— А сам-то он? Уцелел? Дожил до наших дней?
— Нет. Говорят, что нет. Внук Сабира, штурман дальнего плаванья, сообщил деду, — старик жив до сих пор, — что Ветлугин в 1916 году находился на поселении где-то в устье Лены, — вон куда загнали из Акмолинска… Нетерпение мучило его. Деятельный был человек, энергичный…
— Спешил помочь людям, — вставил Топчиев.
— Да, помочь… Обязательно хотел принять участие в надвигавшейся революции. А уж было ясно, что революция надвигается. Он пытался бежать с места ссылки…
— Ну и…
— Говорят, погиб не то в тундре, не то в море во время побега…
— Как жаль его! — негромко, словно про себя, сказала Ия.
Все помолчали.
— А ведь ветлугинская идея нашла свое воплощение не только в каменном холме, — подал голос из темноты Семен Мухин. — Возьмите хотя бы траншейное огородничество. Принцип тот же. Конденсация и использование росы, заменяющей дождь в зоне пустынь.
— Ну, скоро уже и зоны такой не будет вовсе, — поправил кто-то.
Гриша Топчиев высоко поднял над костром граненый стакан с водой и посмотрел на свет.
— Ты что? — удивился Семен. — Вода чистая, хорошая.
— Когда пьешь воду, — медленно сказал Гриша, — не забывай об источнике…
— Откуда это?
— Есть такая восточная пословица.
— Хорошая пословица…
Бикчетаев встал, отошел к машинам, отдал распоряжение насчет ночлега и опять подсел к костру. Спать никому не хотелось.
— А я и не знала, что истоки так далеко, — задумчиво сказала Ия.
— Ну, как же! — рассудительно заметил Семен. — О счастье народа думали лучшие люди России. А ведь большевики были всегда лучшими людьми России!..
Снова все замолчали.
А ночное, очень глубокое казахстанское небо медленно двигалось над ними. Звезды были яркими и какими-то мохнатыми, как иней, — к ненастью. И все время мерно позванивала вода, вытекая тоненькой струйкой из родника…
МГНОВЕНИЕ
Экспедиция прибыла к озеру ночью.
Вскоре все уже спали в наспех разбитых палатках. Только молодой археолог Федотов ворочался в углу на кошме. Радостное нетерпение мешало ему заснуть.
Стоило зажмурить глаза, как начинало казаться, что он еще покачивается в седле. Горная тропа ведет круто вверх. Вдруг скалы расступаются, и видишь все вокруг на сотни километров. Марево зноя колышется над лесами. Однако успеваешь только бросить взгляд — и тотчас ныряешь вниз, в ущелье.
Спуск почти отвесный. Чувствуешь себя мухой, ползущей по стеклу. До отказа натягиваешь повод, откидываешься на круп лошади. И вот уже дно ущелья. Быстрый ручей бойко побренькивает галькой. И только клочок неба сияет вверху, в узком просвете между скалами…
Федотов надеялся, что до таинственного горного озера, цели путешествия, доберутся засветло. Однако ночь застала еще в пути. Скрипя седлами, негромко переговариваясь, двигались всадники, следуя вереницей за таджиком-проводником. Наконец что-то протяжно закричали впереди, и все остановились.
Большое водное пространство угадывалось у подножья спуска — оттуда тянуло прохладой, сыростью.
Но напрасно Федотов всматривался в темноту. Вдали виднелись не то тучи, не то горы, многоплановый фон, — чем дальше, тем светлее. Рядом чернели силуэты деревьев.
— Оно? — спросил Федотов спутника почему-то шепотом. — Где же оно?…
— А вон, внизу!
Совсем близко было долгожданное озеро — вернее, звезды, отражавшиеся в нем. Звезды были очень яркие, большие, непривычно большие; они вспыхнули сразу все, будто кто-то раскрыл сундук с жемчужными ожерельями у самых ног.
Василий Николаевич, начальник экспедиции, приказал разбивать лагерь. Здесь предстояло ждать до утра.
Но как далеко еще было до утра!
Некоторые участники экспедиции заснули сразу. Другие долго умащивались, зевая и переговариваясь сонными голосами. Василий Николаевич, сидя на корточках, копошился у радиоприемника. Он искал в эфире Москву, — обычное его занятие по вечерам.
— Привычка, — пояснял он усмехаясь. — Где бы ни был: в командировке ли, дома ли, в экспедиции, всегда, прежде чем уснуть, стараюсь услышать бой часов на Спасской башне…
Федотов сердито натянул одеяло на голову.
— Не спится? — обернулся Василий Николаевич, и карманный фонарик, стоявший на полу, осветил снизу его полное доброе озабоченное лицо. — И мне, представьте!.. Какая-то тревога в воздухе, не правда ли? Какое-то беспокойство разлито, ожидание чего-то. Как перед грозой… Это странно… Небо ясно, туч нет…
Он нагнулся над радиоприемником, продолжая вертеть верньер настройки.
Вдруг внятный женский голос сказал с протяжными, чуть гортанными интонациями:
— …Выводите жителей из домов на площадь, разверните питательные и медицинские пункты. Центр, по нашим данным, пройдет далеко от города, однако не исключено, что…
Голос оборвался сразу, как и возник. Спокойно и размеренно передавал диктор последние известия, где-то попискивала морзянка, Лемешев пропел несколько тактов из "Снегурочки", — предостерегающий женский голос не появлялся больше, как ни вертели верньер.
— К кому она обращалась? Зачем? — недоумевающе бормотал Василий Николаевич. — Какой-то центр… Далеко от города… Вы что-нибудь поняли, товарищ Федотов?
Но тут, как капли с большой высоты, упали над миром двенадцать медленных гулких ударов.
…Улегся уже и Василий Николаевич и вскоре как-то по-детски зачмокал губами во сне. Два или три раза проводник выходил проведать стреноженных коней. А молодой археолог все не мог уснуть. Над странным предостережением, перехваченным по радио, думал недолго. Мысли вернулись к озеру, притаившемуся там, внизу.
Итак, он добрался до него наконец. Не очень быстро, спустя несколько лет после того, как впервые узнал о нем. Но все-таки добрался, как обещал.
Что бы сказала об этом девушка, которая послала его к озеру?… "Ведь вы из тех, кто ловит солнечных зайчиков на стене", — пошутила она тогда. (Кажется, это была восточная поговорка, образное определение мечтателя.) Однако вот он здесь, на берегу горного озера, а завтра поутру вместе с водолазами спустится на дно его.
Федотов постарался представить себе наружность девушки. Странно! Это долго не удавалось ему. Почему-то лучше всего запомнились брови. Тоненькой полоской они сходились у переносицы, а к вискам приподнимались, отчего лицо казалось крылатым.
Но сначала он увидел ее в профиль. Она сидела на одной с ним скамейке, уткнувшись в книгу. Губы ее забавно шевелились — наверное, зубрила что-нибудь.
Федотов не успел ничего больше заметить, потому что между ними уселся очень толстый гражданин и тотчас же, удовлетворенно вздохнув, развернул "Вечернюю Москву".