Читать интересную книгу Маскарад лжецов - Карен Мейтленд

И тут мое внимание неожиданно привлекла Наригорм. Толпа поредела, торговцы складывали товар, но девочка по-прежнему сидела на корточках в углу ярмарочной площади. Перед ней, явно смущаясь, стояла молодая и, судя по сетке на голове, замужняя женщина. Другая женщина, видимо мать первой, протягивала Наригорм монетку. Девочка, убрав монету, нарисовала на земле три круга, один в другом, потом вытащила из-за пазухи кожаный мешочек, висевший у нее на шее на кожаном шнурке, и перевернула его над кругом. На землю упали маленькие квадратные дощечки. Несколько горожанок, забыв про покупки, остановились и принялись разглядывать странные значки, такие же непонятные для них, как латинские слова в церковной Библии. Меня тоже любопытство заставило подойти ближе. Интересно было хоть раз взглянуть, как Наригорм гадает по рунам.

Она начала раскачиваться взад-вперед, бормоча себе под нос. Рука ее зависла над дощечками, как хищная птица. Наконец девочка выбрала одну. На ней были изображены два треугольника, соприкасающиеся вершинами.

— Даг. Это означает день. Что-то скоро начнется. Что-то готово измениться и расти. Даг значит «один». Один должен появиться, чтобы все началось.

— Что-то будет расти и кто-то появится, — заулыбалась старшая. — Я же говорила, ангел мой, что у тебя будет ребеночек.

Однако Наригорм, говоря, смотрела не на молодую женщину, а мимо нее, на меня.

Зофиил не дал Аделе так просто забыть случай с мошенником. Вечером в гостинице он с удовольствием пересказал, как она поддалась на обман, и мужчины, посмеявшись, согласились, что женщину провести — дело не хитрое. Даже Осмонд не вступился за жену, а весело похлопал ее по руке и назвал мягкосердечной гусыней, хотя, думается, об уловках нищих знал не больше Аделы. Этого она уже не вынесла и, натянуто улыбаясь, ушла спать. Щеки ее горели, кулаки были плотно сжаты.

Осмонд привстал и, наверное, ушел бы за ней, если бы фокусник не перехватил его взгляд.

— Правильно-правильно, беги за ней, извиняйся. — Зофиил повернулся к развеселившимся мужчинам. — Он не смеет шикнуть на свою гусыню — боится, что она его потом к себе не подпустит. Верно я говорю, приятель? Кстати, я еще не видел, чтоб ты с ней лег.

— Держит тебя на голодном пайке, а? — спросил кто-то из гостей. — Зря ты это терпишь, особенно от молодки. Женщина как собака, если сразу не покажешь, кто в доме хозяин, будет рычать да кусаться, когда вздумает, и на веревку уже не посадишь.

— Я все слышала, Том, — встряла грудастая бабенка, собиравшая миски со стола за его спиной. — Вот погоди, я перескажу Энн, что ты говорил, и посмотрим, кто из вас окажется на веревке. Ой, прикрутит она тебя за срам!

Том ухмыльнулся и запустил руку ей под юбку.

— Ты же не скажешь ей, ягодка моя, не то как мне тебя ублажать, если мне там что попортят?

Шутки и смех продолжались. Про Аделу забыли все, кроме Осмонда, который вновь попытался ускользнуть, однако Жофре удержал его за руку.

— Она сама успокоится. Посиди с нами.

Юноша, не выпуская руки Осмонда, заглянул тому в глаза. Что-то в его умоляющем голосе или взгляде как будто смутило молодого художника. На мгновение оба замерли. Тут Плезанс доскребла со дна миски остатки похлебки и встала.

— Жофре прав. Лучше не ходи пока к ней. И так слишком много наговорил. Я с ней посижу.

Осмонд благодарно кивнул.

— Может, так и правда лучше. Скажи ей, что я не хотел...

— Ее сейчас нельзя расстраивать, — проворчала Плезанс. — Когда женщина в тягости, она все воспринимает больнее. Но кто меня слушает?

Осмонд покраснел, но ответить не успел: Плезанс уже повернулась и пошла к выходу, бормоча:

— Мужчины никогда не думают, прежде чем раскрыть рот. Ума, как у баранов...

Она потянула дверь, и в тот же самый миг кто-то ворвался снаружи. Оттого что дверь внезапно раскрылась, он потерял равновесие и растянулся бы на полу, если бы не схватил Плезанс за плечо.

— Полегче, Джайлс! — крикнул хозяин. — Не сбивай моих гостей с ног. Что, так выпить торопишься?

— Тревога! Все в погоню!

Услышав этот клич, гости вскочили, отодвигая кружки. Поимка вора или грабителя — дело общее, тут нельзя остаться в стороне.

— Что стряслось, Джайлс? Разбой, убийство?

— Сколько их?

— Куда они побежали?

Все столпились вокруг Джайлса, застегивая плащи и надевая капюшоны.

Джайлс был мрачнее тучи.

— Девочку убили. Младшенькую Одо-мясника. Не вернулась к вечеру домой. Мать с соседками пошли искать. Собачка вывела. Тело лежало за тюками в амбаре у реки. Хорошо спрятали — мы бы несколько дней искали, если бы собака не залаяла.

У всех лица стали такие же, как у Джайлса.

— А не могла она сама провалиться между тюками и задохнуться? — спросил один из мужчин.

— Ты бы не спрашивал, кабы видел ее горло. Багровые рубцы, только слепой не заметит.

Помещение наполнилось глухим гулом.

— Какой изверг мог учинить такое над ребенком?

Джайлс покачал головой.

— Не знаю, но, говорят, последний раз ее видели со сказочником. Его и ищем.

— Если это его рук дело, он узнает, что на кострах жгут не только королев и ведьм. Я сам насажу его на вертел и зажарю. Пошли, ребята, что-то мне захотелось жареной лебедятинки.

9

ВАМПИРЫ И ЕВРЕИ

Было уже позднее утро, а мы все еще не выехали из Нортгемптона. И не только мы: с рассвета перед городскими воротами выстроилась длинная череда фургонов и телег. Однако ворота не отперли. Вскоре улицы оказались забиты повозками, лошадьми, быками, овцами, гусями, людьми с тачками и котомками — все хотели выбраться из города и никому это не удавалось. Невыспавшиеся возницы орали на тех, кто впереди, без всякого, впрочем, толку, потому что никто не мог двинуться ни вперед, ни назад. Их жены орали на детей, чтобы не разбегались. А местные торговцы и женщины, собравшиеся на рынок, орали на отъезжающих, силясь протиснуться между повозками со своими тюками и корзинами.

Все были мокрые, усталые и злые. Мы легли спать только под утро, но и тогда нас постоянно будили то пьяные гуляки, то горожане, искавшие сказочника. Они тыкали вилами в сено и лезли с факелами во все углы, пока женщины не начинали вопить, что так они спалят весь город. Никто не спал из-за криков и стука, но итогом переполоха стали лишь несколько вспугнутых парочек, разбегавшихся голыми или полуодетыми после того, как кому-то всадили вилы в зад, а кого-то осветили факелами в темном закоулке.

Сказочника так и не нашли. Наверное, он выскользнул из города еще до того, как ворота заперли на ночь. Привратник не помнил, чтобы он уходил; с другой стороны, тот же привратник не помнил, как он входил, так что это ни о чем не говорило. Бедняга оправдывался тем, что через ворота идут толпы людей — как тут упомнить одного? К тому же никто не мог сказать наверняка, был сказочник пешком или на коне, один или со спутниками.

Теперь, когда главный подозреваемый пропал, горожане растерялись. Единственное, что пришло им в голову, — известить шерифа и судью в надежде, что те отправят стражников в близлежащие селения. Вдруг сказочник там. В таком случае его легко будет опознать — если, конечно, крыло настоящее, а не поддельное, как язвы нищего.

Некоторые требовали не отпирать ворота, пока не поймают убийцу, тем более что это может быть не сказочник, а кто-нибудь из пришлых торговцев. Люди рассудительные возражали, что тем временем орава чужаков будет уничтожать городские припасы, а с приближением чумы еду и эль лучше поберечь для себя. Кроме того, не следует забывать о собственных детях. Если душитель здесь, разумно ли запирать его вместе с ними? Пусть лучше он уйдет безнаказанным, чем придушит еще кого-нибудь в городе. Если он найдет себе жертву в другом месте, что ж, по крайней мере наши дети останутся целы. «К тому же, — продолжали рассудительные люди, — на дороге он может подцепить чуму, и тогда все разрешится само собой».

Как все, мы с первым светом собрали вещи и приготовились к отъезду. Зофиил хотел тронуться пораньше и уже на заре запряг Ксанф. Мы въехали в Рыбный ряд и заняли место в очереди к воротам еще до того, как стало ясно, что их не откроют, а к тому времени за нами пристроились другие повозки.

Зофиил был в самом скверном расположении духа. Всю ночь он оборонял фургон от ретивых горожан, обыскивавших повозки в поисках беглеца. Фокусник объявил, что никого к своим вещам не подпустит — не ровен час, грубые неучи повредят бесценную русалку. Вытащив кинжал, он предупредил, что отрежет руку первому, кто прикоснется к фургону. Трудно сказать, что подействовало — эта угроза или последовавшая за ней череда латинских проклятий. Только очень глупый или очень смелый человек рискнет навлечь на себя проклятие кудесника, а горожане не были ни глупцами, ни смельчаками.

Несмотря на одержанную победу, Зофиил боялся, что фургон обыщут на выезде из города. С толпой пьяных горожан он совладать сумел, а вот стражникам, действующим по приказу шерифа, не воспротивишься. И еще неизвестно, кто хуже: стражники никогда не отличались почтением к чужой собственности.