Читать интересную книгу В тени восходящего солнца - Александр Куланов

В октябре 1929 года мечта Василия Сергеевича сбылась—он в Москве. Более того, мастер востребован Инспекцией физической подготовки РККА и лично ее руководителем — Б.А. Каль-пусом для участия в разработке нового наставления по рукопашному бою как обязательной части физической подготовки красноармейцев (дочь Кальпуса со временем станет ученицей Ощепкова). Почти сразу Василий Сергеевич назначается на должность инструктора дзюдо в Центральный дом Красной армии (ЦЦКА) и преподавателя дзюдо в Государственный центральный институт физической культуры имени Сталина (ГЦИФК). Наконец, вскоре после переезда в Москву, он знакомится с молодой вдовой, вернувшейся после смерти мужа из Казани, — Анной Казем-Бек. Живший некоторое время в Харбине, Ощепков вполне мог слышать о ее родственнике — лучшем русском враче этого города В.А. Казем-Беке, и это могло стать темой для сближения только что потерявших своих супругов людей. Через некоторое время Василий и Анна начинают жить вместев комнате в коммуналке напротив Страстного монастыря и по соседству со старым другом — Трофимом Юркевичем.

Ощепковский стиль в пропаганде дзюдо к тому времени уже полностью сложился — молниеносный и осуществляемый из любого служебного положения в любой точке страны. Он только-только прибыл в столицу, а уже декабрьский номер «Физкультуры и спорта» пишет об открытии в ЦЦКА группы дзюдо: «В программу занятий войдут: 1) броски, рычаги, удары руками и ногами и удушения; 2) приёмы самозащиты невооруженного против вооруженного винтовкой, револьвером, саблей, ножом или другим холодным оружием ближнего боя; 3) приёмы схватки двух невооруженных. За основу будет принята японская система самозащиты “дзюудо”, как наиболее проработанная, а главное, представляющая собой уже готовый комплекс различных приёмов самозащиты... курсами будет руководить инструктор т. Ощепков, окончивший институт «Кодокан-дзюу-до» в Японии (в Токио)»[93]. Став штатным преподавателем ГЦИФКа, Василий Сергеевич «пробивает» дзюдо как обязательную дисциплину для всех студентов. Автору этих строк посчастливилось застать в живых некоторых из них, и они, уже почти столетние старики, с восхищением вспоминали, как восемьдесят лет назад бегали на занятия к Ощепкову и как «самый интеллигентный из всех преподавателей» легко «выдергивал их из борцовского ковра»[94]. В инфизкульте разрабатывают легендарный физкультурный комплекс «Готов к труду и обороне». Японист и настоящий, а не натужный патриот Ощепков, зная, что в Японии такой уже есть, добивается введения в ГТО приемов самозащиты и обезоруживания.

Ограниченный в изучении дзюдо, вынужденный вариться в собственном—советском—соку, лишенный возможности общения с иностранными инструкторами и спортсменами, Ощепков вносит в родное ему Кодокан-дзюдо одно изменение за другим. Подробнейший анализ этого долгого, практического и одновременно очень научного процесса выполнен А.М. Горбылевым, к работам которого я и отсылаю заинтересованного читателя[95]. Сам же скажу только о самом очевидном для неспециалистов в области борьбы. В СССР, конечно, не было и неоткуда было взять татами, и Ощепков заменил его привычным борцовским ковром. От этого сразу же меняется стойка борцов, она становится ниже, больше напоминая позицию цирковых борцов, стимулируя их уход туда, что увеличило приемов в партере. О ковер ломаются пальцы ног, и Ощепков вводит специальную обувь — борцовки, тем более что многих студентов — недавних крестьян лучше было обуть, чем разуть, — из чисто эстетических соображений. Не прижилась и японская форма — кэйкоги. Трудно сказать почему, но возможно, что белые — «исподние» — штаны слишком напоминали кальсоны, и ученики Ощепкова начинали бороться в спортивных трусах и в белой куртке. Со временем куртка становится приталенной, как одежда борцов Северного Китая, которую Василий Сергеевич мог видеть во время службы в Маньчжурии, а в поясную часть вшиваются специальные проймы — складывается внешний вид того, что после войны назовут словом «самбо». Пока же новое единоборство называют в учебном плане на 1934/35 год «борьбой вольного стиля (дзюу-до)». Кстати, тогда же, в 1934 году, Ощепков открывает первую спортивную секцию по дзюдо в Москве — в обществе «Крылья Советов», и через несколько месяцев её аналоги появляются в Ленинграде и Харькове. В марте следующего года проходят первенства Москвы и Ленинграда по борьбе вольного стиля (дзюдо), а в 1936 года Василий Сергеевич ещё успел создать и Всесоюзную федерацию этого вида единоборств, начал писать книгу, подготовил большую статью о необходимости преподавания дзюдо в армии, но упоминания о Японии в его статьях и выступлениях звучат всё реже по мере того, как меняется общая тональность политического имиджа этой страны в СССР[96].

Если в 1929 году журнал «Физкультура и спорт» писал о дзюдо с явным уважением, то в 1936-м его точка зрения изменилась до неузнаваемости: «Что такое дзюдо? Родина воинствующего фашизма, страна реакции, террора и интервенции — Япония имеет систему физического воспитания, предназначенную исполнять классовые заказы японских империалистов. Эта система носит название дзюдо»[97]. Всего двумя годами раньше Ощепков без опасения, хотя и придерживаясь советской стилистики, рассказывал о дзюдо и своей квалификации в нём: «Дзюдо — это система физического воспитания, сложившаяся в Японии более 50 лет тому назад, представляет собой как бы квинтэссенцию из весьма разнообразных и многочисленных систем самозащиты, каковыми были дзюу-дзюцу, тэнзинсиньорю, киторю и другие... Современную систему дзюудо я изучил в Японии в Центральном Институте Кодокан-дзюудо в Токио, который закончил в 1913 г. в звании мастера 2-й ступени, пробыв в названном институте около пяти лет... Японский империализм, стремясь к оснащению своей армии передовой техникой, придаёт огромное значение дзюудо, которая вооружает её личный состав приемами ловкости, гибкости, умения нападать и защищаться не только с оружием, но и без оружия. Для бойцов и командиров Рабоче-Крестьянской Красной Армии освоение приемов искусства дзюудо должно стать боевой задачей дня, ибо Красная Армия, защищающая границы единственного в мире государства трудящихся, не может отставать от возможных врагов своих ни в технической вооруженности, ни в физической подготовленности»[98]. Теперь — в условиях начинавшегося Большого террора — эти слова звучали обвинительным заключением их автору. В довершение всего центральные советские газеты ополчились на церковь, напрямую связывая ее воспитанников с иностранными разведками, в том числе японскими"[99].

Впрочем, вся жизнь Василия Ощепкова выглядела исполнением какого-то странного приговора. Родившийся и выживший на сахалинской каторге — там, куца отправляли умирать, он попал в Японию — под крыло святого Николая Японского, под сияющий над Токио крест «Никорай-до» на холме Суругадай, стал учеником самого основателя дзюдо Кано Дзигоро. Не раз рисковал жизнью в раздираемом Гражданской войной и бесконечными мятежами Приморье. Согласился стать разведчиком, и снова рисковал жизнью на Сахалине, и вновь вернулся в Японию, в очередной раз увеличивая степень этого смертельного риска. Что ждало бы его в Японии, проработай он там, как Зорге, 7—8 лет? Сегодня сложно об этом судить, но разве знали бы мы сегодня о том же Зорге, если бы его начальство вернуло его через год после начала командировки в Японии, как это произошло с Ощепковым? Но ведь и Зорге погиб. Точно известно только одно: вернувшись в Советский Союз и отдавая все силы изучению той части японской культуры, которая сейчас получила восторженное признание во всем мире, Василий Сергеевич Ощепков разделил судьбу большинства отечественных японистов.

Третий крест

20 сентября 1937 года народным комиссаром внутренних дел СССР Н. Ежовым был подписан приказ № 00593 — так называемый «приказ о харбинцах»: «Органами НКВД учтено до 25 000 человек, так называемых “харбинцев” (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Маньчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза. Учётные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т.п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности»[100].

Ощепков был харбинцем — он прожил в этом городе около двух лет, не раз бывал там, и харбинский след в его биографии прослеживался вполне очевидно. Территориальные органы НКВД вели учет харбинцев, возвращавшихся в СССР, и брали на карандаш любого— будь он хоть трижды советский разведчик. Более того, в прошлом Ощепков был сотрудником царской контрразведки, в терминологии того времени — жандармом, он служил в японской армии, служил у Колчака и, наконец, долго жил в Японии, хотя и маскировал идеологически невыдержанную семинарию термином «японская школа». В довершение всего в его характеристике в личном деле Разведупра навсегда осталась запись: «По убеждению Ощепков — сменовеховец устряловского толка»[101]. Николай Устрялов — глава колчаковского «агитпропа», идеолог «национал-большевизма» и лояльный к советской власти служащий КВЖД, по представлениям 1937 года, да и последующих семи десятилетий, был лидером одной из «антисоветских политических партий», связанных к тому же, в силу своего географического нахождения в дальневосточном центре русской белоэмиграции — Харбине, со многими антисоветскими организациями. Одна из критических книг Устрялова стала источником вдохновения для главы Всероссийской фашистской партии К. Родзаевского. Устрялов был расстрелян 14 сентября 1937 года Так что «сменовеховец устряловского толка»—это не характеристика, это — приговор.