о нас что-нибудь приятное, ну как ты не понимаешь, что меня это особенно бесит? “Написать что-нибудь насчет Израиля”. А что насчет враждебности к евреям, которая сквозит в каждом опубликованном мной слове? Разместить этот пасквиль в “Инквайери”, публично проклясть меня как пасквилянта, а потом частным образом предложить написать эту статью – рассчитывая при этом, что тайному антисемиту хочешь не хочешь, а придется согласиться! “Он имеет вес среди публики, которой на нас остальных плевать”. Ну да – на быдло, на потребу быдлу его романы и написаны. Если Цукерман, еврей, которого обожает быдло за то, что он, как и они, считает евреев бестактными и вульгарными, выдаст быдлу аргументы в защиту евреев, “это вызовет интерес”. Еще бы! Как вызывает интерес больной шизофренией! С другой стороны, когда Аппель говорит об израильском кризисе, “это ожидаемо”. Признак глубокого человеческого неравнодушия и предсказуемо снисходительного сострадания. Знак, что перед нами хороший, лучший, самый ответственный сын еврейского народа. Ох, эти евреи, эти евреи и их ответственные сыновья! Сначала он говорит, что я, прикрываясь художественным вымыслом, очерняю евреев, а теперь хочет, чтобы я выступал в их поддержку на страницах “Нью-Йорк таймс”. И вот что смешно: те, кто действительно до глубины души презирает евреев-буржуа, их обыденную жизнь, это гиганты мысли. Они их терпеть не могут, да и от евреев-пролетариев тоже нос воротят. Все они вдруг исполнились состраданием к миру гетто, где обитали их верные традиции предки, только теперь, когда эти предки покоятся на кладбище Бет-Мозес. А когда те были живы, они хотели всех этих безродных иммигрантов передушить – за то, что они осмеливались думать, будто их жизнь что-то значит, хотя прустовского “Пути Свана” не читали. А гетто – эти ребята дунули из гетто так, что только пятки сверкали: прочь, прочь, на воздух, писать о великих евреях, как писали Ральф Уолдо Эмерсон[23] и Уильям Дин Хоуэллс. Но теперь, когда есть “Синоптики”[24], есть я и мои приятели Джерри Рубин[25], Герберт Маркузе[26] и Х. Рэп Браун[27], куда, куда же подевалась вдохновенная упорядоченность, царившая в старые времена в добрых еврейских школах? Где линолеум? Где тетушка Роуз? Где тот удивительный, непоколебимый патриархальный авторитет, который они мечтали подорвать? Слушай, я точно не хочу, чтобы евреев уничтожали. Смысла в этом большого нет. Но я не авторитет по Израилю. Я авторитет по Ньюарку. По его району Уиквойик. Если начистоту, то даже не по всему Уиквойику. Я никогда не бываю севернее Берген-стрит.
– Речь же не о том, авторитет ты или нет. Речь о том, что люди читают то, что ты пишешь, потому что сейчас ты – знаменитость.
– Как и Сэмми Дэвис. И Элизабет Тейлор. Они еще знаменитее меня. И они – настоящие евреи, причем они пошлых книжонок не писали и доверие к себе не подорвали. Они не дали волю греховным силам, разлагающим культуру. Если ему нужны знаменитости, пусть их попросит. Они с радостью ухватятся за такую возможность. К тому же за то, чем я знаменит, Аппель меня и порицает. За это он меня и бранит. По-видимому, он действительно воспринял эту книгу как манифест инстинктивной жизни. Будто он слыхом не слыхивал о навязчивых состояниях. Или о вытеснении. Или о страдающих навязчивыми состояниями все вытесняющих евреях. Будто он сам не все вытесняющий сумасшедший еврей! Дайана, в ответ на запрос Аппеля мне об Израиле сказать нечего. Я могу написать статью о каком-нибудь писателе, и даже на это у меня уйдет полгода, но я не могу написать статью о международной политике – ни для кого. Я ничего такого не пишу и не писал. Я не Джоан Баэз. Я не великий мыслитель вроде Леонарда Бернстайна. И я не имею никакого веса в политике – он, предполагая такое, мне льстит.
– Но ты – известный еврей. Хочешь ты этого или нет. А поскольку ты, похоже, хочешь им быть, так что бы не написать? Почему ты все так усложняешь? Просто выскажи свое мнение. Все очень просто. Обозначь свою позицию.
– Я не буду каяться в газетной колонке за те книги, которых он мне простить не может! Я пару раз пошутил насчет того, что в Ньюарке совал пальцы куда не надо, а можно подумать, что я взорвал кнессет! И не грузи меня своей англосаксонско-протестантской четкостью – “нет никакой проблемы”! Есть, есть проблема! Я не намерен дебютировать на страницах “Крайней плоти” в качестве исполненного ненависти к себе еврея месяца!
– Да этот ваш скандальчик в еврейском гетто никому не интересен. Сколько евреев уместится на кончике иглы? На это всем плевать. Если будешь запоминать, что в каком дурацком журнале о тебе написали, у тебя случится разжижение мозгов. Если журнал такой кошмарный, как ты говоришь, то чего ты вообще паришься? И вообще, один вопрос – действительно важный, и второй – совсем мелкий, так переплелись у тебя в голове, что я все равно ничего не пойму, сколько бы ты ни объяснял. Я только вижу, что ты пытаешься водрузить огромную гору на крохотный холмик, и, честно говоря, если бы кто-нибудь до того, как я с тобой познакомилась, рассказал мне, что ты такой… что евреи такие. Я думала, что они просто иммигранты. Точка. Нет, я не понимаю. Да, мне всего двадцать, а тебе сорок. Неужели в сорок все становятся такими?
– А ты думала! Успевают нахлебаться. Именно это и происходит. Проходит двадцать лет твоей жизни, а знаешь ли ты, как это делать и стоит ли тебе вообще это делать, – все еще предмет публичного обсуждения! Да ты и сам в сомнениях. Откуда мне знать, может, Аппель прав? Может, мои книги и впрямь так плохи? Я его на дух не переношу, и шестидесятые явно его переклинили, но дураком он не стал. Он один из немногих, кто хоть что-то соображает. Скажем прямо: даже в самой злобной критике есть зерно правды. Они умеют разглядеть то, что ты пытаешься спрятать.
– Но он же преувеличивает. Все раздувает. Не видит хорошего. Он даже отказывается признавать, что ты пишешь смешно. Это же абсурд! Он видит только твои промахи. Но каждый имеет право на промахи.
– Допустим, он прав. Допустим, никому мои книги не нужны. Допустим, не нужны мне. Я смешу людей? И что с того? Братья Ритц тоже смешные. Допустим, смешат лучше меня. Допустим, то, на что он намекает, и в самом деле так, и я своими пошлыми фантазиями отравил их восприятие еврейской жизни. Допустим даже,