Мы приехали в фешенебельный ночной клуб, своего рода винный ресторан, которому совершенно непостижимым способом удавалось ограничивать круг своих посетителей только избранными клиентами.
— Я заказывал столик, — сказал сэр Филипп, и нас сразу же проводили в небольшую нишу, где был сервирован стол на четверых.
Полковник Паркер и Генри встретили своих знакомых и остановились поболтать с ними, а мы с сэром Филиппом сели за наш столик. Сэр Филипп велел подать шампанское.
— Расскажите мне о себе, — произнес он голосом, не терпящим возражений. — Я хочу знать, что вы думаете.
Его слова озадачили меня, однако, подчинившись, я принялась рассказывать, как провожу время в Лондоне, как развлекаюсь. Он сидел опустив голову и что-то чертил обгорелой спичкой на скатерти. На меня он не смотрел.
Я наблюдала за ним… Внезапно мне в голову пришла странная мысль: он слушает мой голос и не пытается вникнуть в то, о чем я говорю. Я замолчала.
— Продолжайте, расскажите еще, — немедленно потребовал он.
Однако меня не покидала уверенность, что он не слушает меня, и я, решив проверить, вставила в свой рассказ несколько совершенно бессмысленных фраз. Он не обратил на это внимания.
— Вы не слушаете меня, — сказала я.
— Слушаю, — тихо проговорил он. — И с гораздо большим интересом, чем вы можете себе представить.
— Но не меня, — настаивала я.
Он бросил на меня оценивающий взгляд и сказал:
— А вы не глупы, как я погляжу.
— Зачем вам нужно, чтобы я говорила, если вы совсем не слушаете? — спросила я. Смутившись, он опять взял в руку спичку.
— Честно говоря… — начал он и замолчал.
— Мой голос напоминает вам о ком-то? — закончила я.
— Почему вы это сказали? — резко спросил он.
— А теперь объясните мне, почему вы меня так назвали, когда мы встретились в Палате Общин?
Мне не хотелось отвечать ему. У меня не было желания даже попытаться объяснить ему, к тому же я сама не знала, как это истолковать. К своему облегчению я заметила, что к столику пробираются Генри и полковник Паркер.
Глава 9
Впервые в жизни я наслаждалась ощущением своей власти. Я знала, что сэр Филипп очень хочет поговорить со мной, что ему хочется остаться со мной наедине, без Генри и полковника Паркера, — я буквально чувствовала это. Однако он был слишком хорошо воспитан, чтобы хоть в чем-то проявить свое недовольство тем, что наше уединение было нарушено Генри и полковником Паркером. Веселые, оживленные, они принялись рассказывать мне о некоторых посетителях.
Мне доставляло огромное удовольствие участвовать в их разговоре, флиртовать с полковником, который из кожи лез ради того, чтобы овладеть моим вниманием, и через несколько минут пригласил меня танцевать.
— Думаю, это будет несправедливо: вас трое, а я одна, — сказала я, сделав вид, будто смущаюсь.
Я прекрасно сознавала, что мое нежелание танцевать только разозлило сэра Филиппа, потому что во время танца он наверняка собирался продолжить разговор, прерванный появлением Генри и полковника Паркера.
Мне трудно объяснить, почему вдруг я стала кокетничать. Это было совершенно несвойственно мне, однако весь сегодняшний вечер я была не такой, как всегда. С того самого момента, когда я увидела сэра Филиппа, я почувствовала, что во мне что-то изменилось. Нет, слово «изменилось» не совсем полно отражает то, что со мной произошло. Я бы сказала, что наша встреча пробудила ото сна доселе дремавшую часть моего существа, а портрет Нади только способствовал скорейшему проявлению новых черт моего характера.
Уже поздно ночью сэр Филипп и полковник Паркер отвезли нас с Генри домой» Пожелав своему зятю спокойной ночи, я наконец осталась одна, и только после этого я смогла как следует обдумать то, что увидела в спальне Чедлей-Хауса.
Я разделась и накинула халат. Раздвинув шторы и встав у окна, я долго смотрела на растущие в саду высокие деревья, освещенные таинственным светом луны. Царившее в самом сердце Лондона безмолвие и покой изредка нарушались проезжавшими машинами, которые развозили по домам последних посетителей ночных клубов. Отбрасываемые деревьями тени казались преисполненными колдовства и холода, которые не мог побороть свет уличных фонарей. Ветер шелестел в листьях деревьев, воздух был напоен слабым ароматом цветов, смешанным с запахом нагретых солнцем мостовых.
Я стояла у окна и чувствовала, как на меня нисходят покой и умиротворение. Мое напряжение и нервное возбуждение медленно отпускали меня. Однако я понимала, что в моей душе зарождается нечто необыкновенное, чему я никак не могла найти объяснения, — этот процесс затронул все мое существо, и я была не в силах остановить его.
Кем была Надя? Почему мне знакомо ее лицо? Почему ее портрет и все, что связано с сэром Филиппом, вызвало у меня такие странные ощущения? Разве я люблю его, спрашивала я себя. Я не могла ответить на этот вопрос. Смешно в подобном случае думать о любви с первого взгляда. Я ведь уже не истеричная школьница, однако любой сторонний наблюдатель мог бы запросто обвинить меня в экзальтированности. К тому же я понимала, что новые ощущения затронули не только мое сердце, но и мозг — все мое «я».
Я прошлась по комнате. Как жаль, что мне не с кем поговорить, что нет человека, который подвел бы меня к пониманию хотя бы части обрушившихся на меня проблем — но как мне объяснить постороннему, что происходит во мне?
Мне вспомнилось, что мама говорила о моем воображении. Я сказала себе, что все события — это лишнее доказательство тому, как я позволила своим фантазиям возобладать над здравым смыслом. Я же обещала маме держать себя в руках. И не выполнила обещания. И все же как же просто считать все плодом воображения и отрицать, что всему есть обоснованное объяснение!
— Забудь об этом! Забудь о сэре Филиппе, о портрете, о своих дурацких идеях! — приказала я себе, в то же время зная, что не способна на это.
К тому же я не могла не признать, что с нетерпением жду следующей встречи с сэром Филиппом.
В клубе, когда все поднялись из-за стола, мы с ним оказались впереди. Мы вышли на улицу и остановились в ожидании, когда подадут нашу машину.
— Можно, я позвоню вам завтра? — тихо проговорил сэр Филипп.
Я едва успела ответить «конечно», как подошел Генри с полковником. Сэр Филипп почти не разговаривал со мной, пока мы ехали домой.
— Спокойной ночи, леди Гвендолин, — официальным тоном обратился он ко мне Я знала, что он заставляет себя сдерживаться, проявляя безразличие, которого на самом деле не испытывал. Он пожал мне руку, и я почувствовала, как она холодна.
Неужели он испугался собственного интереса ко мне? Я отбросила эту мысль как нереальную. Тот факт, что при его появлении меня охватили такие непонятные ощущения, вовсе не означал, что и он должен испытывать такие же чувства. И в то же время меня удивило его замечание по поводу моего голоса. Нежели мой голос похож на голос Нади? Если так, то это очень странно.