжает говорить.

— Сегодня мне кофе не понадобится. Теперь, когда я увидел, как ты тут лежишь без движения, я весь день буду на взводе. В смысле, я уж думал, у нас на совести еще одна смерть ребенка.

Ты настораживаешься при словах «еще одна». Прошлой весной на площадке для гольфа нашли Саманту Мили, девятилетнюю девочку из твоей школы: она висела на клене голая, удушенная бельевой веревкой. За пару недель до этого ты встречал ее на автобусной остановке. Саманта — маленькая бесстрашная озорница с заразительным хрипловатым смехом. В тот день, к великому огорчению ее старшего брата, она пыталась стащить штаны с каких-то мальчишек и забавы ради громко ругалась. Она была восхитительна.

Ты еще ни разу в жизни не целовался, но уже думаешь о сексе. Ребята всего на два года старше тебя уже начали им заниматься. Когда ты узнал, что человек, задушивший Саманту, перед этим ее изнасиловал, первое, что пришло тебе в голову, было: «По крайней мере, она не умерла девственницей» — мысль, которой ты не мог бы поделиться даже с самыми испорченными из друзей.

Ты чувствуешь настоятельную потребность заговорить хоть о чем-нибудь, лишь бы не думать об убийстве Саманты Мили. Ты показываешь полицейскому объявление про леопарда.

— Вы слышали об этом? — спрашиваешь ты. — Где-то здесь бродит леопард.

Он берет листок в руки и рассматривает.

— Кто-то держал его дома.

— Не знаю, кто станет держать у себя такого зверюгу, но одно могу сказать точно: это опасные люди.

— Наркобароны, — говоришь ты.

— Возможно. А может, байкеры. Ей-богу, все в этих краях меняется. Уже ни в чем не разберешься. Раньше это был славный тихий городок, а теперь — одно из тех мест, где может случиться все что угодно.

Он возвращает тебе листок. Ты тянешься к двери.

— Спасибо, — говоришь ты полицейскому. — Мне пора идти. Отец, наверное, уже заждался.

Ты дергаешь ручку, но дверь заперта.

— Ну нет, приятель, никуда ты не пойдешь, — говорит он с суровой заботливостью, от которой тебе становится не по себе. — Я довезу тебя до дома. Вдруг ты снова кувырнешься, расшибешь голову? Тогда у меня будут большие неприятности.

Он включает скорость, и машина едет вперед. Те колючие ветки, что подлиннее, с визгливым скрежетом чиркают о машину, и тебе неловко, что на ней останутся следы.

— Спасибо, — говоришь ты полицейскому, как только в поле зрения появляется твой дом. — Спасибо, что подвезли и вообще.

Он поворачивает к садовому измельчителю, возле которого спиной к вам стоит твой отчим.

— Это твой отец? — спрашивает он. — Пожалуй, надо с ним поговорить.

Ты не хочешь этого, но ничего не можешь поделать.

Вместе с полицейским вы идете по лужайке к отчиму. Лужайка заросла сорняками, которые разбрасывают семена, если их тронешь. Вокруг блестящих ботинок полицейского взрываются маленькие облачка, оседая в отворотах его брюк.

Отчим продолжает засыпать в измельчитель листья, хотя вы уже в трех шагах от него. Наконец поворачивается и смотрит прищурившись — на полицейского, потом на тебя. С него градом льется пот, и волосы на его голой груди слиплись десятками черных завитков. Он выключает измельчитель. Вид у него враждебный и озадаченный.